А на самой службе дела пошли из рук вон. Соседние роты в бою отличатся, Вадимова опростоволосится. Не то чтобы командир плохой — удачи солдатской нет. Как батальонный священник говорит перед боем: «Да пребудет с вами удача, дети мои! Да осенит вас Христос своим знамением!» Так вот — не пребывает с Вадимом удача, не осеняет его Христос!.. И наказывать не за что — видит командир: не трус парень и умен, военная косточка; просто судьба-злодейка на мужика взъелась. То ли за грехи родительские, то ли по иной какой причине…

В общем, списали Савицкого со службы.

Приехал в Питер. Жена уже университет закончила, работает. Зарабатывает хорошо — компьютерщица и головастая. В муже по-прежнему души не чает. Живи — не хочу! Тут уж погонял ее по постели до полного изнеможения. Прожили две недели. Нет жизни у капитана Ладонщикова. Вновь пошел к военкому. Сказал, если не возьмут, повесится. Сжалился военком над капитаном, сам знал, что такое чеченский синдром…

Поговорил капитан с женой. Та — на дыбы! Пригрозила развестись. Женская партия в Думе как раз такой закон протолкнула. Жена имеет право на развод без согласия мужа. Кинули им такой кусок политики-мужики, чтоб на большее не позарились…

Ну и черт с тобой, разводись!

В аэропорту его никто не провожал. Прилетел в Ставрополь, явился за назначением.

И тут опять не повезло, отправили в ближний тыл, с партизанами воевать, карательствовать. Пока бородачей, вооруженных «калашами», по горным вершинам гонял — все нормально было, но однажды послал майор Зубрилов село зачищать. Разведка донесла: база «правоверных» там. Прибыли в село, никаких правоверных нет и в помине, одни бабы да чумазые бесенята. Ясно, любой бесененок черной южной ночью папашу с гор приведет да и сам тебе горло перережет, если зазеваешься, но одно дело у чернобровой сиськи потискать, да за мех ее пощупать, да впендюрить ей деревянненького, чтобы до горла продрало, и совсем другое — в сиськи эти очередями свинцовыми… Отказался капитан Ладонщиков село зачищать, так и доложил по рации: «Я с п…здами автоматом не воюю!» Подобные случаи в войсках бывали, и начальство, люди свои, таких отказников наказывало малым наказанием, понимало, что не все до последней стадии озверения дойти способны. Тем более что среди карателей удальцы покрошить горянок да ребятишек всегда находились…

Но и тут не повезло капитану Ладонщикову. Зубрилов-то — хороший мужик был, не карьерист и не подлюга, но оказался в ту минуту на КП особист, тоже капитан, услыхал отказ, сука краснорожая!.. «Вы, Ладонщиков, не с п…здами тут воюете, а с врагами. Днем она баба, а ночью вам же кишки выпустит. Это война, Ладонщиков, а не детский сад. На войне иногда приходится быть жестоким! Турки в начале прошлого века армян, как баранов, резали!»— «Но мы-то не турки, мы христиане». — «Мы в первую очередь солдаты, Ладонщиков, и обязаны выполнять приказ!»И пошла писать губерния!

Как ни пытался Зубрилов отмазать подчиненного, ничего у него не вышло. Жопа-то и у Зубрилова одна — своя!..

Особист получил повышение, а бывший капитан Ладонщиков попал в жернова репрессивной машины. То, что люди уже на Марсе, этой машине не мешает… Арест. Военно-полевой суд. Приговор. «За неисполнение приказа назначить наказание в виде смертной казни через расстрел. Ходатайство непосредственного начальника об отправке в штрафную роту отклонить».

Правда, мораторий на смертную казнь и таких приговоров касался, Россия — страна цивилизованная…

И сел Вадим Ладонщиков за стены каменные, дожидаться неизбежного конца — то ли пуль от расстрельной команды, то ли естественной смерти лет через сорок; без надежды на досрочное освобождение, без периодических, хоть и не частых, свиданий с женой (развелась-таки, не просто пугала!). Свидания хоть и не частые, но в них дети тоже зачинаются. А так род Ладонщиковых — под корень! Это вам не спасение рядового Райана!

