Лука полностью сосредоточила внимание на шоссе, к которому они несутся на всех парах; на него слева выскакивают машины, мчащиеся со скоростью 150 километров в час; они одна за другой проскакивают мимо.

Гард меняет дорожку на проигрывателе дисков, делает погромче звук; через открытое окно далеко разносится уханье басов.

— Педаль справа — это газ. Давай-ка, попробуй вклиниться между машинами, но учти, это надо сделать, не снижая скорости. Слыхала, есть такой принцип — «через одного»?

— Нет.

— Ну, нет так нет. Пораскинь тогда мозгами.

Он ухмыляется и включает музыку еще громче.

— Черт тебя подери, Гард.

Лука вся обращается во внимание, смотрит прямо перед собой, только иногда на секунду судорожно поворачивая голову, чтобы глянуть через левое плечо, что там творится сзади нее на дороге.

— Зато уж теперь ты проснулась.

Мимо проносится автопоезд; обгоняя ее, настойчиво сигналит черный «Мерседес». Костяшки пальцев Луки, вцепившейся в руль, побелели; краем глаза она отмечает приближение автомобилей, настигающих ее сзади; она вот-вот уже вклинится на одну из четырех полос; сзади налетает кабриолет, резко выворачивает влево, чтобы не врезаться в нее; его водитель грозит Луке кулаком, сигналит, и звук гудка исчезает уже где-то далеко впереди. Лука перекладывает руль в правую руку, левую высовывает в окно и показывает средний палец.

— Я смотрю, самое главное ты уже усвоила, — хмыкает Гард.

— Это же примерно то же самое, что управлять трактором. Только чуточку быстрее. Так что, может быть, ты пристегнулся бы. И еще неплохо было бы, если бы ты опустил репу на подголовник и заткнулся.

Гард улыбается и пристегивается ремнем. Ремень свободно болтается у него вокруг талии, он почти на полметра шире, чем надо. Гард шевелит пальцами ног на приборной доске. Лука заправляет за ухо прядь волос, прилипшую к ее взмокшему лбу, наклоняется и стягивает с ног босоножки на высокой деревянной подошве. Кидает их на колени Гарду. Теперь, когда ноги босые, ей удобнее управлять обтянутыми резиной педалями. Педали нагрелись, ногам комфортно на их поверхности. Стрелка спидометра подрагивает вокруг цифры 120, двигатель работает на слишком высоких оборотах и недвусмысленно дает знать об этом

— Можешь переключить на пятую, — подсказывает Гард. — Левую ногу на педаль слева, правой рукой держи рычаг переключения скоростей.

Он стаскивает с себя футболку. Она видит длинный шрам, тянущийся по его грудной клетке. Края раны срослись хорошо. Контуры шрама на коже проступают в виде небольшого бугорка. Они смотрят друг на друга и улыбаются.

Лука высовывает голову в окошко и издает боевой клич. Волосы полощутся вокруг ее головы, словно языки черного пламени, юбка хлещет по обнажившимся бедрам. У нее одно желание — мчаться все быстрее и быстрее и никогда, никогда не останавливаться.

Они и позже ни о чем не жалели. Ни когда занимались с физиотерапевтом, и в груди болело и кололо. Ни когда ждали результатов анализа крови, по которым можно будет определить, не начинает ли их тело отторгать новый орган. Ни секунды они не пожалели о том, на что решились. Врач предоставил им всю необходимую информацию. Рассказал подробно о том, как функционирует система кровообращения. О том, что кровь поставляет в тело кислород. Обогревает тело. Так что если они вдруг начнут мерзнуть или у них появится одышка, значит, возможно, что-то разладилось в организме. Возможно, нарушена работа сердца. Они не думают об этом. Они ни секунды не задумываются о том, что в организме может что-нибудь разладиться. Врач говорит, что в его практике не было еще такого случая, чтобы кто-нибудь так быстро восстанавливался после трансплантации. Они живут более активной жизнью, чем раньше. Они ощущают мир ярче. Отчетливее.

