— Вот видишь! — обрадовался бродяга. — Не зря встретились!.. Кстати, тут в лесах один волк появился. Каждый день воет, утром и вечером в одно и то же время.

— Я тоже слышал… Только это не волк.

— Почему?

— Скорее кто-то поёт, как в храме.

— Похоже, но это волк. Я позавчера следы видел. Крупный. Несколько часов преследовал — не догнал… Подраться хотел.

— Ты в следах-то разбираешься?

— Ну, так… Приходилось выслеживать зверей. Для схваток… Хотя я не ловчего рода…

— Если в Сиром волки, значит, нет больше буйных араксов.

— Куда они делись? — усмехнулся «снежный человек». — Сидят… А почему вничью? В Судных так не бывает.

Ражный не хотел говорить, что произошло на самом деле, поэтому уклонился:

— Видишь, тоже сижу в этих лесах, дом срубил…

— Ну, с тобой все понятно! — заключил бродяга, не объяснив, что ему понятно. — А зачем такие хоромы возвёл?

— Так, по вотчинной привычке…

— Чего же без окон?

— Вставить не успел…

Ражному все больше не нравились эти назойливые расспросы и советы, напоминающие о приговоре и будущей доле, и потому он, на правах хозяина, демонстративно осмотрел мокрое тряпьё — в доме и так было влажно от сырого и теперь сохнущего леса.

— Это ты зря развесил, — заметил он. — Выноси на мороз.

— И то правда, — сразу согласился бродяга. — На улице быстрее высохнет…

Он стал собирать в охапку своё тряпьё, а Ражный, словно в братании, начал его долавливать.

— А ты что, весь гардероб с собой таскаешь? — спросил он с усмешкой. — Костюмы… И даже чашу! Зачем они тебе в Вешерском лесу?

Тот уловил скрытую агрессию, но, видимо, вспомнил их встречу на Памире или уважил хозяина, не принял вызова, но в голосе зазвучала обида:

— Вольный, это ведь, считай, бездомный, ни кола ни двора… Нет, землянка-то у меня есть, так что у тебя долго не задержусь. Обсушусь вот и побреду.

Странствующий рыцарь вынес одежду на улицу и развесил по ветвям елей, оставив в избе лишь пакеты с продуктами, чашу и флакон с маслом. А Ражный понял, что переборщил: не след так обходиться с гостем, тем паче старшим на десяток лет по возрасту и вольным араксом, коих принимать в своей вотчине было за честь. Поставив же свой домик и баню, он снова ощутил себя пусть и не настоящим, безременным, но вотчинником.

— Можешь остаться, — предложил он, когда аракс вернулся. — Места хватит.

— Если ты послушник, месяц тебе положено жить одному, — похоже, бывалый вольный бродяга за десять лет скитаний возле Урочища изучил все правила. — Сороки здесь глазастые, засекут кого, растрещат по всему лесу. Потом бренка сам подселит тебе какого-нибудь трехголового змея!

— Я ещё не послушник…

— Не обольщайся! Коли тебя подвели к бренке, послушание уже началось. А эти тощие старцы хитрые, как иезуиты; у них не поймёшь, где начало, где конец. Судя по всему, тебя на выносливость испытывают и на вшивость проверяют — сбежишь или нет. А сорокам не доверяй! Они тут все служат настоятелю Урочища и бренкам. Если какая начнёт захаживать к тебе и вести провокационные разговоры — гони в шею! Есть тут одна вдова, в старой деревне гнездится…

— Знаю…

— А знаешь, какая стерва? Ух!.. Надзиратель из турецкой тюрьмы — филантроп против неё. Слышал, чья она вдова? Вольного аракса Пестеря!

— Не слышал…

— Значит, молодой ещё, не захватил. Мощный был поединщик, да боярин свёл с Нирвой. Про него-то слышал?

— Про него слышал…

— Так вот, на ристалище Нирва вошёл в Правило, а выйти не смог или не захотел. Пестеря под дубом закопали, Нирву посадили на цепь в Сиром — и до сей поры сидит. А вдова прилетела сюда с тайной мыслью отомстить за своего боярина. Сам подумай, как она может отомстить, если ей в Урочище хода нет? Вот и бесится сорока, выслуживается перед бренками. Будто, никто не догадывается, зачем её на Вещеру принесло!

Нечто подобное, только в сказочной форме, Ражный слышал от кормилицы Елизаветы, но там все сороки, пришедшие мстить, были благородны и обычно влюблялись в убийц своих мужей, а буйные араксы — в сорок, и в результате вместо мести вдовы освобождали их и уводили из леса, чтоб прожить долго, счастливо и умереть в один день.

