Я кинулась вперед, видя в окне девушек на кухне, которые не могли выбраться, принявшись бить по нему револьвером, чтобы разбить стекло и помочь им выбраться.

— Ромка там! Ромка внизу! — кричала Хэльга, рыдая, а мы хлопали по ее одежде руками, сбивая языки огня.

Я знала, что Варг спасет его.

Что пройдет еще одна страшная минута, и они оба выбегут из дверей, пусть обожженные, но живые!

Мы пытались спасти и вытащить из окон всех, кто смог выбраться и был еще в состоянии двигаться, не надышавшись гарью.

…А потом прозвучал еще взрыв.

И еще…

Чертог просто взлетел на воздух, разбрасывая себя на много метров вокруг и откидывая всех нас назад ударной волной, которая выбивала воздух и затмевала разум.

Викинги кричали.

А я лежала на земле, понимая, что в эту минуту я умерла.

Что меня не стало.

Осталось лишь тело, которое почему-то дышало и не пускало меня туда.

К нему.

Я слышала, как кричал до хрипоты Бьёрн.

Как он рыдал, отбрасывая от себя Лекса и Женю, которые не давали ему прыгнуть в это пламя самому… словно в погребальный костер.

Как он кидался, разгребая руками еще горящие обломки, и повторял только одно имя.

Варг. Варг. Варг.

Он всё кричал и кричал, словно сошел с ума, и от каждого этого крика во мне что-то сгорало. Переставало существовать и биться.

— Тихо, брат! Умоляю! — голос Лекса дрожал. — Бьёрн! БЬЁРН!

Словно в другой жизни, я видела перекошенное от ужаса лицо Лекса, когда он подхватил на руки огромного Бьёрна, чье тело дернулось и забилось в конвульсиях, а уголок рта словно стал сползать вниз.

— Врача! Скорее! Он не дышит!

…И я больше не дышала.

Просто не хотела делать это.

Месяц спустя

Ад — это не место внутри земли.

Это место в тебе.

В каждом вздохе, в котором больше не было смысла.

В каждом дне, в котором больше не было ни запахов, ни вкусов, ни красок.

Оставались только знакомые голоса и лица, ради которых я продолжала двигаться и что-то говорить.

Я бы хотела умереть вместе с ним… но не могла себе позволить сделать это, потому что знала: Варг будет злиться, ведь вся его жизнь была войной, и я не могла позволить себе опустить руки.

Ради него.

Ради Ромки, которого нашли в ледяной проруби без сознания.

Он был жив. Но замерз настолько, что шансов на спасение почти не было.

Прошел уже месяц, как он был в коме.

Прошел один месяц, как я потеряла смысл жизни, оставаясь здесь лишь потому, что не могла оставить частично парализованного инсультом Бьёрна.

Его спасли. Но левая часть была обездвижена, и здоровяк не собирался делать ничего, чтобы помочь себе подняться на ноги.

Не могла оставить парней, которые все дни и ночи проводили в клинике рядом с нами: со мной, Ромкой и Бьёрном.

На плечи Лекса легла забота не только о своем квартале, но и о квартале нордов.

И он нес эту ношу достойно, повзрослев и поседев за один день.

Еще один немыслимо страшный день, который подкосил всех.

Я не представляла, как он держался.

Как мог не спать сутками напролет, всё контролируя и убирая с дороги всех, кто был причастен.

В этом ему помогал Псих с той кровожадностью и азартом маньяка, на которые был способен лишь он один.

Благодаря Психу мир узнал, что в смерти дяди Лёши был виновен мистер Чжоу.

Как и в десятке преступлений, которые пытался скинуть на появление Психа в городе.

Благодаря умению убеждать и калечить мир узнал, что взрывное устройство в Чертог принесла Дэми Роуз.

Я не спрашивала, что с ней сделали.

Мне было достаточно того, что она попала в руки Психа.

Погибли многие среди викингов.

Почти никого не осталось в живых из тех игроков, кого держали внизу.

Саша чудом осталась жива лишь потому, что была на кухне с остальными девушками. Лекс предоставил ей небольшую уютную квартиру в русском квартале.