Лука пишет картины. Одну за другой; яростно бросается на холст, все получается как надо, всякий раз, все линии, все краски. Сюжеты так и просятся на полотно, она работает в каком-то дурмане, торопится успеть сделать побольше. Гард играет. Играет просто божественно. Барабан не смолкает день и ночь. Дни и ночи незаметно чередуются друг с другом, образуя нескончаемую вереницу, сменяющих друг друга суток. Фабричный зал — это весь их мир, и весь мир принадлежит им одним.

Они совершают набеги на все новые контейнеры, не переставая удивляться тому, что магазины выбрасывают в отходы: никогда еще им не доводилось так хорошо питаться. Гард выискивает все новые рецепты, всякие неслыханные сочетания продуктов. С фруктами, названий которых они раньше не слышали. Со специями такими острыми, что потом еще несколько дней жгут кончики пальцев; с пряностями из мест, о существовании которых они и не подозревали. Они каждый раз по-новому жарят рыбу: заворачивают ее в пальмовые листья, натирают ее тростниковым сахаром. Сами варят шоколад с чили, крем с базиликом, мороженое с эстрагоном. Супы с имбирем, кориандром, лимонной мелиссой, кокосовым молоком, кайенским перцем. Булгур, кускус, высушенные на солнце томаты, сыры, запах которых так и шибает в нос, когда разворачиваешь упаковку, прогретое солнцем красное вино из неведомых земель. Бельгийское пиво, домашней выпечки хлеб с кервелем и розмарином. Маринованные грибы, сливочный соус, перечный соус, благоухающее пряными травами жаркое из баранины, а к нему картофель, запеченный со сливками.

Лука откладывает в сторону кисть и бежит на кухню. Становится за спиной у Гарда и обнимает его рукой за талию. Вдыхает восхитительные ароматы, исходящие от приготовляемых им блюд. Солоноватый запах его теплой кожи. Проводит руками вниз по его брюкам, чувствует, как он сразу же напрягается. Гард осторожно берет ее за руки, улыбается и высвобождается из ее объятий. Кидает на стол тарелки, достает из холодильника бутылку белого вина и откупоривает ее.

Она тянет его за собой на диван. Стаскивает с него через голову футболку и отшвыривает ее в сторону. Он склоняется над ней; у него такая теплая кожа, так чудесно ощущать на себе тяжесть его тела, слышать его дыхание так близко к своим ушам; он целует ее, губы у него одновременно мягкие и упругие. Он целует ее в шею, она гладит руками его сильную спину, зарывается пальцами в его волосы, обхватывает его ногами вокруг талии. Он встает и, крепко держа ее в руках, относит на кухню, не переставая целовать. Усаживает ее на барный табурет. Она распускает на нем ремень, расстегивает брюки, стаскивает трусы-боксеры и чувствует, как его поджарые ягодицы прижимаются сзади к ее ляжкам. Единственное, чего она сейчас хочет, это чтобы он проник в нее; она еще крепче прижимается к нему телом, оно открыто, оно покрылось влагой. Его руки пробегают по всему ее телу, его сильные руки на ее нагой коже, его тяжелое дыхание над ее ухом. Он сдергивает с нее трусики, она кладет локти на барную стойку, откидывает голову назад и чувствует, как он заполняет ее всю. Снова, и снова, и снова. Он такой восхитительно сильный и твердый, и она знает, что он не кончит, пока она не придет в полное изнеможение.

Какое-то время все так и продолжалось. Пока что-то не стало медленно, но верно вклиниваться между нами. Наше собственное эго. Мы оба настолько о себе возомнили, что забыли друг о друге. С чего и когда это началось, наверное, никто из нас не вспомнит.

Лука бросает школу. У нее не хватает времени, чтобы заниматься там. Ей удается снять пустующий чердак в старом доме. Вот уж где классно. Она обретается там почти безвылазно. Ей здорово работается там: будто она орудует распылителем высокого давления — стоит подойти к мольберту, как картины, так и возникают на нем одна за другой. Она едва успевает воплощать многочисленные замыслы, которые так и роятся у нее в голове, торопится перенести их на холст. Писать с такой скоростью невозможно, поэтому она для памяти старается сразу же претворять каждый новый замысел в эскиз; карандашные рисунки разбросаны по всей комнате, ожидая своей очереди быть воплощенными уже в ином масштабе.