Стараясь сдержать улыбку, он сказал:

— Но я уже приглядел кое-что в «Вулворте»[2].

— Ах, — ответила она, подыгрывая ему, — тогда не забудь, что я, в таком случае, приготовлю для тебя вместо подарка чек на покупку гамбургера.

Он изобразил, что разочарован.

— Ну хорошо, я выберу что-нибудь в «Гуччи» и «Эдвардз Лоуэл» к тому подарку, который я уже выбрал в «Вулворте».

Она широко улыбнулась.

— Давай, давай. Может, тогда я и позволю провести тебе ночь здесь, а не в машине.

Он рассмеялся и поцеловал ее.

— М-м-м, — сказала она. — Опять.

Она знала, что она любима, и эта уверенность немного сглаживала тот ужас, который она пережила в последние дни.

Центральной частью офиса доктора Каувела была коллекция, насчитывавшая сотни стеклянных собачек, которая была размещена на стеклянных и металлических полках по одну сторону от его стола. Ни один из экспонатов этого зверинца не был больше ладони Мэри, а большинство были значительно меньше. Тут были стеклянные собаки всех цветов: голубые, коричневые, красные, чисто-белые и молочно-белые, черные, оранжевые, желтые, пурпурные, зеленые, прозрачные и матовые, в полосочку и в горошек. Тут были комнатные собаки и собаки крупных пород. Одни из них лежали, другие сидели, стояли, бежали или были запечатлены в момент стойки. Бассеты, борзые, эрдели, немецкие овчарки, пекинесы, терьеры, сенбернары и еще дюжина разных пород. Сука с малюсенькими щенками из хрупкого стекла стояла вблизи комической группки, состоявшей из собак, игравших на различных инструментах — флейте и барабане — и трубивших в рог для гончих собак. Несколько любопытных фигурок поблескивали в темноте молчаливого зоопарка: подстерегающий цербер, демоны с собачьими мордами и высунутыми языками.

Стекло украшало и самого доктора. Он носил очки с толстыми линзами, которые делали его глаза необычно большими. Невысокого роста и спортивного сложения, он очень внимательно следил за своей внешностью. Стекла его очков всегда были идеальной чистоты, потому что он протирал их постоянно.

Мэри сидела за столом напротив доктора.

Психоаналитик открыл новую колоду игральных карт. Он вытащил из нее десять карт и разложил их на столе лицом вниз.

Она взяла в руки петлю из проволоки диаметром в шесть дюймов, которую он приготовил и держал над картами. Она стала двигать петлей взад и вперед. Дважды петля дернулась, будто невидимые пальцы пытались вырвать ее из рук Мэри. Через минуту она положила петлю на стол и указала на две карты.

— Эти две карты — самого высокого достоинства среди этого расклада.

— А что это за карты? — спросил Каувел.

— Один из них, возможно, туз.

— Какой масти?

— Не знаю.

Он перевернул карты. Трефовый туз и червонная дама. Напряжение отпустило ее.

Он перевернул остальные карты. Самым большим по достоинству был джокер.

— Невероятно, — заметил он. — Это один из самых трудных тестов, которые мы используем. Из десяти карт у вас была точность на девяносто процентов. Вы никогда не думали о том, чтобы махнуть в Лас-Вегас?

— Снять банк с «двадцати одного стола»?

— А почему бы и нет? — откликнулся он.

— Единственный способ, при котором у меня есть шансы, — это попросить партнеров разложить карты и позволить мне поводить над ними петлей, перед тем как начнут сдавать.

Как и все его движения и выражения чувств, его улыбка была чуть заметной.

— Вряд ли они согласятся.

Последние два года ее встречи с ним по вторникам и пятницам начинались в половине пятого, а заканчивались в шесть. В эти дни она была последней пациенткой Каувела. В течение первых сорока пяти минут она участвовала в различных экспериментах по экстрасенсорному восприятию для ряда его статей, которые он намеревался опубликовать в одном из профессиональных журналов. Следующие сорок пять минут он занимался с ней как психоаналитик.

