Для осуществления своего плана, заговорщикам как воздух была нужна опора в армии: сорок дивизий ОКДВА были главной силой, способной решить исход восстания, поэтому лучшим вариантом для путчистов было участие в нём Блюхера, но вот с этим возникли основные проблемы. Строптивый маршал долгое время не соглашался на уговоры Гамарника, который на протяжении десяти лет сам был связан по работе с Дальним Востоком, ежегодно совершал туда инспекторские поездки, где непременно встречался с Блюхером, но тот тянул время, не мешая, но и не принимая активного участия в подготовке заговора. Мои магнитофонные плёнки дали в руки правительства неопровержимые доказательства против путчистов, вдребезги разбили их планы, но оставили не прояснённым «план Гамарника» и роль, которую он играл в заговоре. Впоследствии арестованные военные, не назвали имени Блюхера на суде, видимо до последнего надеясь на снисхождение от него (маршал входил в состав трибунала).

— Ты действительно веришь во всё это, видела какие-нибудь документы? — спросил я Олю тогда.

— Раньше не верила, думала байки, пока не нашла показания Оскара Тарханова, здесь в Хабаровске в материалах Особого отдела. Он служил в разведывательном отделе ОКДВА, был одним из связников Гамарника, всё подробно рассказал на допросе, вот только почему-то эти признания не вызвали интереса у следователей, я нашла протоколе резолюцию Горбача: «В архив».

— А почему в архив? Не проще ли было его уничтожить?

— Не проще, — отвечала подруга, — уничтожить единицу хранения трудно, надо вносить изменения в реестры, а так — документ навсегда оседает на полке, доступ к нему никто не имеет… ну за исключением неожиданного и очень усердного ревизора из центра, да и то имеющего поддержку наркома.

«Всё подозрительно…. медсестра Вера, сидящая слева от меня то и дело, как бы невзначай, прижимается ко мне бедром, мрачный сержант справа, время от времени поправляющий кобуру… или у меня паранойя»?

— Приехали, — облегчённо выдыхает майор, «эмка», не останавливаясь, ныряет под заранее поднятый шлагбаум.

«Санаторий „Океанский“, — успеваю прочесть я, — красиво… пальмы и сосны рядом растут».

Водитель глушит мотор и из-за открытой двери машины доносится рокот невидимого океана, а к резкому запаху табака в салоне примешивается аромат цветов. Перед небольшим одноэтажным срубом раскинулась круглая клумба с экзотическими цветами, за ним поднимается сосновый бор.

«Лепота, — полной грудью вдыхаю просоленный воздух, — мнительный ты стал, Сидор»…

Владивосток, ул. Суханова д.8, УНКВД по Приморской области.

11 августа 1938 года, 14:00.

— Та-ак… не желаешь, значит, правду говорить, — Родос встаёт из-за стола, подходит к окну, за которым открывается великолепный вид на бухту «Золотой рог», и открывает форточку. В тишину кабинета тут же проникают портовые шумы, звук пароходного гудка и шорох морского прибоя.

— Мне нечего добавить к тому, что я уже сказала, товарищ старший лейтенант госбезопасности,-…

— Тамбовский волк тебе товарищ! — кричит следователь, брызжа слюной вокруг.

— … чашка Петри с штаммами бактерий, что я передала доктору медицинских наук Ермольевой, взята мной из лаборатории НИИ-48 по указанию товарища Чаганова, — устало повторяет Оля, не обращая внимания на крики, — они предназначалась для проведения опытов по тематике Всесоюзного Института Экспериментальной Медицины… Я что арестована? Почему у меня изъяли орден, знаки различия и ремень?

— Нет, про «арестована» и дальше не надо… — Родос бегом возвращается к столу и заглядывает из-за спины стенографистки в протокол.

Его взгляд на секунду тонет в вырезе её летнего платья, вольнонаёмная сотрудница поощряющее расправляет плечи.

— Кхм, о чём это я? Ах да, — спохватывается следователь, — на этой чашке английское клеймо и надпись: «лаборатория доктора Флеминга». Кто такой этот доктор Флеминг?

— Не было там никакой надписи… — отвечает Оля, не поднимая головы.

— Вот на таких мелочах шпионы обычно и засыпаются, это тоже не пиши, Катенька, — молодая симпатичная девушка зарделась, — а наши специалисты не поленились, внимательно под микроскопом изучили чашку и надпись нашли…

Закончив фразу, стенографистка поднимает голову.

