Император ошеломлённо глядел на Дану. Тонкая, строгая, прямая. Пальчики правой руки держатся прямо за белую кость проклятой латной перчатки, нежная кожа испачкана алым.

– Я не поколеблюсь ни на миг, – медленно проговорил Император. – Если только моя жизнь действительно остановит вторжение. И не просто остановит – избудет его навеки. Ведь Радуга пошла на это. Резали детей, ты ведь помнишь донесение Клавдия. И что? Разлом закрылся? Его магия исчезла? Нет. Просто остановилась. А уж на время или навсегда – никто сейчас не скажет. – Он повернулся к пологу, за которым остались Вольные: – Голубя к Клавдию. Немедленно.

– Молодой Аастер, Марий, верно? – Брагга грузно опустился в кресло, покрытое траченной молью мантией. Особняк достойного барона в самом сердце Белого города уцелел, счастливо избегнув огня; судебные приставы после мятежа Конгрегации и ответных проскрипционных указов Императора разогнали челядь и вывезли всё ценное – легионам требовалось платить жалованье, так что убранство пришлось собирать буквально с миру по нитке. Кресло под баронским седалищем жалобно скрипело, и Марий готов был поклясться, что выглядит оно ещё хуже древней мантии.

Посыльные Брагги явились к Марию прямо в легионные казармы, не испугались. Конники, подчинённые Аастера, угрожающе сдвинули было ряды, кто-то хмуро осведомился, мол, куда командира нашего уводите? А в задних рядах выразительно скрежетнул клинок, специально потянутый из ножен именно так, со звуком.

Четверо дружинников в цветах новоиспечённого хозяина Мельинской Империи попятились. Не робкого десятка, они вдруг оказались в плотном кольце до зубов вооружённых людей, и эти люди явно не собирались уступать без боя.

Марию пришлось вмешаться, успокаивать своих, мол, всё хорошо, и он скоро вернётся, ведь благороднейший барон Брагга, конечно же, не имеет никаких дурных намерений, за него, Аастера, поручился сам проконсул Клавдий, и легионы получили твёрдое обещание, что никакой кары никому не будет…

Всадники нехотя расступились, и дружинники постарались ретироваться. Марий шёл посреди, словно арестованный, однако оружия у него никто не отобрал. Оставили ему клинок, и когда процессия ввалилась в обширную, явно наспех убранную прихожую. По стенам до высокого потолка осталось висеть несколько гобеленов – приставы, наверное, решили, что за древностью продать их достаточно дорого не удастся.

Зал оказался набит народом. Благородные нобили в кольчугах и при мечах; епископы в необмятых облачениях, явно достанных из-под спуда; полдюжины дам полусвета, расточавших ослепительные улыбки; и, конечно, стража. Возле каждого окна – по паре арбалетчиков, у каждой двери – четвёрка алебардистов. Брагга словно всерьёз опасался за свою жизнь.

На Мария косились, и притом неприязненно. Он ответил лишь тем, что повыше задрал подбородок, прошествовав таким манером через весь зал; за спиной злобно шептались, вернее будет сказать – злобно шипели. Молодого барона без задержек провели в малую залу – перед дверьми железной баррикадой застыли восемь рыцарей в глухих шлемах и кованых латах, словно Брагга не доверял собственным дружинникам.

– Молодой Марий Аастер, – повторил Брагга, в упор глядя на юношу. – Сын достойнейшего отца, подло казнённого кровавым тираном. Грациан был моим другом, тебе это известно, сквайр?

Сквайр. Вот оно в чём дело. Не «барон», даже не «баронет» – а «сквайр», то есть просто юнец благородного сословия, не заслуживший золотых шпор.

– Мне это известно, повелитель, – Марий счёл за лучшее низко поклониться.

– Тогда объясни мне, мальчишка, какого-такого ты делаешь на службе узурпатора?! – рявкнул Брагга, приподнимаясь с кресла и обдавая Мария брызгами слюны. – Почему ты не пришёл к нам, как только тебя отпустили?! Почему выполнял его приказы? Это предательство, так что я даже не знаю, смогу ли и впредь именовать тебя сквайром.

– Всё в воле всемогущего повелителя, – Марий поклонился ещё ниже. Возражать сейчас не имело смысла.

