– Я скажу. Вернее, спрошу. Что передать Монике? На этой неделе я собираюсь в Сантьяго.

Новое откровение обрушилось на Юсупова. На протяжении последних дней он чувствовал другую дружескую руку, но не мог разобраться, чья она.

Моника Орсини. Она всегда нравилась ему. Только между ними стоял невидимый барьер, который он не мог перешагнуть.

– Она полноправный член вашего мероприятия?

– Только не подозревает об этом, – ответил Джеб, напрягая голосовые связки. Лодка к этому времени набрала максимально возможную скорость: пятьдесят километров в час. – Это Моника нашла вас.

– Что же, поздравьте ее. Теперь она обеспеченный человек.

Через полчаса мини-эскадра пристала к берегу. Абрамов подвел грузовик к воде, насколько это было возможно.

Капитан нервничал во время погрузки. Потом нервничал, когда прибивал шинку на ящиках и опломбировал сначала их, а потом замки на дверях заднего борта. Психовал, дожидаясь, когда бойцы переоденутся, а потом займут места в джипе. Не все. Себе напарником Абрамов выбрал самого спокойного. Костя Романов охотно принял его приглашение и сменил капитана за рулем в Картахене; отметил по спидометру, что Абрамов намотал четыреста километров. До Барселоны оставалось около пятисот.

– Beati possidentes[20], – пробормотал Габриель, положив трубку телефона, в которой навсегда, казалось, остался голос генерала Корралеса…

Он любил изречения на латыни. Особо в память врезалось юмористическое: «Вино сильное, король сильнее, еще сильнее женщины, но правда одолеет все».

Дальше Габриель продолжил громче, словно бросал свой монолог стенам римского офиса, его окнам.

– Вот и верь изречениям на великой латыни или изречениям великих на латыни… Были ли счастливы работники немецкого посольства, получив на хранение золото? Швейцарца Сокола, принявшего смерть от советского разведчика, счастливчиком никак не назовешь. Кто еще? – перечислял Габриель, не смея шевельнуться. – Марсия, Хассель, Рейтер. Русские моряки, еще множество людей, которых перемололи золотые жернова. Проклятие епископа. Последний плевок слепого священника, предавшего анафеме всех, кто прикасался и кому суждено было прикоснуться к золоту. Всего две тонны, но, кажется, каждый грамм их вместил в себя все проклятия на этой трижды грешной земле…

Не так представлял себе Габриель эту великую минуту. Ему казалось, он будет лихорадочно записывать за генералом, а потом в таком же возбуждении расшифровывать слово «инцидент», роясь в откуда-то взявшихся шпионских шифровальных блокнотах.

На острове Безымянный произошел инцидент… Неизвестные обезоружили гарнизон… вскрыли полы в столовой…

Морето еще раз уточнил адрес отеля «Берег мечты» и заказал на утро билет на самолет.

Наконец-то Виктор Школьник увидел своего «легендарного» противника. Он смотрел на Габриеля Морето и не верил, что перед ним руководитель одного из добывающих органов Ватикана.

Внешность. Все дело во внешности. Габриель Морето был прилично одет, ни одного пятнышка на костюме, тем не менее кажется, ворот пиджака и лацканы сальные. Выбрит чисто и пахнет дорогим одеколоном, однако сквозь благовоние сквозит дурным запахом. Когда он на предложение Школьника («Не хотите присесть, сеньор Морето») пожал плечами, адмиралу показалось, будто ключицы гостя приобрели функции ног и переступили.

Едва Габриель занял место напротив, Виктор Николаевич попытался взять инициативу в свои руки.

– Я знаю, что вам надо, и мой ответ «нет».

– Не торопитесь, адмирал. Я бы хотел затронуть тему покаяния.

– Что, простите?

– Покаяние без его главной составляющей не стоит и выеденного яйца. Дух покаяния – вот что наделяет силой верующего. Дух превращается в источник святости и становится необходимостью. Это самый великий наркотик в мире.

