— Сколько человек у Сигтрюгра?

— Было сто сорок, когда я отплывал.

— А их жены?

— Жены с детьми тоже там.

Я заворчал и перевел взгляд на двор, где две епископских горбуньи расстелили на земле две льняные простыни на просушку. Стоило им уйти, как откуда-то забрела собачонка и пометила одну простыню.

— Над чем ты смеешься? — спросил сын.

— Просто так, — ответил я. — Значит, в крепости около пяти сотен человек?

— Пожалуй, что так, да, вот... — он замялся.

— Что?

— Вот только если им хватит еды.

— Так Уи Нейллы не нападают, а берут их измором?

Сын кивнул.

— Сигтрюгру на время хватит провизии, к тому же есть еще рыба, и источник на мысу. Я не воин...

— Какая жалость, — прервал его я.

— Но крепость Сигтрюгра легко оборонять. Дорога с суши узка и скалиста. Двадцать человек с легкостью могут её удержать. Орвар Фрейрсон напал с кораблей, но лишь потерял людей на берегу.

— Орвар Фрейрсон? — спросил я.

— Один из кормчих Рагналла. У него четыре корабля в заливе.

— А у Сигтрюгра ни одного?

— Ни одного.

— Значит, он обречен. У него провизия кончится.

— Да.

— А мою внучку убьют.

— Нет, если Господь решит иначе.

— Я бы не доверил твоему богу даже спасение червя, — я посмотрел ему в глаза. — Что теперь станет с тобой?

— Епископ Леофстан предложил мне стать его священником, если на то будет воля Божья.

— Иными словами, если ты выживешь?

— Да.

— Так значит, ты остаешься в Честере?

Сын кивнул.

— Думаю, что да, — он замялся. — А ты командуешь городским гарнизоном, и думаю, не захочешь, чтобы я остался тут.

— Чего я действительно хочу, — сказал я, — и всегда хотел, так это Беббанбурга.

Сын кивнул.

— Значит, ты здесь не останешься? — с надеждой спросил он. — Ты ведь не останешься в Честере?

— Конечно нет, болван, — ответил я, — я поплыву в Ирландию.

— Ты не поплывешь в Ирландию, — сказала Этельфлед. Или скорее приказала.

Полдень уже миновал. Солнце вновь исчезло, скрывшись за пеленой низких и зловещих облаков, предвещающих ливень еще до наступления ночи. В такой день следовало оставаться дома, но мы находились к западу от Эдс-Байрига и к югу от римской дороги, по которой я привел из Честера триста человек. Половину составили мою люди, остальную — воины Этельфлед. Неподалеку от подступов к Эдс-Байригу мы свернули к югу, надеясь отыскать фуражиров, но никого не нашли.

— Ты меня слышишь? — спросила Этельфлед.

— Я не глухой.

— Кроме тех случаев, когда им прикидываешься, — съязвила она.?Она сидела верхом на Гасте, своей белой кобыле, облаченная в боевые доспехи. Я не желал, чтобы она шла с нами, доказывая ей, что местность вокруг Честера слишком опасна для кого-либо кроме воинов, но как всегда, она пренебрегла советом.

— Я правительница Мерсии, — пафосно возразила она, — и разъезжаю по своей стране, когда пожелаю.

— Ну хоть похоронят тебя на родной земле.

Однако ничего подобного не предвиделось. Если Рагналл и выслал фуражиров, то они, должно быть, шли прямиком на восток, поскольку к югу от холма они отсутствовали. Мы проехали заросшие пастбища, пересекли ручей и остановили коней посреди пней вырубленного леса. Наверное, лет десять прошло с тех пор, как здесь в последний раз побывал лесник, потому что дубы вновь разрастались. Я спорил, стоит ли повернуть назад, как вдруг окрик Берга возвестил о возвращении одного из наших лазутчиков с севера. Я выслал с десяток всадников, чтобы разведать римскую дорогу. Но день прошел так тихо, что я не ждал никаких известий.

Я ошибался.

— Они уходят, господин!

Разведчиком оказался мерсиец Гримдаль, он и сообщил эту весть, прискакав к нам на взмыленном коне. Он ухмылялся.

— Они уходят! — повторил он.

— Уходят? — спросила Этельфлед.

— Все до единого, госпожа.

Гримдаль осадил коня и махнул на восток.

— Идут, растянувшись по дороге!

Этельфлед пришпорила лошадь.

