— Ну и ешьте? Так ведь ты же обещал сготовить!

Гард останавливается и оборачивается. Повышает голос:

— А потом валите отсюда!

Гард уже несколько часов кружит по улицам на велосипеде. Объезжает все дворы, все закоулки. Заглядывает в подворотни, за гаражи. Поздно вечером он находит Луку под деревом в парке. Совсем на другом краю города. Он осторожно кладет велосипед на траву. Лука еще не увидела его; он тихонько подходит к ней. Она сидит с закрытыми глазами, волосы упали ей на лицо, спиной она опирается о ствол дерева. Гард тихонечко подсаживается к ней.

— Лука.

Он берет ее руку в свою. Она вздрагивает.

— Мы же с тобой собирались вместе поужинать, а?

Гард видит ее ноги: они покраснели и опухли.

— Ты что, так и шла сюда босиком?

Лука подтягивает ноги под себя, прячет их.

— Я видел твою картину.

Они молча сидят рядом друг с другом.

— Спасибо, — говорит Гард.

Гард поднимает Луку на руки и несет ее к велосипеду. Сажает на багажник и отвозит домой.

Лука сидит на фабрике и работает над рисунком. Шлет Гарду сообщение:

«У меня внутри все прямо смягчается, когда я думаю о тебе».

Тут же приходит ответ:

«А у меня все затвердевает. Снаружи. Из-за тебя».

Она улыбается, рисует дальше. Даже не замечая этого, машинально, она нарисовала голого парня. Он подозрительно похож на Гарда. Лука вздрагивает, услышав, как кто-то дергает ручку двери. Неужели Гард вернулся так скоро? Почему он так неумело возится с замком?

— Эй?

Лука осторожно прокрадывается в коридор. Никто не откликается, но ручка двери так и ходит ходуном. Лука выглядывает в замочную скважину. Замок у них старинный, с большой такой скважиной, через нее много что видно. Но кто-то стоит так близко, что закрывает весь обзор. И тут Лука замечает: выше старого замка врезан другой, совсем новый. Металл сияет, этот замок совсем другого цвета, чем остальная дверь. Лука раньше не видела этого замка. Должно быть, Гард врезал его сегодня утром, пока она принимала душ.

— Эй?

Стоящий снаружи человек проявляет нетерпение, ключи громко звякают. Затем, тихо выругавшись, пришелец вновь принимается дергать за ручку. Лука спрашивает погромче:

— Кто там?

Ручка двери застывает, развернувшись вертикально к низу. Значит, на нее кто-то надавил. Потом медленно возвращается в обычное положение.

— Эй? — Теперь слышно, что голос женский. — Есть кто дома?

— Да, я дома. А вам кого?

Через замочную скважину Лука видит, что стоящая за дверью делает шаг назад и проводит рукой по растрепавшимся волосам.

— Я просто хотела… Черт.

Она разворачивается и идет вниз по лестнице.

Лука распахивает дверь и выскакивает в коридор.

— Сэм.

Сэм останавливается. Стоит спиной к Луке. Раздраженно выдыхает и медленно поворачивается к ней лицом.

— Гарда нет дома?

— Нет.

— А ты что, живешь здесь?

— Да.

— Мне нужно забрать кое-что.

— Что забрать?

Сэм лезет напролом прямо мимо нее. Направляется к книжным полкам. Лука чувствует запах кокоса от ее волос. Сладковатый тошнотворный запах кокоса, распространяющийся по всей комнате.

Лука остается в дверях, наблюдает за девушкой. И это тело прижималось к Гарду.

Сэм достает с полки книжку.

— Он что-нибудь… рассказывал тебе обо мне?

Лука стоит не шевелясь. Смотрит в пол.

— Да ничего особенного. Я знаю, что ты учишься на философском.

— Училась. — Сэм так и замерла, держа на ладони книгу. Будто взвешивая ее. — Теперь я с этим завязала.

Она подходит к окну, смотрит на серые тучи, затянувшие небо.

— А ты учишься? — спрашивает Сэм.

— Да.

— И что ты изучаешь?

— Я хочу узнать, что в состоянии разглядеть человеческий глаз.

Взгляд Сэм падает на живописный станок.

— А, так ты художница?

Лука кивает.

— И что ты сейчас видишь перед собой? Когда смотришь на меня? — Сэм смотрит ей прямо в глаза.

Лука не уходит от ответа:

— Я вижу человека, который потерял подходящий ключ.

У Луки звонит мобильный телефон.

— Лука, привет. Это папа. Как у тебя дела?

— Привет, папа, все хорошо.