— … Итак, гражданка Мальцева, — продолжает красоваться перед ней Родос, — вы продолжаете утверждать, что, передавая эту чашку Петри в ВИЭМ гражданке Ермольевой, вы выполняли задание своего начальника Чаганова?… Что молчите? Да или нет?… Не хотите отвечать… Хорошо, давайте узнаем, что по этому поводу показывает ваш начальник.

— Начиная со «что молчите?» писать не надо, правильно, Борис Вениаминович? Наградив подчинённую поощрительным кивком, следователь величественно движется к телефону.

— Соедините меня с санаторием «Океанский», — грозно произносит он в трубку, — пусть пригласят к аппарату майора госбезопасности Горбача.

— Горбач тоже в «Океанском»? — захрипела Оля, — можно воды, пожалуйста?

— Что, нет на месте? — следователь кивает и указывает стенографисте на графин с водой, — разыщите, передайте что его вызывает следователь по особо важным делам Родос из Москвы. Это срочно!

— Вы отпустили заговорщика, — желваки заиграли на скулах девушки, — Чаганов в опасности.

— Прекратите нести бред, — взрывается он, бросая трубку на рычаг, — мы ничего не нашли на Горбача! Он — чист!

— Горбач — заговорщик! — поднимается со стула Оля.

— Молчать! — загораются чёрные глаза Родоса, а его рука тянется к кнопке вызова охранника.

Маленький девичий кулачок снизу вверх подбрасывает тяжёлый подбородок мужчины, открывая гладко выбритую скулу, в которую тут же пикой впивается её острый локоток. Следователь ойкает, его грузное тело валится назад и начинает безвольно оседать на пол, скребя ремнями портупеи по тумбе письменного стола и царапая паркет каблуками сапог. Оля бросается к стенографистке, стоящей к ним спиной и наливающей воду в стакан.

— Только пикни, — у носа Кати появляется остро заточенный карандаш, — и не будет глаза. Тихонько опускаешь стакан… молодец, будешь слушаться и тогда всё у тебя будет хорошо, пойдём…

Оля, приобняв за талию, ведёт стенографистку к стулу, та замечает лежащего на полу Родоса, её глаза широко раскрываются…

— А-а-а! — Пронзительный девичий крик прерывается мозолистой ладонью.

— Я всё расскажу, гражданин начальник, — без паузы вступает Оля, взяв Катю за горло, — только не бейте! (и шёпотом) Знаешь вохровца, что сидит за дверью? (та отрицательно машет головой) Платье снимай. (глаза стенографистки снова округляются) Давай, быстро.

Девушка дрожащими руками хватается за подол и, путаясь, тянет платье через голову, Оля тем временем достаёт из верхнего ящика письменного стола своё удостоверение, орден и наган.

— А как же я буду? — глотает слёзы Катя, видя, как быстро скинув гимнастёрку и юбку, похитительница облачается в её платье.

— Я верну, обещаю… туфельки тоже давай… и это, надень пока моё. Катя, а тебе форма идёт… Ну-ну, не плачь… садись вот так… хорошо, смотри мне в глаза… (Оля нащупывает две точки на затылке девушки и слегка придавливает их)… дыши глубже… вот так… поспи.

Обмякшее тело стенографистки, поддержанное крепкой рукой, сползает на пол рядом с начавшим шевелиться и мычать Родосом. Оля рывком обрывает телефонный провод, сгребает свои вещи в Катину матерчатую сумку, суёт листки протокола допроса в папку, лежащую на столе и, прижав их к груди по дороге к двери слегка задевает ногой приподнявшуюся голову Родоса.

— Хорошо, Борис Вениаминович, — «стенографистка» на секунду замирает в двери, — одна нога здесь другая там.

Поднявшийся со стула вохровец так и замирает, не спуская глаз со стройных ног девушки, летящей по коридору к боковой лестнице.

«Нечего даже пытаться выйти отсюда через проходную по Катиному удостоверению, — девушка в нерешительности останавливается на лестничной клетке, — спиной к вохровцу не повернёшься, будут сличать лица внимательно… Здание Управления стоит на крутом обрыве, спускающемся к заливу, потому все машины подъезжают к центральному входу. На нижних этажах окна забраны решёткой, на верхних, кажется, нет и есть ещё крыша. Тогда быстрее наверх, молодые девушки на Дальнем Востоке — предмет пристального внимания»…