В ответ на ее согласие сотрудничать он отказался от своего гонорара.

Она была вполне в состоянии заплатить за прием. И согласилась на такие условия только потому, что эти опыты заинтересовали ее.

— Бренди? — спросил он.

— С удовольствием.

Он налил им обоим Реми Мартен.

Они встали из-за карточного столика и уселись в кресла, стоявшие рядом с небольшим сервировочным столиком.

Каувел никогда не пользовался стандартной техникой для работы с пациентами. У него был свой собственный стиль работы. Ей нравился его ровный, спокойный подход.

— С чего бы вы хотели начать? — спросил он.

— Не знаю.

— Подумайте!

— Я вообще ни с чего не хотела бы начинать.

— Вы всегда говорите так, и вы всегда потом начинаете.

— Но не сегодня. Я просто хотела бы посидеть здесь.

Он, кивнув, налил себе бренди.

— Почему вам всегда так трудно со мной? — спросила она.

— Я не могу ответить на этот вопрос. А вы — можете.

— А почему я не хочу рассказывать вам?

— Вы хотите рассказывать. Иначе вы не пришли бы сюда.

Улыбнувшись ему, она сказала:

— Помогите мне начать.

— О чем вы думали по дороге сюда?

— Это не то место с которого надо начать.

— А вы попытайтесь.

— Ну хорошо... Я думала о том, что я из себя представляю.

— И что вы из себя представляете?

— Я — ясновидящая.

— И что из этого?

— Я думала о том, почему я? Почему не кто-нибудь другой?

— Специалисты в этой области считают, что в каждом из нас заложены парапсихические таланты.

— Может быть, — сказала она, — но большинство людей не обладает ими в такой степени, как я.

— Мы просто не знакомы с нашими потенциальными возможностями, — сказал он. — Только горстка людей сумела воспользоваться своими сверхъестественными способностями.

— И почему же среди этих людей оказалась я?

— Скажите, а лучшие ясновидящие не получали травму головы до того, как у них обнаружилась эта способность?

— Да, так было с Питером Хуркосом, — ответила она. — И со многими другими. Но не со всеми.

— А с вами?

— Травма головы? Нет.

— Да.

Она сделала глоток бренди.

— Какой замечательный вкус.

— Вы получили подобную травму, когда вам было шесть лет. Вы упоминали об этом несколько раз, но никогда не желали продолжать тему разговора.

— Я и сейчас не хочу продолжать его.

— Но вы должны, — сказал Коувел. — Ваш отказ говорить об этом и есть доказательство, что...

— Что-то вы разговорились сегодня, — ее голос стал жестким и слишком громким. — Я плачу вам за то, чтобы вы слушали меня.

— Вы не платите мне.

Его голос, как всегда, был мягким.

— Я могу сейчас же встать и уйти.

Он снял очки и стал тщательно протирать их носовым платком.

— Без меня, — резко сказала она, пытаясь вывести его из состояния безразличного спокойствия, — вы никогда не собрали бы материал, чтобы написать такое огромное количество статей, сделавшее ваше имя известным среди собратьев по профессии.

— Статьи — это не самое главное. Если вы так хотите уйти, уходите. Вы хотите разорвать наше соглашение?

Она поглубже забралась в кресло.

— Извините.

Она редко повышала голос и никогда не кричала на него — она резко покраснела.

— Не надо извиняться, — ответил он. — Но вы никак не хотите понять, что то, что вы пережили двадцать четыре года назад, может быть ключом к решению всех ваших проблем. Это может быть причиной вашей бессонницы, периодических глубоких депрессий, внезапных приступов беспокойства.

Она почувствовала слабость и закрыла глаза.

— Вы очень хотите убедить меня в этом.

— Это было бы замечательно.

— Тогда помогите мне начать.

— Вам было шесть лет.

— Шесть...

— И у вашего отца тогда водились деньги.

— И большие.

— Вы жили в небольшом поместье.

— В двадцать акров. В нем был огромный ухоженный парк, в котором постоянно... постоянно работал...