В глуби космоса звезды внезапно исчезли вместе с ночью. Трудный переход в поле искривления пространства осуществился благополучно. Корабль вновь наполнился пронзительным свистом и его обступила серая пустота внепространства.

Даже внутри этого поля, уменьшавшего расстояние между двумя точками нормального пространства, «складывая» его вокруг корабля, преодоление пути в четыре световых года требовало времени.

И времени для размышлений было достаточно.

Члены экипажа корабля (за исключением священника, все называли его попросту «Ведерко», а не «Добрая Надежда») продолжали старательно оставаться самими собой, укрываясь друг от друга за щитами привычного поведения и манер. Но как бы ни были они беспечны на словах, в груди у каждого таился лед, которого не мог растопить никакой термостат, не могло растопить никакое солнце.

Ибо корабль искал. Он обыскивал галактику, как обыскивали ее другие корабли до него, как будут обыскивать ее другие корабли после него.

Корабли отправлялись на поиски надежды и не могли ее найти. Человек нашел в космосе очень много нового: новые миры, новое одиночество, новые чудеса. Но он не нашел там надежды — ни в одной из систем бесчисленных солнц, этих звезд летних ночей его родной планеты.

Было бы еще не так плохо, — думал Арвон, — если бы в известной им вселенной люди вовсе не нашли себе подобных. Если бы, покидая Лортас на космических кораблях, они всюду видели бы только скалы, высохшие моря и кипящую лаву; это не было бы мукой, так как означало бы только, что люди все-таки одиноки.

А если бы они и в самом деле обнаружили те картонные кошмары и ужасы, которые без устали придумывали поколения простодушных невежд, блаженно сочинявших космические авантюрные романы для юных сердцем, — как это было бы чудесно, как весело и увлекательно! Арвон только бы обрадовался, если бы этот красочный набор всевозможных небылиц вдруг оказался реальностью — все эти змееподобные чудовища, ползущие за молодыми пышногрудыми красотками, бездушные мутанты, невозмутимо замышляющие истребление Хороших Ребят с Чувством Юмора, голодные планеты, представляющие собой единую пищеварительную систему и готовые накинуться на космические корабли, словно изголодавшийся человек на банку с консервами…

Еще лучше, если бы в Иных Мирах они нашли благородных принцев, прекрасных принцесс и коварных старых премьер-министров или даже целую галактическую цивилизацию, созданную потрясающе гениальными мудрецами, которые с нетерпением ждали случая взять за ручку дерзких молодых смельчаков с Лортаса и направить их еще неверные шаги к Земле Обетованной, где их ждали бы тоги, фонтаны, мыльные пузыри и великие возвышенные мысли…

Но вот корабли оторвались от Лортаса — и космос перестал быть фантазией. Фантазии могут быть интересными, даже самые кошмарные. Действительность оказалась иной и мучительной.

Когда было усовершенствовано поле искривления пространства и оказалось возможным совершать межзвездные полеты за месяцы вместо нескольких десятков лет, первые исследователи отправлялись в путь с энтузиазмом и уверенностью. Ну, конечно, они вооружались до зубов, готовясь к встречам с чудовищами, веру в которых воспитали в них космические сказки, но они также ждали встретить людей своего типа. Они были дисциплинированны, обучены, вышколены, так что не стоило даже опасаться щекотливых инцидентов или ребяческой заносчивости, которые могли бы привести к катастрофе. Первые исследователи рассчитывали встретить друзей, а не врагов. Где-то там, рассуждали они, где-то в этой огромной звездной вселенной, их общей родине, должны быть другие люди, другие интеллекты, другие цивилизации.

Жители Лортаса не были глупы. Они с самого начала знали, что один мир — всего лишь крохотная частица совокупности всех миров. Как на одиноком острове, полностью изолированном от других островов и континентов, неизбежно разовьется менее высокая культура, чем в областях, лежащих на оживленных перекрестках мира, так и одинокая планета значит гораздо меньше, чем планета, составляющая часть какой-то большой структуры.

Культуры развиваются благодаря соприкосновению с другими культурами.

Ни одна великая цивилизация не развивалась замкнуто, питаясь лишь собственными идеями.

Другие точки зрения, новые идеи, иные исторические традиции — вот какие факторы закладывают основу величия. В одном месте люди научились плавить металлы, в другом — узнали о существовании электричества, в третьем мальчик из кусочка легкого дерева смастерил игрушечный планер, а еще где-то медник построил двигатель внутреннего сгорания. Взятые в отдельности, все эти открытия послужили бы лишь для создания технических безделушек. Но из их сочетания родились самолеты, которые подняли человека над землей и скалами и подарили ему небо.

Одинокая планета развивается до определенной стадии, но не дальше. Наступает момент, когда культура исчерпывает себя, какой бы богатой и многообразной она ни была. Приходит время, когда ее развитие останавливается. При этом она, возможно, не гибнет. Но жизнь есть процесс. И это означает изменения, развитие, борьбу. Когда же культура начинает только повторять себя, только сохраняться в прежнем виде, она в лучшем случае утрачивает значимость, рано или поздно силы ее иссякают, и она гибнет.

Кроме того, в развитии цивилизации неизбежно наступает момент, когда одной техники становится недостаточно, когда технические новинки перестают быть самоцелью. Наступает момент, когда становится очевидно, что даже сама наука в конечном счете всего лишь метод, совокупность приемов, и от нее нельзя ждать ответа на все вопросы.

А между тем человек — не просто животное, обладающее даром речи. Он — животное, задающее вопросы, постоянно и непрерывно. Он начинает задавать вопросы, едва только научится говорить, и задает их до конца жизни. Когда человечество перестает спрашивать, когда наступает самоуспокоение и человечество решает, что знает все, — тогда наступает конец. Люди по-прежнему едят, работают, спят, занимаются привычными делами, но для них уже все кончено.