— Скорее всего… похоже новенький, вроде у него раньше была пожилая женщина. Помнишь мы пересекались с ней в Мар-а-Лаго во Флориде? Надо предупредить посла пока не поздно. Не ровен час, СИС пронюхает с кем и зачем ты на самом деле встречаешься.

— Сделаю, сегодня же утром, — прикручиваю к штативу свой «Джиффи-Кодак», включаю настольную лампу и подкладываю под прозрачный лист шифроблокнота белую бумагу, — ты иди, «рыжего» обрабатывай, сдаётся мне, не так он прост как кажется…

В этот миг снизу раздаётся выстрел, а через секунду ещё один. Пока я поднимаюсь и вытаскиваю из кармана брюк свой наган, Олины каблучки уже застучали по лестнице.

— Что случилось? — выдыхаю я, обводя взглядом гостиную и натыкаюсь на лежащего на полу Сиротина из раны которого на груди толчками вытекает кровь, заливая всё вокруг, в тот же миг толчки прекращаются.

Рядом с ним ничком, с браунингом в неловко вывернутой руке, не шевелясь лежит «рыжий». У их ног, сжимая рукоятку нагана, переминается с ноги на ногу Григулевич. Оля сильным ударом носка выбивает пистолет из безжизненной руки англичанина, наклоняется проверяет его пульс на шее, делает то же отклонившись к Сиротину и порывисто выпрямляется. Затем надевает висящие на шее маленькие наушники.

— Надежда, что у тебя? Ничего не слышала? Приём. — сделав два глубоких вдоха, нажимает кнопку вызова и спокойно спрашивает она.

— Всё тихо. — слышу рапорт Васиной у себя в телефонах.

— Коля?

— Всё спокойно.

— Я поднялся в уборную, — виновато бубнит Иосиф под тяжёлым Олиным взглядом, — Ваня тоже видно отлучился за чем то…

— Я поднялся в уборную, — виновато бубнит Иосиф под тяжёлым Олиным взглядом, — Ваня тоже, видно, отлучился за чем то…

«У семи нянек»….

— Понятно, — зло цедит подруга, — живо вниз ко второму.

— Что с телом Сиротина делать будем? — с надеждой гляжу на нашего предводителя.

— Всему своё время, — отрезает она, — ты давай наверх, составляй радиограмму от лица СИС. Мол, немедленно уничтожить вербовочное дело Гриншпана, его куратору срочно выехать в Лондон…

— Думаю последнюю шифровку мне тоже стоит переписать, чтобы одним почерком было.

— Давай, — Оля согласно кивает головой, на лестнице появляется бледный как смерть Григулевич, — что ещё, Иосиф?

— Он… он… мёртвый.

— Здесь оставайся, — рявкнула на него подруга и мы с ней несёмся по лестнице в подвал.

«Кто догадался сунуть пьяному кляп в рот? — поморщившись отвожу взгляд от посиневшей морды „слуги“ с сочащимися из носа и рта рвотными массами, — когда я уходил не было его».

Оля поддёргивает юбку кверху, выхватывает из набедренных ножен финку и с каменным лицом режет вязки на руках и ногах трупа, рывком срывает кляп. В нос шибает тяжёлый самогонный смрад.

— Помоги, — Оля тянется к трупу, но я, опередив её, хватаю «слугу» под мышки и сам тяну его наверх, — всё-всё, спасибо дальше мы с Григулевичем сами, делай своё дело.

«Так, проверяю в последний раз, — придвигаю к себе первый лист, — это радиограмма, которую „рыжий“ якобы передал, а Ильза как бы уже приняла. В Мюнхене на газете осталась дешифровка, здесь наоборот шифровка, ключ выбрал очередной из шифроблокнота. Антенна на крыше узконаправленная, стопроцентного перехвата в Германии невозможно… В ней некоторые подробности о подготовке „столяром“ покушения, особый упор, что взрыватель — часовой. Второй лист — радиограмма принятая „рыжим“, речь в ней идёт и о моей встрече с американским послом. Текст для правдоподобности оставляю как есть… Третий — „принятая“ радиограмма о Гриншпане, стилистика максимально соответствует предыдущей… Неплохо получилось вроде»…

— Закончил? — в комнату стремительно входит подруга, — теперь так, вариант с перестрелкой с немцами из флигеля отпадает. Реализуем вариант с ограблением: поляки, муж и жена, снявшие комнату по соседству, проникают в дом, мужа обнаруживает «рыжий», в результате перестрелки оба погибают. Убитая горем жена шарит по комнатам, находит немного денег и мёртвого слугу, в панике бежит на железнодорожную станцию и там покупает билет до Амстердама, где следы её теряются… Оттуда Васина по другим документам едет в Брюссель, в нашем посольстве её будут ждать.