— А мне сказали, она счастье здесь ищет, — более для себя самого проговорил Ражный, и потому бродяга не услышал, но оживился.

— Слушай, Ражный!.. Так ты понял, зачем тебя Ослаб в Вещерские леса загнал?

— Дела и помыслы старца не обсуждаются…

— Ладно тебе кроткой овечкой прикидываться. Со мной можно и откровенно, я не опричник. И теперь не аракс. Так, болтаюсь по лесу, даже подраться не с кем…

— Я тоже пока болтаюсь….

— Вотчинники и здесь при месте, — уверенно заявил бродяга. — А ещё ты не задумывался, с чего это вдруг Ослаб треть Засадного Полка в эти леса свёл? И ещё многие на подходе, суда ждут…

— Задумывался, — признался Ражный. — Потом перестал. Замыслы старца неисповедимы для нас, грешных.

— Ой-ей-ей! Слова-то какие знаешь. На Памире иначе говорил… Тебя что, не интересует собственное будущее?

— Хоромы себе срубил и успокоился. Будь что будет.

— Не пойму, ты серьёзно или придуриваешься? Если бы за «снежным человеком» не гонялась целая погранзастава со спецназом в придачу и если бы Ражный не встретил его на Памире, мог бы заподозрить, что гость — очередной искуситель, присланный смутить его чувства.

— Болтовни не люблю, — признался он. — Сейчас все обсуждают дела Ослаба, даже сороки. Чего только не наслушался…

— Надеешься, учтут твою преданность Воинству и на ветер поставят?

— Мне все равно, хоть на ветер, на снег, на дождь, — уклонился от ответа Ражный.

— А ты знаешь, что делают, когда ставят на ветер?

— Поставят — узнаю…

— Тогда уже поздно будет! — засмеялся бродяга. Он что-то знал о касте избранных. Наверняка должен был знать, скитаясь на Вещере столько лет, однако расспрашивать его о подробностях уже было нельзя.

Захочет — скажет сам…

Победитель олимпийских чемпионов не захотел, и пауза затягивалась. Ражный осторожно вынул изза печи раму:

— Ты отдыхай, странник, а у меня заделье есть…

— Эх, Ражный, жалко мне тебя… Так и быть, научу, как выйти сухим из воды.

— С чего это вдруг?

— Долг платежом красен. Памирский перевал я частенько вспоминаю.

— Что ж ты сам-то подмок?

— У меня другая ситуация, — уклончиво сказал бродяга. — Слушай внимательно. Поскольку ты холостой, то легко можешь получить шанс!.. Можешь заслужить помилование, если возьмёшь замуж одну из кукушек. Для чего они бегут в эти леса? Да чтоб такого бедолагу найти, как ты, и замуж выйти. А тебе сразу полная реабилитация, понял? Берёшь кукушку и к себе в вотчину! Только бренку предупреди, чтоб не искал. И наплевать, старая попадётся или страшная. Зато дёшево и сердито. Вернёшься в свою вотчину.

Ражный вспомнил калика, что привёл его на Вещеру, и его так и не открытую тайну…

— Что же ты не воспользовался? — усмехнулся он.

— Да ведь я не стоял в Судной Роще. По своей воле сюда припёрся.

— Не годится.

— Почему?!

— На сказку очень уж смахивает.

— Это не сказка, а древний обычай. Между прочим, преподобным ещё установлен, чтоб даже в самом безвыходном положении, как у тебя, род продлить. Кстати, очень продуманный обычай, мудрый.

Ничего подобного Ражный не слышал даже от кормилицы Елизаветы, которая много рассказывала и о сороках, и о кукушках.

— Мудрый, да только неизвестный, — отозвался он, испытывая смутные чувства. — Впервые слышу…

— А пока на Вещеру не попадёшь — не услышишь. Сие есть тайна великая. Бренки и калики замалчивают, чтоб послушников в узде держать. Так ведь и суд Ослаба вам нипочём! — бродяга вздохнул, разлёгся на лежанке. — Не хоромы строить тебе надо, а кукушку искать.

Хоть «снежный человек» принёс ему огонь, но Ражный вдруг подумал, что сам бы к нему не пошёл, чтоб разжиться угольками, — как и к Вяхирю…

— Ну что стоишь? — поторопил бродяга снисходительно. — Ноги в руки и бегом за своей долей!