Она замолчала.

— Боже, я устала от такой жизни. Я устала видеть жестокость и не быть в состоянии предотвратить ее. Я устала видеть невинных людей, которые попадают в беду, и не быть в состоянии помочь им. Я устала от этой жизни, наполненной трупами, изнасилованными женщинами, изуродованными детьми, кровью, ножами и пистолетами.

— Я знаю, — мягко сказал Макс. — Я знаю.

Она подошла к бару и открыла бутылку бренди.

— Я не хочу служить громоотводом в несчастьях других людей! Я хочу помогать предотвращать эти несчастья, искоренять эти несчастья, предупреждать их.

Она налила себе бренди.

— Если Господь Бог наградил меня даром всевидящего ока, черт возьми, тогда я должна обладать и божественной силой тоже! Я должна обладать способностью пуститься в погоню в нужный момент и отыскать человека, за которым мы следим. Я должна обладать силой заставить его сердце, прежде чем оно разорвется, сжаться от страха перед этой силой. Но я не Бог. Я даже не какой-нибудь совершенный механизм. Я будто половина радиоустановки: я могу только принимать, но не могу передавать. На меня можно воздействовать, но я воздействовать не могу.

Она залпом выпила бренди, как это обычно делал Лоу.

— Я ненавижу это. Ненавижу. Почему именно я должна обладать этой силой? Почему я?

Позже, прощаясь в дверях, Лоу сказал:

— Я бы предпочел, чтобы вы остались ночевать у меня.

— Мы уже видели твою комнату для гостей, — пошутил Макс. — Она вся завалена книгами и журналами, но не мебелью. Мы высоко ценим твой интеллект и размеры твоей библиотеки, но мы бы не хотели спать на пачках старых газет.

— Я мог бы перейти на диван в гостиную, — сказал Лоу. — А вы бы спали в моей комнате.

Мэри чмокнула его в щеку.

— Ты очень заботливый, Лоу. С нами все будет в порядке. На самом деле. По крайней мере сегодня ночью.

Посреди ночи ливень переместился с океана на сушу. Он вылизал голую землю, пригладил сухую траву и барабанил по асфальту.

Он припарковал «мерседес» в конце малой дорожки вымощенной улицы и выключил мотор. Темнота поглотила машину. Света было так мало, что он едва мог различить свои собственные лежавшие на руле руки. Единственно различимым звуком был неутомимо колотящий по тротуарам и крышам дождь.

Он решил подождать, пока буря уляжется. В Южную Калифорнию пришел сезон дождей. Однако такая густая облачность, как в этот вечер, редко держалась долго.

Огромный нож лежал на сиденье рядом с ним. Его тянуло к нему, и он взял его в руки. Он едва мог различить его в слабом свете, но его осязание вызвало в нем нервное возбуждение в такой же степени, как и созерцание хорошо отточенного лезвия. Он провел одним пальцем по лезвию ножа, не настолько сильно, чтобы пустить собственную кровь, но достаточно твердо, чтобы почувствовать энергию смерти, в настоящий момент инертную, но уже заключенную в закаленную сталь.

В десять минут второго дождь стал ослабевать и перешел в изморось. А еще через пять минут прекратился совсем. Открыв дверцу машины, он вышел из нее.

Воздух был чистый и холодный. Ветер совсем стих.

Примерно в миле слева от него и ниже ночь вокруг порта была пронизана огнями, похожими на рождественскую иллюминацию.

Единственное освещение вблизи исходило от одного из трех коттеджей, расположенных в двухстах ярдах к западу. Эти дома выстроились вдоль скалы, повернувшись фасадами к морю, а свои задние дворы обратив к тупику покрытой щебенкой дороги.

Самый северный из коттеджей, принадлежавший Эрике Ларссон, отстоял от своих соседей ярдов на семьдесят и был со всех сторон окружен деревьями. Свет лился из всех его окон.

