— Раз она мышь, — заметил мой сын, — то тебе нужен кот.

Я фыркнул. По крайней мере, я напугал девчонку, решил я, так что может, она прекратит свои глупости. И почему она предпочитала моих людей, а не воинов Этельфлед? Мы не были чище или богаче. Я решил, что ей просто нравится учинять неприятности и смотреть, как из-за нее дерутся мужчины.

— Завтра снесешь эти сараи, — велел я сыну, — и поищешь сучку. Найди ее и запри.

Мы с Эдит пошли обратно домой.

— Как она красива, — с тоской произнесла Эдит.

— С этим-то родимым пятном на лбу? — спросил я в безуспешной попытке сделать вид, что не согласен.

— Она красива, — настаивала Эдит.

— Как и ты, — сказал я, и это было правдой.

Эдит улыбнулась комплименту, хотя ее улыбка выглядела скорее покорной, даже слегка печальной.

— Сколько ей? Шестнадцать? Семнадцать? Когда ты ее найдешь, тебе следует выдать ее замуж.

— Какой мужчина захочет жениться на блуднице вроде нее? — сказал я свирепо, подумав, мне и впрямь хотелось бы завалить ее и вспахать пухлое и одновременно хрупкое тельце.

— Возможно, муж ее приручит, — сказала Эдит.

— Может, мне стоит жениться на тебе? — выпалил я.

Эдит остановилась и взглянула на меня. Мы находились как раз перед большой церковью, где устраивали пасхальные бдения, и через открытую дверь пробивался свет, оставив ее лицо в тени, но сверкнув на льющихся по щекам слезах. Она потянулась обеими руками и отодвинула нащечники шлема, встала на цыпочки и поцеловала меня.

Боги, в каких же глупцов нас превращают женщины.

Мне всегда нравилось устраивать на праздник Эостры нечто особенное — к примеру, нанять жонглеров, музыкантов и акробатов, но появление Рагналла за несколько дней до праздника помешало подобным людям добраться до Честера. Из-за того же страха многие приглашенные на интронизацию Леофстана гости тоже не явились, хотя церковь Святого Петра всё равно была полной.

Интронизация? Кем возомнили себя эти люди в небесной иерархии? На тронах восседают короли. Леди Этельфлед следовало бы сидеть на троне, и иногда она пользовалась троном покойного мужа в Глевекестре. Когда я как лорд вершил суд, то восседал на троне, но не потому, что я король, а потому, что вершу суд от имени короля. Но епископ?

Зачем какому-то проныре-епископу нужен трон? У Вульфхеда трон был больше, чем у короля Эдуарда: кресло с высокой спинкой, изукрашенное бестолковыми резными святыми и орущими ангелами. Я спросил однажды этого глупца, зачем ему понадобилось такое большое кресло для такой тощей задницы, и он ответил, что является представителем Бога в Херефорде.

— Это Божий трон, а не мой, — высокопарно заявил он, на что я заметил, что он визжит от гнева, если кто-то еще осмеливается опустить свой зад на резное сиденье.

— А твой бог когда-нибудь бывал в Херефорде? — спросил я его.

— Он вездесущ, так что да, он сидит на троне.

— Так ты сидишь у него на коленях? Как мило.

Я что-то сомневался, что христианский бог посетит Честер, потому что Леофстан выбрал в качестве трона скамеечку для дойки коров. Эту трехногую табуретку он купил на рынке, и теперь она ждала его перед алтарем. Я хотел проникнуть в церковь в ночь перед праздником Эостры, чтобы подпилить две их трех ножек, но всенощные бдения сорвали этот план.

— Табуретка? — спросил я Этельфлед.

— Он человек скромный.

— Но епископ Вульфхед говорит, что это трон вашего бога.

— Бог тоже скромен.

Скромный бог! Можно с тем же успехом сказать беззубый волк! Боги есть боги, они мечут молнии и насылают бури, они хозяева дня и ночи, огня и льда, дарители несчастий и побед. По сей день я не понимаю, почему народ решил принять христианство, если только это не шутка других богов.

