– Ты – дурак, – сказал Тейлор. Но в его голосе уже было меньше злости. В конце концов, ему было приятно, что рядом с ним кто-то был. «Нет предела человеческому эгоизму», – сказал он себе.

– И вы тоже – дурак, – сказал Козлов. – Мы оба – дураки. Но иногда… я думаю, лучше быть дураками.

«Я должен сказать ему что-то доброе, – подумал Тейлор. – Что-нибудь соответствующее ситуации. Подбодрить несчастного сукина сына». Но он не находил слов. Для него существовал сейчас только экран, клавиши и сгущающиеся сумерки.

– Во всяком случае, я вас прикрою, – сказал Козлов. – Возможно, это даст нам несколько дополнительных минут.

Пальцы Тейлора опять и опять нажимали на волшебную клавишу. Были разрушены сотни систем. Сосчитать их было невозможно. Может быть, «Скрэмблеры» были уже уничтожены.

«Я – разрушитель», – сказал он сам себе, вспомнив эту цитату, источник которой он не знал. Стихотворение? Или какой-то индийский текст? Но это не имело значения. «Я – разрушитель».

– Я сейчас пойду в коридор, – сказал Козлов. У него был такой грустный голос, что чем-то напоминал женский. – До свидания, полковник Тейлор.

И это был конец. Козлов не вышел в коридор. Он упал, когда открыл дверь. Громкая очередь из автомата раздалась совсем близко. Русский издал слабый стон и грохнулся на пол.

Тейлор повернулся на вертящемся стуле.

Одной рукой он потянулся к смертоносному предмету, свисающему с его портупеи. Другая рука оставалась на клавиатуре и продолжала отстукивать уже хорошо знакомый ритм.

Козлов лежал на полу, но Тейлору его лица видно не было. Над телом Козлова, широко расставив ноги, стоял крепкий, жилистый японский десантник с автоматом наизготове. Он посмотрел на Тейлора, затем на компьютер. Он выкрикнул всего одно слово по-японски.

Не снимая гранаты с пояса, Тейлор снял ее с предохранителя. За несколько секунд до взрыва у него было время оценить человека, стоявшего напротив него: он был молод, с красивыми чертами лица и, очевидно, очень хорошо тренирован. Десантник, застыв, беспомощно стоял в дверном проеме, ожидая то, что неминуемо должно было произойти. Не имея возможности стрелять до тех пор, пока Тейлор сидел за компьютером, десантник был похож на полное жизненных сил животное. Он готов был убивать, но его сдерживало присутствие бесценного компьютера. Десантник был великолепным образцом настоящего солдата: у него были черные, очень бдительные глаза, а от его прикрытых военной формой мускулов веяло жестокостью.

Тейлор жалел его, понимая настолько, насколько один человек может понимать другого.

Тейлор был удивительно спокоен, ожидая того момента, когда сработает граната. Он даже улыбался, сознавая, что лицо человека напротив было похоже на его собственное и что всегда с другой стороны автомата было его собственное лицо.

– Нам не удастся долететь, – сказал Кребс Мередиту.

Начальник разведки полка сидел в кабине в том кресле, в котором обычно сидел Тейлор, и смотрел, как мимо проносятся покрытые снегом горы. На обратном пути М-100 летел на предельно малой высоте, стараясь не зацепиться за вершины гор.

– Ты сможешь, Утенок, – сказал Мередит. – Уже недалеко. – И на самом деле, это было недалеко. Турецкая граница находилась за следующей цепочкой гор.

– Майор, – сказал старый уорент-офицер, – вы можете поцеловать меня в задницу, если вам от этого станет легче, но нам не долететь. Я сделал все, что мог. Но эти сукины сыны всадили в наш вертолет столько пуль, что сквозь него можно с одной стороны влить всю Миссисипи, и она выльется через дырки с другой. Мы разваливаемся. И летим на одних парах. Я могу посадить машину, или мы подождем, пока она развалится в воздухе.

