— И что, призналась? — спросил я, чувствуя, что он именно этого и ждет.

— Она серьезно посмотрела на меня, фыркнула и сказала, что будь она шпионом, то я ничего бы об этом не знал. И наша ссора угасла сама собой, так как она даже ссориться не любила. Понимаешь?

Я думал, что это риторический вопрос, но, похоже, если уж доктор Вернер вцеплялся в какую-нибудь тему, то хватка у него была мертвая. Он повторил вопрос и, кажется, даже попытался схватить меня за локоть. Я поспешно признался, что понимаю. Он начал допивать свой «Манхэттен» с такой скоростью, словно вокруг сидели члены жюри из Книги рекордов Гиннеса. У меня возникло предчувствие, что с ним у меня будет еще немало проблем, но я ошибался — к нам подошла какая-то молодая женщина, к сожалению ничем не напоминавшая его партнершу по фильму. Она представилась, беспокойно поглядывая на мужа, и, даже не закончив первых отрывочных фраз, потащила его куда-то сквозь толпу гостей. Я отправился на дальнейшую разведку; несколько раз какие-то мужчины — наверняка из южного района — останавливали меня и представляли другим мужчинам и женщинам, я даже не пытался запомнить их фамилии. Лишь на террасе я нашел свободное место для сидения и, неизвестно почему вдруг почувствовав усталость, присел на гнутую металлическую скамейку. У меня возникла мысль, что на этот раз, возможно впервые в жизни, мне следует искать преступника, убийцу, во вполне определенных кругах общества, именно среди этих богатых, культурных, образованных людей, не каких-то там пуэрториканцев, но среди добродетельных белых американцев. Вероятнее всего, кто-то из них решил, что сотрудничество с Вэл не предвещает ничего хорошего, и… Не мог я и исключать, что Вэл не имела ничего общего с…

— О, вот ты где…

Я вздрогнул и вскочил, разминувшись с хозяйкой дома, которая села, позволив себе облегченно вздохнуть.

— Хольгер, похоже, переборщил, — слегка ошеломленным тоном проговорила Эйприл, вглядываясь в толпу за окнами, начинавшую потихоньку выползать на террасу. — Это всё, наверное, из-за погоды. — Она пожала плечами. — Обычно в это время по-другому, снег и начало сезона, так что часть приглашенных заходит лишь ненадолго, поскольку у всех есть свои дела, часть вообще не приходит. А из-за этого дождя, нудного ожидания туристов… — Она посмотрела через плечо на нависшие над Редлифом тучи, потом взглянула мне в глаза. Глаза у нее были интригующие, странные, серо-коричневые, серые настолько, чтобы взгляд их казался мягким и добрым, и настолько коричневые, чтобы Создателю удалось поместить в них несколько желтых пятнышек, от которых взгляд становился веселее. Я почувствовал, что мое сознание начинает куда-то уплывать, но Эйприл привела меня в себя, мягко похлопав по руке: — Ты не мог бы принести чего-нибудь выпить? Что угодно, только чтобы мне снова туда не идти… — Она пожала плечами, что в пантомимах заменяет пятнадцать минут монолога.

Я вернулся в гостиную. После холодной и влажной террасы она показалась мне душной и жаркой. Однако никто из присутствующих не позволил себе даже ослабить галстук, снять же пиджак, как я понял, можно было лишь в туалете. Добравшись до бара, я кивнул встряхивавшей шейкером барменше:

— Пожалуйста, мартини с одной восьмой вермута и «Олд фэшион». Естественно, в разные бокалы, — добавил я свою старую шутку, думая, однако, о чем-то другом.

— Простите? — Она перестала стучать шейкером и уставилась на меня. В глазах ее читалось презрение, странно неуместное для барменши. — Извините, я не расслышала последние слова.

— Неважно, это я сам себе, — небрежно махнул я рукой. Или кому-нибудь поумнее, мартышка, мысленно добавил я. Из противоположного угла мне улыбнулся Тим Эйхем, капитан моей баскетбольной команды, я помахал ему, кто-то хлопнул меня по спине, но тут барменша поставила передо мной мартини, а когда я после короткой паузы обернулся, за спиной у меня были одни лишь незнакомые лица. Какая-то женщина слегка улыбнулась мне, я тоже ответил ей улыбкой, чуть более теплой. Я задал сам себе вопрос, что я здесь делаю, а потом сам же на него ответил, наблюдая, как обиженная барменша добавляет к кампари несколько капель ангостуры и доливает, не спрашивая моего мнения, сельтерской, а ведь я мог предпочесть содовую! Смешав коктейль, она бросила в бокал черешни и — с легким вздохом — по две дольки лимона и апельсина.