Я часто подозревал, что христианство придумал Локи, бог-обманщик, потому что всё это дурно попахивало. Я могу представить богов однажды ночью в Асгарде. Всем скучно, вероятно, все пьяны, и Локи, как обычно, смешит остальных всякой чепухой вроде: «Давайте придумаем плотника, — предлагает он, — и скажем глупцам, что это сын единственного бога, что он умер и воскрес, что он лечил слепоту комьями глины и ходил по воде!» Кто поверит в этот вздор? Но беда в том, что Локи всегда заходит в своих шутках слишком далеко.

На улице возле церкви свалили оружие, щиты и шлемы, принадлежащие присутствующим на церемонии интронизации. А им стоило быть постоянно при оружии или, по крайней мере, рядом с ним, потому что наши лазутчики вернулись из разведки выше по течению Мерза и сообщили, что армия Рагналла приближается.

Они видели его костры в ночи, а на рассвете дым покрыл восточную часть неба. Сейчас, как я рассчитывал, он должен уже обнаружить остатки Эдс-Байрига. Потом Рагналл направится к Честеру, но мы увидим его приближение, и аккуратные груды оружия и щитов уже ждут воинов, что внутри церкви. Когда они услышат сигнал тревоги, то покинут проповедь епископа и поднимутся на стены.

Этим утром нашлось место и хорошим новостям. Этельстану удалось захватить два корабля из тех, что Рагналл оставил на северном берегу Мерза. Боевые корабли с высоким носом и кормой, один на шестьдесят весел, а другой на сорок.

— Остальные корабли вытащили на берег, — сообщил мне Этельстан, — и мы не смогли спустить их на воду.

— Разве их не охраняли?

— Человек шестьдесят или семьдесят, господин.

— А вас сколько было?

— Семеро переплыли через реку, господин.

— Семеро!

— Остальные не умеют плавать.

— А ты умеешь?

— Как рыба, господин!

Глухой ночью Этельстан с шестью товарищами, раздевшись, переплыли реку в полный прилив. Им удалось перерезать канаты двух стоящих на приколе кораблей, и те поплыли вниз по Мерзу, а теперь благополучно стоят у остатков пристани в Брунанбурге. Я хотел снова назначить Этельстана командовать этой крепостью, но Этельфлед настояла, что командовать должен её сводный брат Осферт, и это решение означало, что бедолага Этельстан теперь обречен терпеть бесконечную церковную службу, что превратит отца Леофстана в епископа Леофстана.

Пару раз я заглянул в церковь: обычные завывания, с десяток священников размахивали дымящимися кадилами. Аббат с бородищей до пояса произносил страстную проповедь, длившуюся часа два, что вынудило меня спрятаться в таверне через дорогу.

Когда я заглянул еще раз, то увидел распростертого на полу церкви Леофстана с раскинутыми в стороны руками. Там присутствовали и все его калеки, бормочущие полудурки и чесоточные — в задней части церкви, а сиротки в белых одеждах ёрзали как на углях.

Большинство собравшихся стояли на коленях, и я увидел Этельфлед рядом с женой епископа, как обычно закутанной в ворох одежд, теперь она раскачивалась взад-вперед с высоко поднятыми над головой руками, будто пребывала в восторженном экстазе. «Да уж, — подумал я, — печальный способ отпраздновать праздник Эостры».

Я прошел к северным воротам, поднялся на крепостную стену и осмотрел пустынные окрестности. Мой сын присоединился, но ничего не сказал. Этим утром он командовал стражей, а значит, мог не посещать церковную службу. Мы оба стояли молча.

Обычно на лугу между городским рвом и римским кладбищем шумела оживленная ярмарка, но теперь виднелось лишь несколько лотков. Эостра будет недовольна, хотя, возможно, простит, потому что эта богиня не мстительна.

Я слышал рассказы о ней еще маленьким ребенком, хотя только шепотом, ведь мы считали себя христианами, но я слышал, что она спускается сквозь рассветные лучи, разбрасывая цветы, и животные идут к ней парами, а эльфы и феи собираются вокруг с тростниковыми дудочками и барабанами из головок чертополоха и играют свои безумные мелодии, пока Эостра поет, даря миру новую жизнь.

«Наверное, она похожа на Мус», — подумал я, вспомнив крепкое тело, сияние кожи, блеск удовольствия в глазах и озорную улыбку. Даже её единственный недостаток — родинка в форме яблока — теперь казался привлекательным.

— Ты нашел девчонку? — нарушил я молчание.