Оля начинает давать пошаговые инструкции Кёгелю и Гвоздю, свои — я получил заранее.
— Вопросы есть? — в голосе подруги прорезается металл, — нет, ну тогда, Костик, ходу…
«Ходу… легко сказать, — берусь за рычаг переключения скоростей и отжимаю муфту, — сто лет не водил машину с ручной коробкой передач».
— Шумел камыш, дере-евья гнулись… — Гвоздь, безнадёжно фальшивя и натурально пошатываясь, бредёт по узкому переулку, недавно переименованному в улицу Станиславского, со стороны улицы Герцена.
— Эй, гражданин, — скучающий на посту у главного хода в посольство Третьего Рейха милиционер охотно поворачивается на шум, — прекращай давай, тут не положено…
В это мгновение за его спиной возникает чёрная тень, бесшумно перемахивает невысокую кирпичную ограду и растворяется в темноте внутреннего дворика.
— Алексей Алексеевич, — облегчённо выдыхаю я в телефонную трубку, — всё, можно выключать…
— Оставайтесь на линии, — голос Игнатьева, в отличие от моего, совершенно спокоен.
«Не вопрос, телефонная будка в двадцати метрах от посольства на углу Елисеевского переулка — идеальный наблюдательный пункт… Стоп, что это»?
Вместе с огнями посольства неожиданно гаснут редкие уличные фонари, окна окрестных домов и… прекращается шипение телефонной трубки.
«Твою мать, тут же до Центрального телеграфа по прямой двести метров… Неужели и ему тоже отрубили питание? Вроде не должно, да даже если так, то современная телефонная связь работает от батарей… хотя может быть тысяча причин почему после выключения питания вырубается телефон: от неисправной батареи до отсутствия освещения в комнате телефонисток… Надо просто подождать пока на телефонной станции включат резервное питание… Чёрт»!
В германском посольстве вдруг зажглись фонари над входом и послышался отдалённый звонок сработавшей сигнализации и звук разбитого стекла. Буквально через минуту из дверей соседнего здания выбегают два мордоворота и сломя голову бегут к посольству. Кручу головой в поисках Гвоздя и нигде не нахожу его.
«Откуда у немцев генераторы?… Не припомню, чтоб кто-то говорил о них, но в любом случае, как же быстро они включили резервное питание. Теперь если Олю задержат, то Абвер начнёт носом землю рыть: вполне могут и эндовибратор обнаружить, и Кёгель под подозрение попасть, как соучастник… Беда… телефон молчит. Самому же мне по инструкции остаётся только побыстрее уносить отсюда ноги и ждать своих неподалёку, в условном месте на Тверском бульваре».
— Какой молодец камрад Гвоздь! — Герхард после пережитого стресса впал в восторженное состояние и его не остановить, — настоящий герой, я бы на его месте ни за что не догадался… принял удар на себя, отвлёк эсэсоввцев… Я чуть не кинулся его обнимать, когда увидел как Гвоздя выводят из кабинета посла… а у него из кармана торчит японский пресс-бювар с серебряной инкрустацией…
Оля, сидящая рядом с немцем на заднем сиденье эмки, мрачно покусывает губы. — … а как он допросе держался… Меня как переводчика пригласили… рубаху на груди разорвал… вся синяя от татуировок: Гитлер, говорит, ваш буржуям прислуживает, а они кровь нашу рабочую пьют…
«Не удивительно, как-никак „социально близкий“».
— …Разозлил Гвоздь их очень сильно, один эсэсовец полез в драку, другой его держит…. — Кёгель повернувшись влюблёнными глазами смотрит на мою подругу, — отвлёк он их, так что камрад Ольга смогла через разбитое окно уйти незамеченной… По абсолютно гладкой стене, заметьте!
«Полегче, приятель: на чужой кровать рот не разевать».
— Товарищ Кёгель, а жена ваша в курсе ваших убеждений, работы с нами? — пытаюсь напомнить восторженному немцу о семейных ценностях.
— Натюрлих, товарищ Чаганов, без подробностей, конечно, моей повседневной работы.
«И кому был нужен этот маскарад, — укоризненно смотрю на Олю, — если моя будка известна каждой собаке»?
— Они в НКИД уже сообщили насчёт Гвоздя? — ещё больше мрачнеет Оля.