– Да, всё в моей воле! – рыкнул Брагга, окончательно заплевав юношу. – Могу отправить тебя на плаху за предательство Конгрегации и нашего дела! Могу отдать в мучения, чтобы ты заплатил за смерть благородных нобилей, без сомнения, убитых тобой и твоими головорезами!.. Могу…

– Смиренно предаю себя в руки милостивого и всесильного владыки, – так, сейчас, пожалуй, лучше встать на колени…

…Кровь давно кипит, но не давай ей воли, Марий. Иначе и впрямь окажешься на колу, ну, или «красиво умрёшь» прямо здесь. Между ним и Браггой – пять шагов, по обе стороны нового хозяина Мельина – рыцарская стража, за спиной у Мария – полдюжины арбалетчиков. А есть ведь ещё и маги…

Вот к ним в руки попадать никак нельзя. Ни живым, ни даже мёртвым. Болтали, что у Радуги на допросах и трупы становятся разговорчивыми.

– Эта твоя поза нравится мне больше, – громыхнул Брагга. Неожиданно тон его изменился, став почти что отеческим. – Почему, нет, почему ты сдался, мальчик?

– Я-а… – Марий надеялся, что прозвучит это достаточно убедительно, – я очень испугался, всесильный. Моего отца зарезали, угрожали казнить маму и сестрёнок… я не мог этого вынести. Я дал слово… но я никого не убивал, клянусь! Мы были разведчиками, это правда. Но и в бою-то настоящем мне ни разу побывать не пришлось, за исключением той битвы с козлоногими!

– Х-ха! Это ты теперь говоришь, мальчик. Хотя, конечно, если изувер грозит расправиться с твоей матерью, тут, наверное, кому угодно слово дашь. А потом? Почему ты оставался с ним потом?

– Я боялся… – еле слышно выдавил из себя Марий. – В замке – имперский гарнизон… если бы я бежал, они убили бы маму и сестричек…

– Честь нобиля превыше всего! – напыщенно провозгласил Брагга. – Но я понимаю тебя, сынок. Не всем дано стать героями. Однако у тебя большой долг перед нашей Конгрегацией, ты это осознаёшь?

– Да, всемогущий повелитель. И готов служить ей всеми силами, невеликими, правда, ну да уж какие есть…

– Хорошо, – ухмыльнулся старый барон. – Раз готов служить, то и послужишь. Оставайся в легионах, выполняй все команды своего легата и проконсула Клавдия. Я дал слово, и все, кто сейчас марширует под знаменем василиска, – в полной безопасности. Но Конгрегация должна знать, не замышляется ли измена? Не задумал ли Клавдий недоброе? Ты понимаешь меня, мальчик?

– Я всё понимаю, великий! – Марий постарался воскликнуть как можно горячее и радостнее. – Я всё сделаю, всё, всё! Но… всемогущий… я могу рассчитывать, что…

– Служи Конгрегации верно, и я не оставлю тебя своими милостями, – торжественно провозгласил Брагга. – Я даже сделаю тебя бароном, если, конечно, ты окажешься достоин своего мужественного отца.

– Простираюсь ниц перед всемогущим. Но в замке Аастер по-прежнему стоит имперский гарнизон, а они верны свергнутому узурпатору…

– Гм-м-м…. да, верно. Но ничего. Благородные нобили, слышавшие всё это, разумеется, никому ничего не скажут. А у тех стрелков уши заткнуты воском, – Брагга расхохотался, довольный собственной выдумкой. – Ступай, молодой баронет. Надеюсь, ты оправдаешь моё доверие. Нет, не «надеюсь». Уверен. Потому что Марий Аастер не посрамит памяти своего благородного отца.

– Проконсул Клавдий, – молодой барон Марий Аастер с достоинством поклонился, хотя в жилах командира имперской армии не текло и единой капли «благородной» крови. – Всё готово.

– Тогда идём, твоя светлость. – Проконсул поднялся, поправил перевязь с мечом, надел шлем. – Знаю, не струсишь, не испугаешься. Потому у меня для тебя, барон, есть приказание. Последнее. Верю, ты исполнишь его, как и положено настоящему легионеру.

– Я готов, проконсул, – Марий не счёл зазорным поклониться ещё раз.

– От Императора пришли вести. Он сделал всё, что в человеческих силах, и возвращается. Прежним путём. Тебе поручается встретить нашего повелителя. Возьми две сотни всадников и отправляйся на юг. Не думай сейчас о Брагге.