– Удивительно. – Школьник с любопытством юнната рассматривал гостя. – Просто удивительно, почему вы при этом не покосились на дверь, окно, не подслушал ли нас кто…

– Я знаю, комнаты, подобные этой, защищены от прослушивания.

– Итак, чего вы от меня хотите?

– Немного терпения, немного внимания.

– Всего понемногу? Пожалуй, я соглашусь и выслушаю вас.

– Вина. Преступление. Источник всего плохого, что накопилось в Вильгельме Рейтере, заставило его завещать золото потомку убитого им советского разведчика, – начал Габриель с заготовленной фразы. – Эти слова служили мне фоном. Что бы я ни делал, о чем ни думал, их смысл витал в воздухе. А точнее, смысла в них не было. Когда они родились, а родились они во время встречи с нашим коллегой из Швейцарии, от них повеяло торжеством, печалью; мне привиделся тихий кладбищенский уголок… Была победа, но полного успеха не было. Такое противоречивое чувство я испытал совсем недавно.

– Нельзя ли ближе к делу?

– Я уже подхожу к главному. Я не знал характера Вильгельма Рейтера. Его широкий жест, казалось, был рассчитан на внешний эффект. Зачем это старому немцу? Я имею в виду «мадридское золото» и полковника Юсупова как наследника. Чтобы разобраться во всем этом, я попросил своих помощников найти всех монахинь, бывших при епископе сиделками, кухарками. И уточнил: «Найдите живых. А на мертвых предоставьте точные портреты». Я ограничил их работу описанием, выводы – мое дело.

Габриель попросил разрешения закурить и, щелкнув зажигалкой, затянулся ароматным дымом дорогой сигареты.

– Я получил данные на всех монахинь, – продолжил он, закашлявшись. – Кроме одной. Она как в воду канула. И все же моя служба, известная как…

– Я в курсе, чем она известна. Продолжайте, пожалуйста. – Адмирал разрывался на части: выгнать этого неопрятного типа взашей, разрешить ему развеять туман в этой истории или пообщаться подольше по той причине, что другого случая попросту не будет?

Он слушал Габриеля.

– Так вот, структура, которой я руковожу, не называлась бы таковой, если бы в течение всего одних суток не было установлено местонахождение монахини из приюта Святой Терезы. Вскоре я увидел то, что бередило мой разум: тихий кладбищенский уголок…

Габриель поменял положение тела в кресле и закинул ногу за ногу.

– Я стоял перед скромной могильной плитой. Вначале прочитал даты рождения и смерти: 1930–1986. Потом имя. Пилар Юсупова. Против установленных традиций, она взяла фамилию мужа. В то время я держал в руках документ, свидетельствующий о «христианском обряде возложения короны на головы верующих при вступлении их в церковный брак». Верующими были: Пилар Хосе Фернандес с одной стороны и Дмитрий Дмитриевич Юсупов – с другой. Знаете, о чем я подумал?

– Скажите.

– Я подумал: не нужно обладать богатым воображением, чтобы представить жутковатую картину, датированную мной 1964 годом. Представьте себе, адмирал, следующее. Пустая церковь. Один из верующих, вступая в брак, носит имя Дмитрий Юсупов; он же, совершающий церковный обряд, является епископом Рейтером. Эта вещь, названная мной несправедливостью, дала право этому несчастному человеку продолжить свой род. Вместе с Петром Юсуповым родилась и новая тайна.

Габриель вынул из кейса лист бумаги и передал его адмиралу.

– Что это? – спросил Школьник, принимая бумагу.

– Копия того документа. Когда мы заключим джентльменское соглашение, я передам вам оригинал. Я знаю, что вы хотите сказать, и мой ответ: «Не торопитесь». – Габриель намеренно скопировал с адмирала, демонстрируя отличную память. – Епископ отправил беременную женщину в Кадис, подальше от глаз людских, а когда она благополучно разрешилась мальчиком, сделал все, чтобы Петр получил воспитание, стал военным, окончил академию. Юсупов-младший чувствовал помощь со стороны и всегда принимал ее за руку Всевышнего. Но это отец помогал ему.