— Но, господин мой, ваша жена…

Слова, выкрикнутые повитухой ему вдогонку, не возымели никакого действия.

В это мгновение Ребекка поняла, что именно имела в виду нянюшка, утверждая, что баронессе сейчас понадобится вся любовь, которую кто-либо будет способен ей уделить. Пройдут долгие годы, прежде чем уже подросшая девушка сумеет оценить подлинный смысл этих слов, но и сейчас она по наитию поняла их.

Ребекка вбежала в комнату, почти не обратив внимания на гнилостный тошнотворный запах, стоявший здесь, и направилась прямо к матери. Глаза баронессы были широко раскрыты, но взгляд пуст и рассеян, дышала она тяжело и хрипло.

— Я люблю тебя, мамочка, — плача, пролепетала малышка. Ее ручонки обвились вокруг неподвижного материнского тела. — Я люблю тебя!

Но мать никак не отреагировала на ее слова.

Баронесса умерла через два дня. Болезнь в сочетании с тяжелыми родами довела ее до полного истощения — и все же первым отказался от дальнейшей борьбы за жизнь ее разум. Вопреки отчаянным попыткам малолетней дочери передать матери всю свою любовь, баронесса утратила малейшую волю к жизни. Повитухи тоже сделали все, что было в их силах, угрюмо перешептываясь друг с другом по поводу бессердечного барона и проливая порой слезу умиления над самоотверженными и безнадежными усилиями бедной крошки, но, в конце концов, они и сами оказались столь же бессильны помочь баронессе, как и Ребекка. Когда дух человека сломлен, помочь ему невозможно.

Заботы об осиротевшей малышке взяла на себя нянюшка, отныне ей предстояло посвятить этому занятию остаток своих дней. Вторую девочку — новорожденную, к тому же очень слабенькую, — передали на попечение кормилице. Ребекка возненавидела младшую сестренку, возложив на нее вину за смерть матери, и ото всей души желала, чтобы та поскорее умерла. Жить на свете та просто не имела права. Желание Ребекки исполнилось ровно месяц спустя.

В последний раз Ребекка видела мать в деревянном гробу; тело баронессы было облачено в великолепные церемониальные ризы черного цвета, на фоне которых лицо и сложенные на груди руки отличались особенной белизной, на голову баронессе был возложен серебряный венец.

Ребекка и Эмер с благоговением глядели на нее.

— А вид у нее все равно какой-то ненастоящий, — прошептала Эмер.

— Она и на самом деле ненастоящая, — ответила Ребекка.

— Она стала частью Паутины, — заметила Эмер, повторив чужие слова, смысла которых она не понимала, однако больно уж ей хотелось хоть как-то утешить подружку. — И вернуть ее к жизни можно только силою волшебства.

— Какая она красивая, — выдохнула Ребекка, не слушая того, что шептала Эмер. — Самая настоящая королева.

Ребекка все еще лежала без сна, когда первый луч рассвета пробился сквозь занавеску на окнах. «Почему этот идиотский сон заставил меня вспомнить обо всем с такой остротой?» — в грустном недоумении подумала она.

Спустя годы после смерти матери Ребекке стало известно, что ее отец уже вскоре после того, как овдовел, предпринимал попытки жениться снова. Правда, к тому времени о нем уже вовсю поговаривали в самом нелестном тоне — и ни одно родовитое семейство не пожелало отдать наследницу в жены человеку, грубость и бессердечие которого — а утверждали именно это, — возможно, свели в могилу его первую жену. В некоторых домах говорили даже о том, что он не просто довел ее до смерти, а чуть ли не собственноручно убил, хотя никакого обвинения ему, разумеется, так и не было предъявлено. Будь Крайнее Поле достаточно богатой вотчиной, барону, несомненно, удалось бы подыскать себе кого-нибудь в жены, но о богатстве Бальдемара и речи идти не могло. Так что барон старился и еще больше ожесточался, так и оставаясь вдовцом.

«Чего он, строго говоря, и заслуживает, — подумала Ребекка. — В конце концов, жизнь моей матери превратил в сущий ад именно он».

Да, этот брак и впрямь трудно было признать образцом супружеской любви и гармонии.