Они уже были так близко. Все остальные вертолеты М-100 из штурмовой группы несколько часов назад передали условный сигнал, означающий, что они пересекли границу и находятся в нейтральном и безопасном воздушном пространстве. Но командный вертолет слишком долго не поднимался в воздух с вертолетной площадки на крыше. Его бронированные стенки были все пробиты и испещрены пулями. Они пролетели всего только полчаса после вылета из Баку, когда Кребс счел необходимым приземлиться в горах, чтобы попытаться по возможности отремонтировать машину. Мередит помогал Кребсу, а другие стояли на страже в темноте, держа свои пустые, как пугачи, автоматы. Они старались наложить достаточное количество специальной ленты на стенки вертолета, чтобы он мог взлететь в воздух до рассвета, когда они наверняка будут обнаружены противником. Когда первые лучи солнца появились из-за гор, Кребсу чудом удалось поднять М-100 в воздух.

Он тарахтел, как испорченный старый драндулет, но взлетел. И они долетели до покрытых снегом гор Армении.

Мередит упрямо смотрел вперед на серо-белый пейзаж, как будто он силой воли мог заставить машину пролететь последние решающие мили. Пустынная земля под ним была «террой инкогнита». Ситуация в Армении была хаотичной. Столько фракций и оккупационных группировок уничтожали друг друга, что их приземление могло иметь совершенно непредвиденные последствия. Если бы оккупационные силы Исламского Союза захватили их первыми, то их бы расстреляли прямо на месте. Если бы их захватили враждебные партизанские подразделения, то их судьба могла бы быть еще хуже.

– Майор, – воскликнул Кребс раздраженно. – Посмотрите на эти датчики. Мы летим к чертовой матери. Я должен немедленно садиться.

Мередит не хотел смотреть на приборный щиток. Он пристально всматривался в очертания белых гор, означавших свободу и жизнь. Они должны это сделать. Ради Тейлора. Чтобы все это не кончилось, как плохая шутка.

– Еще далеко? – спросил Мередит.

В ответ ему моторы начали глохнуть.

– Пора кончать принимать решения, – сказал Кребс.

– Помогите, помогите, – посылал в эфир радиосигналы Мередит. По внутреннему телефону он передал команду: «Приготовиться к вынужденной посадке».

Моторы заглохли, Кребс двигал рычагами ручного управления и старался заставить двигатели работать. Но угрозы не помогали. Они были слишком тихими, чтобы заставить работать двигатели, и, прежде чем Мередит успел выкрикнуть какие-нибудь новые предупреждения или приказания сидящим в заднем отсеке, М-100 начал пробивать себе путь сквозь стену вечнозеленых деревьев, растущих в узкой долине.

Вертолет падал с треском через лес, снося на своем пути высокие хвойные деревья. Когда М-100 проносился сквозь кустарник, бронированные стенки и нижняя часть фюзеляжа трещали. Вертолет страшно рвануло и накренило в одну сторону. Мередит слышал, как созданная рукой человека совершенная военная машина разваливается на части, перед тем как фюзеляж грохнулся на землю. Он подумал о Тейлоре.

Жена, родители – они все отступили от него сейчас, остался только Тейлор. С его изуродованным лицом и загнанными глазами. Тейлор хотел, чтобы он остался жить.

Останки вертолета накренились и врезались в снежное пространство между деревьями.

К своему удивлению, Мередит обнаружил, что он все еще жив. От напряжения глубокая рана на шее снова открылась, а позвоночник и все суставы болели так, как будто он только что совершил неудачный прыжок с парашютом. Но ремнями безопасности он все еще был пристегнут к сиденью. И он был жив, это было правдой, невероятной и великолепной.

Кребс смачно выругался:

– Все. Хватит. Я ухожу в отставку.

– С тобой все в порядке, шеф? – спросил Мередит. Он услышал, как дрожит его голос.

– Твою мать, – повторил уорент-офицер.

Его голос тоже начал дрожать.

Мередит попробовал взять внутренний телефон, но во время падения микрофон оторвало от приемника. Более того, казалось, что все электронные системы вообще не работают.

Он ощупал свои руки и ноги, затем осторожно расстегнул ремни безопасности, опустился, пока не достал ногами до края сиденья второго пилота. М-100 врезался почти под прямым углом, его правое крыло и ротор оторвало. Неуклюже и напряженно Мередит полез назад через проход, ведущий в командный отсек, двигаясь в перевернутом мире, освещенном слабым светом аварийных огней.