И когда к Вадиму Ладонщикову пришли с предложением поучаствовать в секретном эксперименте с возможным изменением приговора после окончания эксперимента, он решил рискнуть, согласился…

Когда все закончилось, Катя меня не отпустила. Ее бедра по-прежнему стискивали мою поясницу, как будто жена боялась, что я исчезну вместе со сладострастием, испарюсь, улечу, сгину…

А мне вдруг пришла в голову дурацкая мысль. Даже в момент совокупления (в классической позе, разумеется) мужчина крепким телом прикрывает от возможной опасности лоно матери своих будущих детей. Предусмотрительна природа, ох предусмотрительна!..

Наконец Катя расплела бедра, я приподнялся на локтях, глянул в любимые глаза и сказал:

— Ну, здравствуй!

— Господи ты боже мой! — прошептала она. — Узнал?

— Узнал, кареглазая Лили.

— Кто такая? — встрепенулась Катя.

— Ты… Когда-нибудь расскажу.

Мы еще долго лежали, стиснув друг друга в объятиях не страсти, но нежности, и я опять вспоминал, прокручивал перед внутренним взором свою жизнь — ту, первую, настоящую, а не навязанную мне Борисом Соломоновичем Кунявским, царствие ему небесное.

— Я перед тобой виновата, Вадик, — прошептала наконец Катя. — Я тебя предала. Господи ты боже мой, как много мне надо рассказать…

— Не надо. Я все знаю.

— Все-все?

— Да, все-все.

— Откуда?

— А это не важно, Катюшенька! — Я коснулся губами ее пылающего лба. И здесь она разрыдалась. Я молчал — что тут можно было сказать!

— Он убил нашего ребенка, Вадим! — Слова прорвались сквозь рыдания. — И еще одного… Господи ты боже мой! А я убила его самого!

— Знаю! Он убил не только нашего ребенка. И не только вашего с ним… Он убивал и других детей. Ты ни в чем не виновата. Катя. А если и виновата, так не мне тебя судить. — Я погладил вздрагивающие плечи. — Не наигрался, мальчик, в «казаков-разбойников»…

— Я всегда тебя любила!

— Знаю. И я тоже всегда тебя любил. Просто был дурак дураком, вояка без мозгов.

Она вздохнула, прижалась ко мне, и мы долго лежали молча. Лишь смотрели друг на друга. Потом она все-таки заснула. А я оставил ей записку, пообещав вернуться в десять, выключил телефон и поехал на Марсово поле.

Инга появилась ровно в девять:

— Привет, Максима! — Это была Инга-любовница. — От хвостов я избавилась. Куда поедем?

— Привет, — сказал я.

Она сразу почувствовала холодок в моем голосе и как-то скукожилась, сгорбилась, будто застеснялась своей груди. Я отвел глаза:

— Спасибо тебе, Инга. Мне удалось отыскать Савицкую.

— И?..

— И удалось вспомнить, кто я таков на самом деле.

Она сгорбилась еще больше:

— Ну и кто же ты?

— Мальчик, не наигравшийся в войну. И за эти игры мне еще долго придется платить по счетам.

Она не поняла, а я не стал объяснять. Потом она выпрямилась, и я вновь увидел, как любовница превращается в сотрудника спецслужбы.

— Савицкая согласилась свидетельствовать против Раскатова?

Я ответил на вопрос вопросом:

— Ты можешь дать мне его прямой телефон? У него ведь наверняка есть мобильник.

— Разумеется, есть.

— Дашь мне номер?

— Конечно… Но что ты задумал?

— Пока ничего. Просто интуиция подсказывает, что он мне понадобится, а я привык интуиции верить.

Инга пожала плечами:

— Записывай.

— Лучше запомню. Это безопаснее.

Она продиктовала семь цифр.

— Спасибо, — сказал я.

— Пожалуйста! — Она вновь пожала плечами. — И все-таки… Чего ты добился? Будет Савицкая свидетельницей или нет?

— Нет. Я этого не позволю.

— Ты?! Но почему?

— Потому что она моя жена.

Инга охнула и сжала обеими руками шею, будто ей вдруг перестало хватать воздуха.

— Жена?! — Теперь передо мной стояла не любовница и не сотрудница Десятого управления. Это искривившееся, несчастное лицо могло принадлежать только женщине, у которой секунду назад умер близкий человек.

— Прости, — сказал я.