Все это само по себе не имело особенного значения, не оставляй подобные обстоятельства Ребекку наедине с ее главной проблемой. Она была единственной наследницей Бальдемара и его последней надеждой на спасение чести рода, его могущества, да и обладания фамильной вотчиной.

«Через два дня мне исполнится восемнадцать, — мрачно размышляла она. — Сколько еще мне удастся уклоняться от неизбежной участи?»

Измученная воспоминаниями и неразрешимыми проблемами, Ребекка перевернулась на бок и заснула.

На следующее утро первой в спальню к Ребекке ворвалась Эмер. Буквально ворвалась: едва постучавшись, сразу же бросилась к кровати, причем едва не полетела на пол, наткнувшись на нее.

— С днем рождения! — ликующе воскликнула она.

— Что такое?

Ребекка не торопясь уселась. После беспокойной ночи голова у нее по-прежнему была как в тумане, она и сама не знала, долго ли ей на самом деле удалось поспать.

— Мне до восемнадцатилетия еще целых два дня!

На мгновение — но только на одно-единственное мгновение — Эмер вроде бы растерялась. Но мигом восстановила свое обычное самообладание.

— А это я так, для тренировки, — насмешливо сообщила она, пренебрежительно махнув рукой.

Ребекка во весь голос расхохоталась, одновременно почувствовав, что ей стало гораздо лучше. После всего пережитого за последние дни смех был необходимым — и желанным — средством снять напряжение.

Да и Эмер недолго смогла оставаться серьезной — и вот они уже хохотали в две глотки.

— А я-то дурочка… — Эмер изо всех сил постаралась вновь придать лицу серьезное выражение. — Я-то уж решила, что ты, наконец, стала совершенно взрослой полноправной женщиной, я даже подумывала начать относиться к тебе с почтением, и подобострастием… и испрашивать совета по поводу вязанья, шитья и прочих по-настоящему женских дел. — На миг прервавшись, она посмотрела на подругу, согнувшуюся от смеха при одной мысли о подобной перспективе. — Я говорю вполне серьезно, — в полном противоречии с истиной провозгласила она. — Но сейчас передо мной столь же юная и неопытная девица, как и я сама. Да что же это такое!

— Не совсем такая, как ты, — еле уняв смех, возразила Ребекка. — И есть женские дела, в которых ты определенно можешь дать мне добрый совет.

— Валяй, — радостно отозвалась Эмер. — Но учти: мой совет может оказаться ложным, неверным, даже, чего скрывать, где-то опасным… Но в любом случае, я дам его от чистого сердца!

Она подняла бровки и сложила пальчики рук, всем своим видом давая понять, что ей не терпится выслушать девичье признание.

Ребекка несколько замешкалась. Ей не хотелось нарушать воцарившуюся, было, атмосферу веселья, но, в конце концов, она не смогла справиться с искушением.

— Ты любишь Галена? — поинтересовалась она.

Шутовская личина, которую с таким удовольствием напялила на себя Эмер, куда-то подевалась. На мгновение разбитная девица, кажется, даже растерялась.

— Да… наверное… сама не знаю… О Господи, я пообещала дать тебе совет, а разводить тут философию я вовсе не собираюсь! Тебе надо поговорить об этом с каким-нибудь старым хмырем вроде моего папаши. С кем-нибудь из тех, у кого все лучшее осталось давным-давно в прошлом.

— Но тебе с ним хоть приятно? — настаивала Ребекка. — Я хочу сказать, с Галеном?

— А я и не подумала, будто ты имеешь в виду моего отца, — насмешливо фыркнула Эмер. — И ответ у меня положительный. С Галеном быть приятно. Мое суждение основывается на личном опыте!

— А ты не боишься обзавестись ребенком? — робко осведомилась Ребекка.

— Послушай, я просто в ужасе! — Эмер с наигранным возмущением сделала круглые глаза. — За кого, интересно знать, ты меня держишь?

— Но…

— И, кроме того, — не пожелав до конца дослушать объяснения подруги, продолжила Эмер, — имеются, знаешь ли, кое-какие средства. Спроси у нянюшки.

— Но ты же у нее не спрашивала!

— Ясное дело, не спрашивала! Я ведь не полная идиотка. И к тому же старушка наверняка все перепутает и выдаст тебе порошок против облысения или что-нибудь в том же роде.