Как он и предполагал, Эрика еще не ложилась спать. Вероятно, работала над одной из своих акварелей. Или доделывала другое, написанное маслом в серо-зеленых тонах полотно.

Он обошел «мерседес» сзади и открыл багажник, до предела заполненный оружием: итальянский револьвер, два ружья и семь пистолетов, ящики с патронами. Он выбрал автоматический кольт сорок пятого калибра. Он был уже заряжен. Собственно все пистолеты были заряжены. Он сунул кольт в карман своей куртки и закрыл багажник.

Придерживая нож на боку, он пошел вниз по грязной дорожке в сторону освещенного дома. Ночь была такая беспросветно темная, что он недосмотрел и угодил в рытвину на обочине подъездной дороги. Его ботинки испачкались в грязи.

Мэри бормотала во сне.

Ей снилось, что она с отцом. Он выглядел так, как тогда, когда ей было девять лет, себя же она видела еще девочкой. Они сидели вдвоем на подстриженной зеленой лужайке. Солнце стояло в зените, оно сильно палило — нигде нельзя было спрятаться.

— Если я помогу людям с помощью моих способностей, может, они будут любить меня. Я хочу, чтобы люди любили меня, папа.

— Да, моя радость, я люблю тебя.

— Но ты покидаешь меня.

— Покинуть мою маленькую девочку? Никогда.

— Ты умрешь в машине. Умрешь и оставишь меня.

— Ты не должна говорить подобные вещи.

— Но...

— Если я умру, у тебя есть твоя мама.

— Она уже бросила меня. Она бросила меня ради виски.

— Нет, нет, твоя мама очень любит тебя.

— Она любит виски. Она уже забыла, как меня зовут.

— Твой брат любит тебя.

— Нет, не любит.

— Мэри, что за ужасные вещи ты говоришь!

— Я не виню Алана за то, что он не любит меня. Все его животные умирают по моей вине.

— Это не твоя вина.

— Ты знаешь, что это так. Но, даже если Алан любит меня, рано или поздно он бросит меня. И тогда я останусь одна.

— Рано или поздно ты встретишь человека, который полюбит тебя и женится на тебе.

— Может, сначала он и будет любить меня. Но затем и он покинет меня, как все. Мне нужна защита, чтобы я никогда не оставалась одна. Я хочу, чтобы много людей любили меня. Если меня будет любить много людей, они просто будут не в состоянии покинуть меня одновременно.

— Посмотри на часы. Мне пора идти.

— Папа, ты не можешь бросить меня.

— У меня нет выбора.

— Я нашла Элмо сегодня утром.

— Кота Алана?

— Я нашла его всего в крови.

— Где ты нашла его?

— В домике для игр.

— А другое животное?

— Кто-то разрезал его на кусочки.

— А Алан знает?

— Еще нет. Папа, он будет очень плакать.

— О Боже, бедный мальчик.

— Он возненавидит меня.

— Мэри... ты ведь не...

— Нет, папа, я никогда не смогла бы этого сделать.

— После того, что случилось на прошлой неделе...

— Но это была не я! Не я!

— Хорошо, хорошо! В таком случае это был сын Митчелла.

— Я бы хотела, чтобы миссис Митчелл покинула наш город.

— Сын Бертона Митчелла порезал Элмо. Алан не возненавидит тебя.

— Но это потому, что его отец из-за меня сел в тюрьму, он приходит сюда и убивает животных Алана.

— Алан поймет это, он не будет винить тебя.

— Алан еще злится на меня, потому что я бросила его черепаху в бассейн на прошлой неделе.

— Ты так и не объяснила, почему ты это сделала?

— Какой-то голос сказал мне сделать это.

— Ты заслуживаешь наказания за это, ты это знаешь. Это ведь черепаха Алана, а не твоя.

— Какой-то голос сказал мне...

— Кто сказал тебе?

— Какой-то голос...

— Мэри, иногда ты бываешь очень, очень странной.

— Не уезжай, и я буду хорошей.

— Я должен ехать.

— Я останусь совсем одна, если ты уедешь.