— Стой! — крикнул я, поскакав впереди нее. — Финан, двадцать пять человек! Немедленно!

Отобрав всадников на быстрых скакунах, я повел их по пастбищам с пышной весенней травой. Земли эти годами пустовали из-за близкого соседства норманнов. Любого осевшего здесь человека ждали лишь набеги и смерть. Земля здесь плодородная, но теперь по ней расползлись сорняки и молодые орешники. По заросшей коровьей тропинке мы следовали на восток, продираясь сквозь густую чащобу и заросли ежевики, пока не выехали на вересковую пустошь. Впереди простиралась очередная полоса леса, и Гримдаль, скачущий рядом со мной, кивнул на деревья.

— Дорога неподалеку от тех сосен, господин.

— Мы должны напасть! — воскликнула Этельфлед.?Она ехала следом, пришпоривая Гасту, чтобы нас нагнать.

— Тебе не следует здесь находиться, — отрезал я.

— Как же тебе нравится бросать слова на ветер, — парировала она.

Я не обратил на нее внимания. Тинтриг влетел в рощу. Подлесок тут рос невысокий, и спрятаться было негде, поэтому я продвигался осторожно, пустив жеребца шагом, пока не заметил римскую дорогу. И там шли они. Длинная вереница мужчин, лошадей, женщин и детей, идущих на восток.

— Мы должны напасть, — повторила Этельфлед.

Я покачал головой.

— Они делают то, что мы хотим. Уходят. С чего их беспокоить?

— Потому что им не следует здесь находиться, — мстительно ответила она.

Следует вновь потолковать с отцом Глэдвайном, подумал я. Его песнь о победе Этельфлед может сейчас закончиться строками о враге, улепетывающем, как поджавшая хвост собака. Я смотрел, как армия Рагналла отступает на восток, и понимал, что это победа. В Мерсию вторглась самая большая армия норманнов со времен короля Альфреда, бравировала силой перед стенами Честера, а теперь бежит прочь.

Нигде не реяли знамена, никакой воинственности, они просто прощались со своими мечтами о завоевании Честера. И Рагналл, подумалось мне, теперь вляпался в неприятности. Его армия теперь может рассеяться. Датчане и норвежцы были ужасными врагами, грозными в бою, свирепыми воинами, но оставались при этом любителями легкой наживы. Пока дела шли хорошо, пока к ним в руки текли рабы, золото, скот, они следовали за своим предводителем. Но стоило тому поскользнуться, как они разбегались. Рагналлу теперь предстоит борьба, подумалось мне. Да, он захватил Эофервик, но как долго сумеет его удержать? Он нуждался в громкой победе, на деле же его разгромили.

— Я хочу убить еще, — промолвила Этельфлед.

Признаюсь, я поддался соблазну. Люди Рагналла растянулись по дороге. Не составляло труда врезаться в их ряды и изрубить паникующих беглецов. Но они оставались на мерсийской земле, и Рагналл должен был отдать приказ выступить в кольчугах, со щитами и оружием наготове. Напади мы на них, они выстроились бы в стену из щитов, подоспели бы подкрепления из арьергарда и авангарда длинной колонны.

— Я хочу, чтобы они убрались, — сказала Этельфлед, — но также желаю их смерти!

— Мы не станем на них нападать, — ответил я и, заметив вспыхнувшее на ее лице негодование, поднял руку, чтобы успокоить. — Мы позволим им напасть на нас.

— Напасть на нас?

— Жди, — сказал я.

Я подметил, что лишь тридцать или сорок воинов Рагналла ехали верхом по бокам колонны. Они как пастухи стерегли отступающих. Почти столько же воинов вели своих лошадей в поводу. В армии лошади ценились на вес золота. Они позволяли армии быстро передвигаться, стоили целого состояния. Воин ценился по своему богатству, доспехам, оружию, женщинам и лошадям. Рагналлу же, насколько я знал, недоставало лошадей, и любая потеря больно по нему ударит.

— Гримдаль, — обернулся я, — скачи к Ситрику и вели ему привести всех к дальнему лесу, — я махнул в сторону противоположного края вересковой пустоши. — Пусть берет всех до единого! И пусть не высовывается!

— Да, господин.

— Остальные! — возвысил я голос. — Мы на них не нападаем! Только оскорбляем! Смейтесь и издевайтесь над ними! Высмеивайте! Дразните! — тут я понизил голос. — Ты можешь пойти, госпожа, но слишком уж не приближайся к дороге.