— Позвонил советник Хильгер, когда приехал в посольство.
— А занимается жена чем, — упрямствую я, — «киндер, кюхе, кирхе»?
Кёгель сначала непонимающе смотрит на меня, на Олю, затем, сообразив, чуть заметно улыбается.
— Нет, товарищ Чаганов, моя жена коммунистка со стажем, а в конспиративной работе даже поопытнее меня.
— Поопытнее, говорите, — задумчиво произносит подруга, — а по-русски она говорит?
— Мария родилась в Москве, — словоохотливо рассказывает Герхард, — её семья давно жила в России, так что в империалистическую войну даже не была интернирована, во время гражданской вернулась в Германию, где я с ней и познакомился на одном из митингов КэПэГэ. Мария состояла в студенческой организации, правда после прихода к власти Гитлера её отчислили из университета…
— А на кого она училась? — быстро спрашивает Оля.
— На биолога.
— Очень хорошо, — улыбается подруга, впервые за сегодняшний вечер, — гони, Лёша!
«Легко сказать, гони… по мокрой дороге, на „лысой“ резине, — плавно с опаской нажимаю на газ, — просто бич какой-то, шины сгорают за пару месяцев, из-за этого половина машин в гараже простаивает. Да и вообще положение с автомобильными шинам в стране — аховая: натуральный каучук-дорог, за него приходится платить валютой, синтетический, бутадиеновый, ни в какое сравнение с натуральным по своим качествам не идёт, но и его не хватает. Несмотря на то, что три завода по производству синтетического каучука работают на полную мощность (скоро будет запущен четвёртый), ситуация не улучшается».
Все заводы производят каучук по двухстадийному методу академика Лебедева: сначала из пищевого сырья (пшеница, картофель, свекла) производится спирт, из которого получают бутадиен (на одну тонну бутадиена идёт двадцать тонн пшеницы), а затем уже из него в присутствии натриевого катализатора синтезируют каучук. В Баку продолжаются опытные работы по получению спирта из нефти методом сернокислотной гидратации, но до промышленной установки там ещё далеко.
ВАСХНИЛ ведёт работы по культивации кок-сагыза, каучуконоса из рода Одуванчиковых, но и здесь тот же недостаток, что и с каучуком Лебедева — для выращивания каучукового сырья нужны значительные посевные площади, не считая огромного количества ручного труда.
«Куда ни кинь — всюду клин. Похоже, долго ещё будет решаться эта проблема».
На Зубовском бульваре, не доезжая ста метров до метро, торможу двигателем.
— Герхард, — Оля, прощаясь, задерживает руку Кёгеля в своей, — мне надо срочно встретиться с вашей женой. Не беспокойтесь, ничего такого, что произошло сегодня, не будет, обещаю.
— Располагайте нами, камрад Ольга…
«И чего я на него взъелся? Наш ведь человек»…
— Ну, удалось? — подруга пересаживается ко мне на переднее сидение. — Всё нормально, успела, даже удачно вышло с этим разбитым окном… запах от клея быстрее выветрится. Мне к Игнатьеву надо на Пушкинскую…
— Не вопрос, командир, тысяча…
— А чего так дорого? — смеётся Оля.
— Сама посуди, шофёр-то у тебя — цельный нарком.
— Чаганов слушает, — поднимаю трубку городского, Грымза, уходя домой, переключает все телефоны на меня.
— Здравствуйте, Алексей Сергеевич, это Владимир Ипатьев звонит, — сразу узнаю глухой голос сына Владимира Николаевича.
— Добрый вечер, Владимир Владимирович, — напольные часы начинают бить двенадцать ночи, — какими судьбами?
— Простите за поздний звонок, мы тут с товарищем в командировке в Москве, — зачастил сын, — приезжали в ФИАН с одним изобретением, но нас отшили не разобравшись… а оно очень важное…
— Хорошо, заходите ко мне, — с сожалением гляжу на кипу неподписанных бумаг, — вы где у отца дома?
— Нет, мы в гостинице… в десяти минутах от вас.
«Выходит, так и не помирились».
— Жду, захватите с товарищем паспорта.
«Слухи о том, что ко мне запросто можно прийти даже с проектом вечного двигателя, распространились в околонаучной среде широко, „ходоки“ в моём кабинете не редкость. Интересно, что на этот раз вышло из НИИ Высокого Давления»?
