Сеамни Оэктаканн не бросилась ему навстречу, не обняла и не прижалась. В таких случаях говорят, что «на лице её жили только глаза», и это было чистейшей правдой. Девушка-Дану стояла у откинутого шатёрного полога, прижав раскрытые ладони к груди, и прожигала Императора взглядом ничуть не хуже взорвавшегося кристалла.

Правитель Мельина чувствовал кипящий в любимой ужас. Ужас, отчаяние, безнадёжность и безвозвратность. Ну да, конечно. Он ведь убил себя. То, что ноги ещё шагают, спина и плечи не согнулись, – ничего не значит. Нет больше Нерга, что мог бы помочь. Кровь сочится из всех пор на левой руке, сочится неостановимо. Яростное подземное пламя вплавилось в тело, оно горит в сердцевине костей, странным образом замещая кровь в жилах Императора, но сколько ещё он протянет человеком, пока влага в венах не станет чистым огнём?

– Сеамни…

Вольные унесли неподвижную Сежес в соседний шатёр, к ней бросилась половина имперских медикусов – причём среди них затесался Баламут, попросту отпихнувший пару-тройку из них могучими плечами.

– Повелитель, – кашлянул Кер-Тинор. – Вам надо войти. Надо лечь. Пусть лекари…

– Целители тут ничего не сделают, Кер. Оставь нас. – И, неожиданно для себя, добавил: – Пожалуйста, капитан.

Вольный позволил себе совершенно немыслимое – медленно и словно с осуждением покачал головой, однако же отступил в сторону. Махнул рукой, и остальные императорские телохранители шагнули следом.

– Войдём, – внутри у Императора была только рвущаяся на части пустота. Рвущаяся от боли. С левой руки медленно срывались и падали на выстилавшие шатёр ковры крупные тяжёлые капли, тёмно-багровые, и в каждой из них правитель Мельина чувствовал живой огонёк – подземное пламя растеклось уже по всему телу.

– Ты… горишь, – медленно проговорила Сеамни, так же медленно поднимая руки и прижимая ладони теперь к щекам. – Гвин, Гвин, что же ты… Я же… Я не смогу пойти туда за тобой. Я не смогу! – выкрикнула она, падая на колени. – Ты… от меня… один!..

– Я никуда без тебя не пойду, – растерянно пробормотал Император, уже прекрасно понимая, что она имеет в виду. Жить ему оставалось совсем немного, но и обычной смерти он теперь оказывался лишён.

– Сейчас – нет, – не поднимаясь с ковров, прошептала Сеамни. – Но скоро – да. А меня туда не пустят ни сталь, ни яд, ни высота с водой. Я не могу умереть и пойти следом в Серые Пределы, Гвин!..

«Ну вот, и слёзы подоспели, – мрачно подумал Император. – Честное слово, в подземельях казалось куда легче».

– Это просто сказка, что в Серых Пределах все, кто любил в этом мире, встречаются вновь, – проговорил Император. Он никак не мог отрешиться, не считать мерно падающие на ковёр капли. – Там просто пустота, там нет ничего. Ни возмездия, ни награды. И никто ни с кем не встречается. «Последовав за мной», ты просто перестанешь жить, ничего больше.

– Ты убил себя, – еле слышно проговорила Сеамни. – Взорвал пирамиду, да. Задержал тварей Разлома, да. Но…

– Не просто задержал, любовь моя, – с каким же трудом даются ему теперь эти слова! – Мы их остановили.

– Рухнуло только две пирамиды, Гвин. – Сеамни поднялась с колен, сжала кулачки, зло смахнула выступившие слёзы. – Дай хоть руку перевяжем…

– Не поможет, – усмехнулся Император. – Забыла, как сочилось тогда сквозь все бинты?

– Просто не могу сидеть и смотреть. – Сеамни отвернулась, плечи вздрагивали. – Гвин… я говорю с тобой, смотрю на тебя, а ты уже мёртв. И только теперь ты стал без запинки говорить мне «любовь моя»…

– Сеамни, я сделал то…

– Знаю, «что должен был». Почему мужчины так жаждут красиво умереть? И плюнуть на тех, кто их ждёт, кто, быть может, наложит на себя от горя руки?!

Император опустил голову. Да, некогда он не стал думать об Империи. Сиганул в Разлом, потому что не мог без неё, своей Сеамни.