«Годный план, вот только тело Сиротина нам девать абсолютно некуда»…

— Оля, надо чтобы трупы обнаружились раньше, чем резидент вернётся домой, тогда полиция, осматривая место преступления, найдёт радиостанцию, шифровки… Можно даже шифроблокнот положить рядом с рацией, чтобы наверняка.

— А если королева Нидерландов прикажет замять скандал, — подруга тяжело опускается на стул рядом со мной, — не захочет ссориться с Великобританией?

— Это возможно, тогда давай устроим представление со стрельбой для немецких шпиков. Неужели не полюбопытствуют что произошло в доме? Не верю. Ну а чтобы совсем подстраховаться, сделаем несколько снимков шпионской аппаратуры, трупов и если власти телиться не будут, то пошлём всё это в газеты Швейцарии или Франции…

— Не знаю, — трясёт головой Оля, — рискованно это, что если немцы успеют расшифровать все сообщения до покушения?

— Исключено. Сама посуди: шифрует и расшифровывает сообщения резидент лично, шифроблокнот спрятан у него в кабинете. После каждого такого действия листок с ключами он сжигает, так? Поэтому сейчас в шифроблокноте ключей для радиограммы, что послана Ильзе нет. Перетряхивать город гестаповцы начнут после взрыва, проверят заявление хозяев, которым не вернули ключ от квартиры, найдут газету с выдавленным текстом шифровки, заподозрят Эльзера, узнают у пограничников до какого места в Голландии он взял билет, сопоставят с сообщением своих агентов из Арнема…

— Это так, но что если рацию на чердаке найдут раньше?

— Всё, конечно, может быть, Оля, но такой вариант очень маловероятен. Хозяева станут волноваться в полдень, когда не получат ключ от жильца, а гестапо — после взрыва.

— Хорошо, спасибо тебе… — грустно улыбается Оля, — хоть ты голову не потерял…

«Казнит себя за то, что её подчинённые так лопухнулись».

— Хочешь, я Надежде скажу? — кладу ей руку на плечо.

— Нет, не надо, — подруга бросает взгляд на напольные часы у стены и пружинисто поднимается с места, — я сама, надо спешить, через два часа рассвет.

9 ноября 1938 года 17:50.

Новый четырёхмоторный «Фокке-Вульф 200 — Кондор», личный самолёт фюрера, пришедший на смену старому «Юнкерсу-52» и позаимствовавший у последнего бортовой номер — «2600», вздрогнув, начал плавное снижение. Задремавший было Гитлер, встрепенулся и с удовлетворением отметил пунктуальность пилота Баура, на переборку салона из кабины пилотов были выведены часы, указатель скорости и высотомер.

— Мой фюрер, — сидящий сзади слева на кресле рядом с адъютантом Видеманом Гиммлер, заметив за высокой спинкой движение макушки Гитлера, устремляется вперёд, теряет равновесие и, комично взмахнув руками, валится на кушетку, расположенную вдоль левого борта, — мой фюрер, я только что получил радиограмму от Гейдриха…

— Где же она, Генрих? — папка, вылетев из рук рейхсфюрера и скользнув по ковровой дорожке, залетает под стол Гитлера, — Потеряли? Ничего, уборщики найдут, когда будут мести салон, так что же было в той радиограмме?

— Кхм-кхм, — Гиммлер бросает короткий злой взгляд направо на фыркнувшего Видемана, — мой фюрер, на днях я докладывал вам о том, что наш агент Франк установил контакт с резидентом британской разведки в Голландии майором Стивенсом…

— А-а, это тот самый, что выдал себя за племянника статс-секретаря Фрейслера, разумеется помню.

— … С его помощью нам удалось обнаружить конспиративную квартиру резидента и установить наблюдение за ней. А сегодня утром скрытно скопировать шифроблокнот майора и расшифровать две радиограммы из Лондона.

— Отличная работа, Генрих! — Гитлер отдёргивает плотную белую занавеску и с гордостью смотрит вниз на здание строгое серое здание недавно построенного аэродрома, — поедете со мной в машине, по дороге расскажете, что против нас замышляют наши «партнёры».