Капитан вышел, но не успел он сделать и шага по коридору, в конце которого его дожидался Фуке, как был вызван обратно колокольчиком короля.

– Он не удивился? – спросил король.

– Кто, ваше величество?

– Фуке, – проговорил король, не добавляя к этому имени «господин». Эта деталь убедила капитана в правоте его подозрений.

– Нет, ваше величество, – ответил он.

– Хорошо.

И Людовик во второй раз отпустил д’Артаньяна.

Фуке не покинул террасы, на которой был оставлен своим провожатым. Он снова прочел записку. В ней заключалось следующее:

Фуке узнал почерк и рвение преданного Гурвиля. Опасаясь, как бы эта записка, если с ним случится несчастье, не выдала его верного друга, суперинтендант старательно разорвал ее на множество мелких клочков и выбросил их через балюстраду террасы.

Д’Артаньян застал его в тот момент, когда он наблюдал за полетом последних обрывков, уносимых движением воздуха.

– Сударь, – сказал он, – король ожидает вас.

Фуке решительным шагом направился в коридор, в котором работали де Бриенн и Роз, в то время как де Сент-Эньян, сидя тут же на низком кресле, казалось, ждал приказаний и зевал в лихорадочном нетерпении, со шпагою между ног.

Фуке показалось странным, что де Бриенн, Роз и де Сент-Эньян, обычно столь внимательные к нему и даже угодливые, едва отодвинулись, когда он, суперинтендант, проходил мимо них. Но разве мог бы найти у придворных иное отношение тот, кого король называл просто Фуке?

Он поднял голову и, твердо решив не склоняться ни перед чем, вошел к королю, после того как колокольчик возвестил ему, что его вызывают.

Король, не вставая, кивнул ему головой и живо спросил:

– Как поживаете, господин Фуке?

– У меня сейчас лихорадка, но я весь к услугам моего короля.

– Хорошо. Завтра собираются штаты. Готова ли у вас речь?

Фуке удивленно посмотрел в глаза королю:

– Нет, ваше величество; но я скажу речь и без предварительной подготовки. Я настолько основательно знаю дела, что мне это будет нетрудно. У меня есть к вам вопрос, ваше величество. Разрешите ли обратиться с ним?

– Обращайтесь!

– Почему ваше величество не соизволили предупредить об этой речи вашего первого министра еще в Париже?

– Вы были больны; я не хотел утомлять вас.

– Никогда никакая работа, никакие объяснения не утомляют меня, ваше величество, и раз для меня наступил момент попросить их у моего короля…

– Господин Фуке! Каких объяснений вы от меня хотите?

– Относительно намерений вашего величества, касающихся лично меня.

Король покраснел.

– Меня оклеветали, – продолжал Фуке, – и я должен обратиться к правосудию короля для расследования возводимых на меня обвинений.

– Вы говорите об этом, господин Фуке, совершенно напрасно; я знаю то, что я знаю.

– Ваше величество может знать только то, что вам рассказали другие, а так как я ровно ничего не сказал, в то время как другие беседовали с вашим величеством великое множество раз…

– О чем это вы? – сказал король, торопившийся поскорее покончить с этим чрезвычайно неприятным ему разговором.

– Я перехожу прямо к фактам, ваше величество; я обвиняю некое лицо в том, что оно чернит меня в ваших глазах.

– Никто, господин Фуке, вас не чернит. И я не люблю, когда обвиняют других.

– Но если на меня возводят ложное обвинение…

– Мы слишком много говорим с вами об этом.

– Ваше величество не желаете предоставить мне возможность оправдаться?

– Повторяю еще раз, я вас ни в чем не виню.

Фуке отошел на шаг и сделал полупоклон.

«Несомненно, – подумал он, – король уже принял решение. Только тот проявляет такое упорство, кому нельзя отступить. Не видеть сейчас опасности мог бы только слепой, не постараться избегнуть ее – только глупец».

И он снова обратился к королю:

– Ваше величество потребовали меня, чтобы поручить мне какую-нибудь работу?

– Нет, господин Фуке, – для того, чтобы подать вам совет.