Выйдя на террасу, я убедился, что Эйприл меня не дождалась. Что ж, мне оставалось лишь философски вздохнуть, но я не успел.

— С первого же взгляда эта барменша мне не понравилась, — послышалось за спиной.

Я вздохнул и обернулся.

— Полностью согласен, — подтвердил я, подавая Эйприл бокал. Она попробовала и одобрительно кивнула.

— Хольгер ее нанял, чтобы сделать приятное Вернеру. Девушка выиграла в прошлом сезоне конкурс на лучшего бармена города и с тех пор считает, что должна лишь позировать для фотоснимков со своим коктейлем в руке.

Я попробовал свой мартини и вынужден был признать — он был отменным.

— У девушки есть талант, — сказал я, поднимая бокал. — И вместе с тем — вредный характер. Бывает.

И почему мы разговариваем об этом ничтожестве, раздраженно подумал я. Неужели другие темы закончились? Я набрал в грудь воздуха и тут увидел Хольгера, который только что вышел на террасу с каким-то рослым типом, явно заменявшим ему костыли. Хольгер весело помахал нам рукой, хотя где-то в уголках его глаз чувствовалась напряженность. Вот они, страдания человека, организующего вечеринку не ради забавы, но ради… чего? Он почти всунул мне в ладонь руку своего приятеля.

— Познакомься со Скоттом Хэмисдейлом, — весело объявил он. — Опора команды и детектив; пока еще не знаю, в какой роли он лучше. А это мой школьный друг, Джо Пруссиан.

Джо пожал мне руку.

— Жаль, — сказал он, показывая на шерифа, — когда о тебе не могут сказать ничего лучшего, кроме как «школьный друг». — Не выпуская мою руку, он хлопнул Хольгера по груди, а потом крепко сжал мой бицепс. Что-то вроде полинезийского ритуала братания или каннибальской проверки качества мяса перед забоем. — Черт побери, я, наверное, умру как выдающийся школьный друг, — рассмеялся он, похоже, разыгрывая какую-то старую сценку.

Меня словно какая-то муха укусила, и я выпалил:

— Как говорят немцы: Haltet die Umwelt sauber. — Я невинно улыбнулся всем троим.

— Возможно, — небрежно махнул рукой Джо. — Что пьете? Пива тут где-нибудь нет? — Он огляделся по сторонам. — Пойду поищу, — сообщил он и слегка ткнул меня кулаком в плечо: — Пустые банки я всегда бросаю в урну. — Он повернулся и ушел.

Я нервно кашлянул. Эйприл нахмурилась.

— Что там насчет урны? — Ответил Хольгер:

— Скотт попросил не загрязнять окружающую среду. — Он засмеялся. — В нашей школе было много детей эмигрантов из Германии, у нас даже преподавали немецкий. Ты не обратил внимание на его фамилию?

Я поднял обе руки:

— Когда-то, побывав в Европе, я выучил одну фразу по-итальянски и вставлял ее везде, где только можно, в течение четырех лет, пока кто-то не обнаружил, что она означает: «Не открывать дверь до полной остановки поезда». Потом я выучил надпись с упаковки жевательной резинки. Вы понятия не имеете, как это поднимает престиж говорящего. Заодно — из этого однозначно следует, насколько хорошо мы знаем иностранные языки.

— Это цена убеждения, что весь мир старается говорить, как мы, — бросил Хольгер, глядя куда-то над моим плечом. Мне приходилось почти физически бороться с собой, чтобы не обернуться. — Извините…

Он обошел меня, слегка спотыкаясь и явно куда-то спеша.

— Еще один официальный тост, — мечтательно произнесла Эйприл, — и станет намного свободнее. — Она немного помолчала, явно вспоминая какие-то приятные моменты прошлых юбилейных вечеринок. — Может быть… — добавила она, и в ее голосе послышалось неверие в собственные слова. Прежде чем я успел найти какую-нибудь подходящую тему, ее взгляд вдруг посерьезнел, она нахмурилась и кивнула кому-то за моей спиной. — Хольгер тебя зовет, — тихо сказала она.