– Пирамиды не рухнули, – он попытался сменить тему.

– Да, только две, – не поворачиваясь к нему, проговорила Сеамни. – Муроно или что-то напутала, или просто изначально ошиблась.

– Но эта пирамида… была единственной. Сколько мы маршировали мимо Разлома – ни одна с ней не сравнится! Мы ощутили…

– И попали в западню, – ответила Сеамни. По голосу чувствовалось – изо всех сил пытается не разрыдаться. – Пирамиды не только питают Разлом и его тварей. Стирать их с лица земли можно, но только дорогой ценой. И нет на самом деле никакой «великой пирамиды». Это просто приманка для таких, как мы. И… мы попались!..

Силы у девушки-Дану иссякли. Сеамни рухнула лицом вниз и зарыдала в голос, уже не сдерживаясь.

…Император долго сидел рядом, гладил волосы цвета воронова крыла, и все слова просто увязали в горле.

Разлом справился с подземным огнём. Пирамиды не стало, но остальные стоят. И никаких сил не хватит, чтобы разрушать их одну за другой. Во всяком случае, не с одним легионом, считая вместе с гномами.

И надо точно знать, что творится сейчас в Мельине. Что с козлоногими? С баронами? С Клавдием и остальными легионными командирами, оставшимися в столице? Удалось ли им исполнить всё задуманное?..

Кровит рука. Капли падают и падают, словно в чудовищной клепсидре, отмеряя оставшиеся мгновения. И всё ближе тёмный ужас. Может, потому, что ты впервые понял, с какой силой столкнулся, Император? Это не мятежная Радуга, это не восставшие бароны, не вторгнувшаяся Семандра и даже не козлоногие – тех тоже можно убивать, и легионеры с этим неплохо управлялись. Эта мощь дышит тебе в спину, это куда страшнее смерти, потому что после тебя остаётся мир, люди, солнце – а эта сила грозит смести всё, не оставив даже пустоты. Когда Спаситель уже совсем было склонился над Мельином, даже он казался не столь страшным, потому что обещал – по крайней мере, так утверждала церковь – что-то после. Разлом не обещал ничего. С ним нельзя было договориться: откупиться, как от Семандры, уступить престол, как с баронами. Но даже Спасителя что-то сдержало, пророчества, которые так и не исполнились; Разлом же не сдерживало ничего, над ним не властвовали никакие законы. Он сожрёт весь Мельин, как только сможет. Пирамида же… да, она оказалась ловушкой. Если бы не белая перчатка, они с Сежес никогда бы не выбрались.

Стоп. Белую перчатку ему вручили козлоногие. Сейчас Император хорошо понимал, для чего. Простой человек, даже командуя всей армией Империи, не справился бы с Семью Башнями. Ему требовалась подмога, и ею стала эта самая перчатка. Но почему же ему позволили воспользоваться ею ещё и здесь, если эти пирамиды так важны для истинных хозяев и архитекторов Разлома? Почему не отобрали, почему не лишили силы?

«Значит, то, что я сделал, – соответствовало их планам», – обречённо подумал Император.

…Сеамни словно услышала – приподнялась, вмиг оказалась рядом, обняла и прижалась.

– Я думал о перчатке, – тяжёлый шёпот. – О том, почему она до сих пор повинуется мне. Ведь мы взорвали пирамиду. Ещё две рухнули. Почему нам позволили это сделать?

– А что, если убить тебя для них важнее, чем сохранить эти две-три пирамиды? – Дану не отрывалась от него, кровь пятнала подол длинного платья. – Что, если они не могут это сделать иначе?

Император покачал головой.

– Что им во мне? Я не чародей, я всего лишь правитель Мельина, оставшийся без столицы…

– Но не без армии, – напомнила Сеамни. – Легионы верны своему главнокомандующему.

– И?.. Козлоногих это не волнует. Они способны менять сотню за одного и всё равно вырвать в конце концов победу, – он вздрогнул. Становилось всё холоднее, Императора начинал бить озноб. Времени всё меньше, кровь капает и капает с белой кости, облекающей его левую руку.

– Нужен последний удар, – Дану чуть отодвинулась, взглянула Императору прямо в глаза. – Магия крови, мой повелитель. Никакого другого средства не осталось. Я отдам себя…

– Что?!

– То, что ты слышал, любимый. Магия крови, нашей с тобой. Сежес проведёт обряд.