— Я вас убью! — буркнул я, схватил банку пива и прикончил ее в три секунды. — Кто скажет Пиме?

— А она забрала свои тряпки? — осторожно поинтересовался Саркисян.

— Наверняка не все, — усмехнулся я.

— Ну, тогда не я.

Я посмотрел на Дугласа — он покачал головой. Я почувствовал приближение приступа какого-то идиотского веселья, чем-то отдаленно напоминавшего истерику. Повернувшись к Пиме, я крикнул:

— Дорогая, Дуг только что узнал, что наш дом взорвали!

— Ах! — Она театрально схватилась за грудь, потом приложила руку ко лбу и, словно в ужасе, воскликнула: — Пива!

Я принес ей холодную бутылку.

— Наш дом на самом деле взорвали, — сказал я.

— Знаю, — она сделала глоток. — Ведь ты бы не стал так шутить.

Я наклонился и поцеловал ее в щеку, видя, как у нее на виске пульсирует маленькая голубая жилка.

— Ты не злишься?

— Злюсь, но мы все живы. — Мы немного помолчали — может, минуту, может, две. — Ты чем-то кому-то не понравился?

— Наверняка, но не вполне знаю — чем. И кому.

— Узнаешь, когда их поймаешь. — Она лучезарно улыбнулась и накрыла мою руку своей. — Пожалуйста, не бей их голыми руками. Я видела такие специальные кастеты…

Сколько мужей могли бы сказать, что их жены безгранично верят в то, что они делают? Я! Кто еще? Почему больше никто?.. Только я! Я погладил Пиму по руке, потом поцеловал ее еще раз и вернулся к друзьям. Саркисян снова разговаривал по телефону. Ник Дуглас наклонился ко мне:

— Во-первых, те, что переехали того шляпника. Во-вторых, та девица, что столь нахально «проверила» твой дом… Кстати говоря — я не уверен, не оставила ли она какого-нибудь датчика, которым воспользовалась ракета! — сказал он, подняв палец. Я немного подумал, в конце концов, поморщившись, покачал головой: «А черт его знает!» — В-третьих — похитители. В-четвертых — эта ракета.

— В-пятых — исчезновение или неожиданный и таинственный отъезд Лейши Падхерст, — добавил Саркисян.

— И что всё это, черт побери, значит? — закончил Дуглас.

— Аф-фера… — вздохнул Саркисян и потер переносицу, словно носил очки, а ведь в очках я его никогда не видел. — Да, через пятнадцать минут сюда привезут одного яйцеголового. Только имейте в виду, кибитка и всё такое…

Кибиткой называют — а он в этом разбирается, его предки родом из бывшего СССР — служебный лимузин с полностью изолированным салоном. Его используют для перевозки людей, которые не должны знать, куда их везут. Кибитка — значит, ни слова о наших именах, адресе и так далее. ЦБР может возить человека вокруг города столь долго, что ему будет казаться, будто он побывал в Вашингтоне. В фирме также рассказывали о специальных роликах, на которые ставили машину, а потом лишь раз в час имитировали поворот. Даже без водителя — в конце концов, пассажир видел его только на мониторе, так что тот мог сидеть и дома.

— А о чем мы будем с ним разговаривать? — заинтересовался Ник.

— О снах. — Саркисян даже не улыбнулся.

Как только я услышал, что сюда едет спец по сновидениям, мне чертовски захотелось спать.

Я открыл пиво и залпом выпил. Температура не изменилась, вечер был теплым, но что-то изменилось то ли в плотности воздуха, то ли еще черт знает в чем. Я хотел спросить Дуга, надежное ли это место, то есть не перебьет ли нам какая-нибудь ракета всё пиво, но удержался. Краем глаза я заметил, как Пима встала, накинула легкий халат и направилась в сторону корта. Другим краем глаза я заметил появившийся из-за угла темный акулий нос «понтиака-эквадоре».

— А вот и наш гость, — объявил Саркисян. Машина остановилась в двадцати метрах от нас. Дуг встал и сделал несколько шагов к автомобилю. Выскочил водитель и еще один такой же с переднего сиденья. Задняя дверца щелкнула и открылась, из машины вышел высокий мужчина и сразу же сгорбился так, чтобы его почти два метра роста сравнялись со ста восемьюдесятью четырьмя Саркисяна. Они обменялись рукопожатием и что-то друг другу сказали, затем подошли к нам. Профессор был не особенно худым, но щеки у него ввалились так, что я мог бы поклясться, что за едой он то и дело их прикусывает. Разве что он повырывал себе все коренные зубы.