– Я почтительно слушаю ваше величество.

– Отдохните, господин Фуке, поберегите силы: сессия штатов будет непродолжительной, и, когда мои секретари закроют ее, я хочу, чтобы в течение двух недель никто во всей Франции не говорил о делах.

– Королю нечего сообщить мне относительно этого собрания штатов?

– Нет, господин Фуке.

– Мне, суперинтенданту финансов?

– Отдохните, пожалуйста. Вот и все, что я хотел вам сказать, господин Фуке.

Фуке закусил губу и опустил голову. Видимо, он обдумывал какую-то мысль, которая его беспокоила. Это беспокойство передалось королю.

– Может быть, вы недовольны предстоящим вам отдыхом, господин Фуке? – спросил он.

– Да, ваше величество, я не привык отдыхать.

– Но вы больны, вам надо лечиться.

– Ваше величество говорили о речи, которую мне предстоит завтра произнести?

Король не ответил; этот внезапный вопрос привел его в замешательство.

«Если я выкажу страх, – подумал Фуке, – я погиб. Если его первое слово будет суровым, если он рассердится или хотя бы сделает вид, что сердится, как я из этого выпутаюсь? Будем действовать мягко. Гурвиль был, разумеется, прав».

– Ваше величество, раз вы так милостивы ко мне, что заботитесь о моем здоровье и даже освобождаете от всякой работы, освободите меня также и от завтрашнего совета. Я воспользуюсь этим днем, чтоб полежать в постели, и попрошу ваше величество предоставить мне вашего собственного врача, дабы испытать действие еще одного лекарства в надежде побороть эту проклятую лихорадку.

– Пусть будет по-вашему, господин Фуке. На завтра вы получите отпуск, к вам будет направлен врач, и ваше здоровье поправится.

– Благодарю вас, ваше величество, – поклонился Фуке. Затем, решившись, он снова заговорил: – Не буду ли я иметь счастье повезти короля к себе на Бель-Иль?

И он прямо взглянул на Людовика, чтобы судить об эффекте, произведенном его предложением.

Лицо короля снова покрылось краской.

– Вы заметили, – ответил он, пытаясь выдавить улыбку, – что вы сказали: ксебе на Бель-Иль?

– Это правда, ваше величество.

– А вы забыли, – продолжал король тем же шутливым тоном, – что Бель-Иль вы отдали мне?

– И это правда, ваше величество. Поскольку в свое время вы не приняли моего дара, мы и отправимся туда с тем, чтобы ввести вас во владение.

– Согласен.

– Это в такой же мере отвечало бы вашим намерениям, сколько моим, и я не сумел бы высказать вам, ваше величество, насколько я был счастлив и горд, увидев, что все войска короля прибыли сюда из Парижа, чтобы принять участие в этом вводе вашего величества во владение.

Король пробормотал, что он взял с собой своих мушкетеров не только для этого.

– О, я в этом уверен, – живо сказал Фуке. – Ваше величество слишком хорошо знаете, что король может войти туда совершенно один с тросточкой в руках, и все укрепления Бель-Иля тотчас же падут.

– Черт возьми! Я не хочу, чтобы падали эти прекрасные укрепления, которые так дорого обошлись. Нет, пусть они послужат против голландцев и англичан. Но вы ни за что не сможете угадать, что именно я хочу повидать на Бель-Иле, господин Фуке. Я хочу повидать красивых крестьянок, женщин и девушек, которые так хорошо пляшут и так соблазнительны в своих алых юбках! Мне очень хвалили ваших вассалов женского пола, господин суперинтендант, и вы мне покажете их.

– Когда только вам будет угодно, ваше величество.

– Есть ли у вас какие-нибудь средства передвижения? Это можно было бы сделать хоть завтра, если бы вы пожелали.

Суперинтендант почувствовал в этих словах ловушку, которая была, однако, не из числа ловко подстроенных, и ответил:

– Нет, ваше величество, я не знал о вашем желании и, уж конечно, о том, что вы так торопитесь побывать на Бель-Иле; вот почему я ничем не запасся.