— Чем занимаешься?

— Фильм смотрю.

— Хорошо.

— А ты просто так звонишь или что-нибудь хотел рассказать?

— Да нет, я просто, я тут подумал…

— Ну, говори же тогда! — вскрикивает Лука тонким голосом. Она знает, что раз отец мямлит вот так, значит, что-то произошло.

— Бабушку забрали в интернат.

— Когда?

— Вчера.

— А что случилось?

— Она не может больше оставаться дома одна. Мне приходилось бегать домой по три раза на дню. Я так больше не могу. Мне одному уже не справиться, Лука. Я был бы только рад за ней ухаживать, но я не могу бросить работу, и я же теперь один…

Лука опускает руку с мобильником и смотрит в стену. Интернат. Начало конца.

— Я отвезу тебя, — говорит Гард. Лука даже не успела убрать телефон. Она смотрит на него. Долго и пристально.

— Тебе же надо на работу.

Голос у нее потухший. Будто это не она говорит, а какой-то механизм.

— Да я эту работу терпеть не могу.

— Я могу поехать на автобусе.

— Мало ли что ты можешь.

Гард набирает на мобильнике номер.

— Привет, это Гард. Мне нужно сейчас уехать на всю неделю.

— Я знаю. Но это очень важно. Я все равно поеду.

— Ну и ладно. Раз не хотите меня отпустить на эту неделю, то я увольняюсь. С сегодняшнего дня. Пока.

Гард осторожно ложится на диван рядом с Лукой. Кладет руку ей на бедро. Они почти соприкасаются кончиками носов.

Перед ними расстилается узкая и тесная долина. Голове под шлемом жарко и душно. Лука, прищурившись, выглядывает из-за спины Гарда и смотрит сквозь прорези в шлеме вперед. Там образовалась пробка из-за немецкого домика на колесах — другим машинам его не объехать: узкая дорога вьется серпантином, невозможно увидеть, что там, за поворотом, движется тебе навстречу— а вдруг трейлер?

Гард поддает скорости, проносится мимо автомобилей, оставляя их все позади — все эти семьи с детьми в машинах, где пропотевшие сиденья измазаны растаявшим мороженым. Лука крепко держит Гарда руками за талию; дорога пролегает вдоль реки, плавно несущей свои зеленые воды в противоположном их движению направлении; на белом прибрежном песке играют в пляжный волейбол. Хотя уже поздний вечер, светит солнце. С обочины на дорогу склоняются разросшиеся иван-чай и люпин. Пахнет красной кашкой и лютиками. Колокольчиками и ромашками. Позади остаются иссушенный на солнце участок земли на склоне и грядки с луком. Все совсем иначе, чем было зимой. Все совсем иначе теперь, когда с нею Гард.

Перед глазами у нее широкая и сильная спина Гарда. Ее руки крепко, но нежно обнимают его за талию. Лука чувствует, как подол юбки хлещет ее по голым бедрам; она прижимается ими к бедрам Гарда, он одет в джинсы и зеленую рубашку в клетку. Их тела устремлены вперед, они мчатся со скоростью 110, 120, 130 километров в час. На поворотах мотоцикл наклоняется на сторону. Вместе они сохраняют идеальное равновесие. Внезапно налетевший ливень за две минуты обдает их с головы до ног; Лука промокла насквозь, но, сидя вот так позади Гарда, прижавшись к нему, держась за него, чувствуя, как вибрация двигателя распространяется по всему ее телу, она ощущает блаженное тепло. Разговаривать невозможно, но все равно кажется, будто они никогда так хорошо не понимали друг друга, как сейчас. Когда они вместе плавно наклоняются на поворотах, вправо, влево, объезжая выступы скал и лихо минуя ровные участки.

Из-за туч снова выходит солнце; единственное, что напоминает о только что прошедшем дожде, — это потоки воды, стекающие по асфальту. Благодаря дождю все запахи ощущаются еще отчетливее. Когда едешь на мотоцикле, никакие преграды не мешают вбирать в себя ароматный воздух: они окутаны благоуханием свежескошенной травы на разогретом солнцем лугу, купыря и тимофеевки, недавно уложенного свежего асфальта, дикого шиповника. Мелькают овцы, заборы из просмоленных планок, тихие озерца с головастиками. Они мчатся мимо садов, оттуда пахнет клубникой, черешней, жидкостью для розжига. Мимо свежеокрашенных в белый цвет оградок палисадников. Оттуда доносит запах поливальных установок, сирени и надувных матрасов. Крапивы, паленой резины покрышек, коровьего навоза и бензина.