— Это профессор Огюст Таттл, — представил гостя Саркисян. Наших фамилий он сообщать не стал. — Выпьете чего-нибудь, профессор?

— Крепкий кофе, пожалуйста, и бурбон, если можно. — Саркисян сделал жест рукой, водитель остался на месте, а его коллега быстро направился в дом, что-то шепча в лацкан пиджака. Профессор кивнул мне и Нику, мы кивнули в ответ, а затем он уселся поудобнее и несколько раз качнул ногой. У него были чудовищно большие ноги, наверное, семнадцатого размера. — Как я понимаю, вы интересуетесь снами?

— Можно сказать, да, — ответил Ник. — В конце концов, этим мы занимаемся с самого рождения.

— Но что конкретно?

— Конкретно — мы хотели бы, чтобы вы в доступной форме познакомили нас со следующими темами: сны, сновидения, кошмары, страхи, содержание снов… — помог я Дугласу. — Если мы что-то из этого поймем, то начнем задавать вопросы.

— Хо-хо! — По мере того как я говорил, профессор всё выше поднимал брови и откидывал назад голову. — Довольно широкая тематика, я бы сказал.

— Не сумеете?

— Сумею, конечно. — Он провел указательным пальцем вдоль ноздрей, одновременно втягивая ими воздух. Послышался звук, похожий на дыхание простуженного слона. — Но, учитывая широту темы, естественно, изложение будет очень популярным…

— И очень хорошо, профессор, — обрадовался Ник. — Именно это нам и надо. Потом уточним детали…

Из дома вышел охранник с подносом. Поставив поднос на столик, он подошел к машине и чудесным образом исчез, словно впитавшись в кузов. Профессор спокойно долил в кофе сливки, всыпал сахар, размешал, попробовал, добавил еще.

— Конечно, я так и не узнаю, с кем имею честь и с какой целью меня…

— Профессор, — Саркисян наклонился к ученому, — мы платим за консультацию шесть тысяч и выделяем грант институту. Это в самом деле вполне приемлемая оплата.

— Наверняка! — Профессор отставил чашку и сделал глоток бурбона. — Ладно. — Он бодро хлопнул ладонью по бедру. Мне он начинал не нравиться. — Гм… С чего бы начать… Ладно! Начнем с того, что до сих пор мы не знаем, зачем, собственно, и почему мы спим, хотя есть одна закономерность, а именно: спят все, у кого есть мозг.

— Простите, — вмешался Ник, — а что, есть такие, у кого нет мозга? — Он сардонически усмехнулся.

— Дождевой червь, например, — спокойно парировал Таттл. — Устрица.

— Ну да… — Ник больше не улыбался.

Зато улыбался я — поскольку не успел задать тот же вопрос до Дугласа и теперь имел на это полное право.

— Итак, — продолжал Таттл, — мы спим наверняка в память о тех временах, когда наш не цивилизованный еще предок вынужден был отдыхать ночью, чтобы пережить очередной день. Во всяком случае, существует несколько десятков тысяч тщательно исследованных и описанных случаев, когда люди в результате контузий и повреждений не смыкали глаз в течение нескольких или даже нескольких десятков лет и нормально функционировали двадцать четыре часа в сутки. — Он глотнул бурбона. — Сновидения — неотделимая черта сна, а кошмары, например, являются, как сказал когда-то Джон Мак, «самыми страшными психическими переживаниями, какие только могут случиться с людьми». Человек, преследуемый таким кошмаром, впадает в состояние наивысшего ужаса, в смертельном страхе бежит от воображаемых противников, врагов, преследователей. Застигнутый в безвыходной ситуации — на пристани, в глухом переулке, в лифте или даже в своем собственном, но в данный момент враждебном жилище, — он может оказаться на грани удушья. Впрочем, — он многозначительно посмотрел на нас, — кто знает, сколько умерших во сне отправились на тот свет в результате именно такого кошмара. Во всяком случае, почти каждому известны подобные истории — попадание под грязевую, каменную или снежную лавину, падение в пропасть, с крыши, с самолета…