Невский оказался намного короче. Мойки не было вовсе. От нее осталась лишь канава, засыпанная мусором. Через канаву был перекинут тяжелый чугунный мост. Прохожие стали встречаться значительно реже. Лица у этих господ и дам были бледны, глаза недвижно смотрели прямо перед собой. Обитатели города спешили по тротуарам, будто убегали от громадной тени замка графа Клингзора, нависшего над акваторией Невы. Лева подметил странные свойства этой тени. Там, где тень накрывала город, очертания знакомых с детства зданий и монументов приобретали искаженные и уродливые формы. Словно тень, наползая на предметы, вносила свои изменения в программу виртуальной реальности. И в этом искажении черт виртуальной реальности чудилось присутствие какого-то чуждого нечеловеческого духа, отражение культуры которого было запечатлено в сером уродстве оплывшего собора, заваленных нечистотами каналах и мечах на куполах храмов, грозящих небу. Лева все больше проникался мыслью, что все здесь сделано неправильно, искажено с каким-то гадким непостижимым умыслом сознания, привыкшего справлять нужду в лифтах и подъездах. С каждым шагом по этому вымышленному Петербургу ему становилось все хуже. Солнце скрылось за серой пеленой облаков, и от этого все вокруг выглядело еще гнуснее. Все эти искажения и уродства родного города вызывали у Левы чувство протеста и какую-то неизъяснимую тоску, от которой хотелось закрыть глаза и выть, глядя в серое, будто растушеванное графитом, небо.
Вскоре Лева достиг Адмиралтейства. Сверкающего золотом шпиля на здании Адмиралтейства не было. Шпиль был сложен из серого грубого камня. Вместо кораблика на вершине шпиля торчал «Веселый Роджер» — мертвая голова с перекрещенными костями. Лева шел по саду Адмиралтейства. Дорожки сада были засыпаны черным вулканическим шлаком, деревья вокруг стояли не живые, окаменелые, словно некая археологическая экспедиция откопала их и специально насадила здесь. Лева повернул к Дворцовой площади. Людей здесь уже не встречалось. Левины башмаки одиноко стучали по мостовой. Нева и набережная были покрыты темной тенью замка. В этой тени Эрмитаж казался расплющенной карикатурой. Стены дворца были покрыты трещинами и пятнами отслоившейся штукатурки, как высохшая морщинистая кожа. Вместо Александрийского столпа на площади высилась квадратная стела. Над ней парил далеко не ангел. Это было какое-то уродливое серое существо с перепончатыми крыльями, похожее на вампира. Вместо креста оно сжимало двуручный меч с длинной поперечной гардой.
Лева не стал заходить на Дворцовую площадь и повернул налево к Адмиралтейской набережной. Он хотел дойти до замка, чтобы убедиться, что замок не мираж и не иллюзия и не увеличенная в сотни раз голографическая проекция. Лева шел вдоль гранитного парапета набежережной и смотрел вверх. Очертания замка расплывались в дымке, поднимающейся над Невой. За замком стояла густая тьма, и даже Петропавловская крепость была неразличима за этой тенью. От замка на набережную сбегала широкая лестница. Лестница была поделена на широкие террасы и украшена фигурами горгулий, драконов и ящеров. Воды Невы под замком были темны и пенились грязной жижей у ступеней набережной. Лева свернул к Исаакиевской площади. Расстояния здесь были неизмеримо короче, чем в реальности. Когда Лева увидел Исаакиевский соборо, то даже не узнал его. На этом чудесном творении Монферрана особо отыгрались. Здание словно вбили громадным кулаком в землю. Колоннада, поддерживающая купол, разошлась в стороны и напоминала растопыренные ноги паука, готового ринуться к жертве, запутавшейся в паутине швов булыжной мостовой на близлежащей площади. Купол собора более не блестел золотом. Широкий, как монгольская юрта, он был сложен из серого камня и увенчан длинным мечом. Острые углы камня выступали над круговой кладкой, как чешуя рыбы. «К чему этим мечи на храмах? Кого они боятся, кому угрожают?» — спрашивал себя Лева. Вокруг было пустынно и тихо. Тень, падающая от замка, словно бы выдавливала виртуальных жителей северной столицы, готовя им замену совершенно другими обитателями. И Лева уже не сомневался, что новые обитатели этого города не заставят себя долго ждать. Замок не даром спустил свои широкие ступени к городу, открывая дорогу существам, готовым ринуться из его темных глубин. «Если культура является выражением какой-то идеи, то рано или поздно объявятся и ее носители», — подумал Лева. Он представил, какими могут оказаться носители этих идей. И ему вдруг стало страшно. Это не были картонные монстры из какой-нибудь игры, чьих мозгов хватало только на то, чтобы плеваться огнем да бросаться на людей с когтями. Это была чуждая человеческим ценностям цивилизация, как в увеличительном зеркале собравшая и отразившая все страхи и пороки человечества. Мир подобный жестокой реальности «Форготтен Реалмс», где правила королева пауков и темные эльфы, надвигался на город святого Петра.