Джо и Лаки стали работать в ресторане викингов, не торопясь вернуться в семью, хотя теперь могли свободно это сделать.

…Никто не говорил о Варге в прошедшем времени.

Потому что вера не погибала.

Не тонула.

Не горела.

Я знала, что Женя задействовал все службы, все свои связи, не позволяя никому отдыхать и отлучаться от места взрыва и реки, пока не найдут его… не найдут хоть что-нибудь…

Знала, что он расколол весь лед на реке, пытаясь отыскать под ним хоть что-нибудь.

Что он поднял останки корабля со дна, но все, кого находили, были чужими.

А я закрывала глаза ночами, и мне казалось, что я слышу его смех.

Что я слышу его шаги в коридоре клиники, где теперь жила, выбегая босая и больше не чувствующая холода, пытаясь его отыскать.

Я бегала по этажам и звала его до хрипоты, заставляя всех проснуться.

Я звала его, когда меня пытались в чем-то убедить и отвести обратно в палату.

Звала, когда мне снова ставили укол, от которого я проваливалась в черное небытие, где хотела остаться навсегда… Только утро снова наступало, убивая меня солнечными лучами и тем, что весь этот мир продолжал жить так, словно ничего не случилось.

А я смотрела и не понимала, как без него солнце светит и дует ветер.

Как без него идет снег?

Как мои ноги не подгибаются и руки продолжают двигаться?

Как мое мертвое сердце продолжает стучать, похожее на часы, в которых села батарейка?..

Я всё ждала, когда стану тенью и рассеюсь по свету.

И тогда смогу отыскать его.

Чтобы просто обнять.

Крепко-крепко.

А Варг всё поймет без слов.

Без единой буквы — о том, как сильно и безумно я его люблю.

Эту любовь я видела в отражении каждого печального взгляда, направленного на меня.

В прикосновениях чужих рук и мягких голосах, которые пытались убедить в том, что нужно учиться жить иначе.

Глупые.

Разве они не видели, что меня больше не было?..

— Вот, — Лекс положил передо мной длинный конверт с каким-то надписями на темно-синем фоне, но во мне ничего не дрогнуло.

Не родилось даже интереса, чтобы понять, что это и для чего нужно мне.

 — Ты летишь в Россию. К своей семье. Самолет сегодня вечером.

В груди заныло так, что я закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на дыхании.

Раньше я не думала, что душевная боль может быть сильнее физической.

Что она может сжирать тебя изнутри сутками, неделями, месяцами, не убивая до конца лишь для того, чтобы каждый новый чертов день отгрызать по кусочку памяти и светлых воспоминаний, превращая твою жизнь в черное месиво из боли.

Это Лекс убедил моего папу вернуться на родину хотя бы временно, пока в квартале снова не станет мирно и уютно, как было раньше.

И папа согласился.

Они оставили наш дом и всё, что было в нем, чтобы забыться и попробовать начать жить заново. С чистого листа.

— Я не оставлю Ромку и Бьёрна, — хрипло отозвалась я.

— Ромка не один. Он с нами. А я не маленький, чтобы меня оставлять.

Я вздрогнула, услышав голос Бьёрна, и тут же подскочила с кровати, чтобы помочь ему пройти в свою палату, обхватывая за когда-то мощный торс.

Это была его первая попытка пройти, используя одну здоровую ногу и руку, и в сердце защемило, что он сделал это ради меня.

Трагедия убила нас тоже.

От былого Бьёрна не осталось ничего, кроме пронзительных глаз и твердого, упрямо взгляда.

Он похудел и осунулся так, что Лекс таскал его на руках, как ребенка, и сейчас его тело дрожало в попытках удержать себя, потому что не слушалось.

Мужчина тяжело опустился на кровать рядом со мной, неожиданно протягивая руку и сжимая мою ладонь в своей.

— Ты должна поехать, Лиз. На день, неделю, полгода или навсегда…

— Я не оставлю вас! Потому что вы тоже моя семья!

— Не оставишь, упрямица! Ты вернешься новой и сильной и поможешь мне вернуть себя прежнего тоже! Говорят, что на родине даже земля обладает особенной силой! Наберись этой силы, запасись ею столько, чтобы поднять на ноги и меня!