В наступающих сумерках Лева заметил фигуру Медного Всадника. Памятник основателю города был смещен в сторону относительно оригинального расположения, но не это привлекло Левино внимание. Не конь — огромный крылатый деймозавр вздымал властелина над постаментом. Властелин сидел победно, тараща в стороны тараканьи усы. В руке он сжимал длинный острый меч, демонстрируя, что стоит на страже своего города. «Это не Петр», — понял Лева, когда приблизился к скульптуре. Это была еще одна карикатура на памятники его родного города. Лева опустил взор и обомлел. Под ногами деймозавра билось в предсмертной судороге какое-то полураздавленное крылатое существо. Это был настоящий ангел, белый с мраморными крыльями. Ваятель сего творения явно испытывал злобную радость, изображая на лице ангела предсмертную муку. Деймозавр топтал ангела ногами. Леве даже показалось, что он слышит хруст ломающихся крыльев и затихающие крики ангела. Лева мотнул головой, сбрасывая с себя наваждение. И вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Он поднял глаза и увидел над собой усмехающееся лицо властелина. Властелин смеялся ему в лицо, его выпученные глаза горели предвкушением скорой победы.
Сверху посыпалась медная патина. Всадник опустил меч, направив его острие в грудь Леве. Он грозил Леве мечом, словно бы говоря: «Ну ты! Прочь с моей дороги!» Деймозавр наступил ногой и раздавил голову ангела. Голова треснула, как арбуз, разлетевших полыми мраморными осколками. Всадник усмехнулся и подмигнул Леве. Глаза у него были пустые, без зрачков. Затем всадник повернул голову и уставился куда-то вдаль. Лева проследил его взгляд. От замка на Петербург надвигалась черная туча. И замок Клингзора, и набережная Невы уже скрылись в ее черных клубах. И там, где проходила туча, все становилось плоское и черное, будто силуэты, вырезанные из черной бумаги.
«Успеть к замку!» — неожиданно для себя подумал Лева. Он поднял свой раздвоенный корень и бегом бросился к лестнице, еще виднеющейся над кромкой воды. Когда он добежал до лестницы, она уже окуталась тьмой. Снаружи торчали только две ступеньки. Лева разбежался и прыгнул. Вокруг все было затянуто клубящейся мглой. Лева побежал вверх по лестнице к замку. Ожившие в темном облаке горгульи и драконы поворачивали вслед ему головы. Из пасти у драконов вырывались языки пламени, горгульи морщили носы-клювы. Эти чудовища не понимали, как это человек осмелился войти в замок.
Лева быстро поднимался по ступеням и террасам. Все вокруг было погружено во мрак, но над железными воротами замка горела пламенная надпись:
«Замок Флюреншталь. Добро пожаловать в ад!»
Лева добежал до ворот и ударил в них корнем. Ворота со скрипом распахнулись. Он сделал шаг и провалился во тьму. Темнота продолжалась так долго, что показалась ему вечностью. Лева не выдержал и сорвал с головы шлем. Еще с минуту он приходил в себя, растерянно скользя взглядом по родным стенам в цветочных обоях. Ему не верилось, что он побывал в игре.
«Это был сон или наваждение. Но не игра. В виаре не могли возникнуть такие ощущения, да и какой человеческий разум мог придумать такое!» — думал Лева. Но сам себя ловил на мысли, что пытается таким образом уйти от понимания феноменов сознания, ставших новой реальностью.
