Я внезапно догадалась, о чём говорил дракон, и щёки вспыхнули.

— Это любовь, да? — прошептала я. — Именно она помогла нам?

Он кивнул, и я робко коснулась ладонями колючих щёк.

— Значит, я и дальше буду оберегать тебя любовью.

— А я — тебя, — улыбнулся он. — Давай-ка посмотрим твои руки.

Вскоре мы спустились вниз, и я радовалась тому, что повязки уже не нужны, и что все восприняли наши чувства серьёзно, и даже тому, что Люсьен в кои-то веки не смотрела на меня свысока.

Мне не терпелось поговорить с ней, но сначала нужно было забрать из комнаты остатки вещей. Однако прежде прочего нам предстоял завтрак, и я, одевшись в одно из лучших голубых платьев с зелёной вышивкой, села по правую руку от Власа. Теперь рядом со мной сидел Эрх, а по другую сторону Власа устроились Эльта и Илья. Элик, пришедший в гости, сидел рядом со средним, с ним впервые была Ромашка — взволнованная, красная, как помидор, и очень красивая. Хран лёг под столом, и я вспомнила, что о собаке говорила Люсьен. Пусть теперь попробует ужалить! Я её и прежде не слишком боялась.

Я чувствовала себя частью семьи и была счастлива. Влас был как всегда спокоен, хотя я постоянно ловила на себе пристальные, полные сдержанного любования взгляды, от которых дрожь проходила по телу, и в животе становилось жарко. В такие мгновения кажется, что всё происходящее — лишь сладостный сон, и ничто, кроме времени, не поможет тебе поверить в реальность настоящего.

Он любил меня давно. Он жаждал меня и верил мне. Наверное, мы должны были спасти друг друга, и такая судьба казалась мне самой правильной. Мы с Эликом смогли, мы справились! Теперь-то Вихреградье всегда будет нашим домом, и от осознания этого я никак не могла перестать улыбаться.

Мы закончили с делами только к вечеру, и сразу после короткой трапезы отправились в большой зал, где уже ждала Люсьен. Остальные Вихри и Элик скоро присоединились к нам, и я готова была поклясться, что девушка волнуется.

— Итак, время пришло, — сказал Влас, когда мы расселись за круглым столом. — Теперь ты должна поведать нам, зачем приехала в Вихреградье. Только без утаек, и не про интерес к драконам. Он лишь косвенная причина твоего появления здесь.

Девушка тихо вздохнула и посмотрела не на Власа — на остальных. В этот миг мне показалось, что перед нами совершенно другой человек — не стало её надменности, грубости и спеси, и в прежде горящих глазах поселилась усталость.

— А вы готовы слушать?

— Если ты скажешь правду, — отозвался Илья.

Люсьен нахмурилась.

— Я не лгунья. Я лишь опасаюсь за свою сохранность. Но Влас обещал мне безопасность в этих стенах, а потому знайте: я прибыла, чтобы найти мать. Вы последние, кто её видел.

— Помощи просить? После всего, что эта гадина натворила? — взбеленился Эрх.

— Помолчи, брат, — приказал Влас. — А ты рассказывай толком, не тяни.

— Я должна была стать наследницей её силы, но рок распорядился иначе. Во мне нет тёмной магии ненастья. — Она перехватила взгляд Эрха и нахмурилась: — Верить или нет — дело ваше. Повторяю: мне необходимо с ней встретиться. Я надеялась, что вы вспомните хотя бы что-то, что поможет мне продолжить поиски в нужном направлении…

— Ты знаешь, что твоя мать прокляла меня, — сказал Влас. Люсьен кивнула. — И знаешь, что я должен был умереть, — продолжил мужчина.

— Поэтому мне нужно отыскать её. Она почувствовала, что колдовство пало, и наверняка исходит злобой, собираясь отомстить. Этого я позволить не могу, и дело здесь не в вас. У меня личные мотивы.

— Настолько личные, что приходится их тщательно скрывать? — фыркнул Эрх. — Ты была не слишком учтива всё это время, отчего же теперь резко подобрела? Влас, — обратился он к брату, не дожидаясь ответа Люсьен, — мне это не нравится. Я ей не верю.

— Я тоже, — сказала Эльта, и мне показалось, что Люсьен чуть покраснела.

— Ты знаешь о нас почти всё, — повернулся к девушке Илья, — при этом не готова объясниться. Неужели не понимаешь, что твоё великодушие выглядит странно? Да и кто в здравом уме предаст родную мать…

— Я не следую голосу разума. И я не привязана к ней, как должно. Если вам действительно важна причина… — Она скрестила перед собой пальцы и обвела нас долгим взглядом. — Вряд ли вашей дружной семье удастся понять, что такое отчуждение между родными людьми. Мы с матерью никогда не были близки — у меня отцовский характер, его стремления и мечты. У родителей никогда не было любви, только страсть, которая и создала меня. Вы знаете, что ведьмы мужчин не жалуют, тем более властных и сильных. То есть они именно таких предпочитают — для удовлетворения своих потребностей, но уж точно не для создания семьи. Полагаю, отец пытался переубедить мать, но ничего у него не вышло. Она просто им воспользовалась, ведь вторая причина физической близости — потомство. Матери была нужна наследница. Конечно, она не собиралась отдавать меня отцу, хотя он довольно долго пытался наладить с ней контакт, и всё перепробовал. Мы виделись редко, потому что вместе не жили, но всякий раз, когда он приезжал, мне становилось теплее. Именно он доказал мне, что любовь существует, хотя мать всячески старалась доказать обратное. Ей сразу стало ясно, что во мне не живёт её дар, что я подпорчена обычной воинской кровью отца, и это её злило. Но ещё больше её бесило моё желание уехать жить к папе. Вы понимаете величину её гнева? Она считала себя могущественной во всём, отличным примером для подражания и обожания, тем более для дочери! А оказалось, что я вовсе не хочу быть на неё похожей… — Люсьен сжала зубы, голос её изменился: — Жаль, отец не понимал, что она пойдёт на всё, только бы победить наши с ним чувства. Жаль, что я слишком поздно разгадала её план, а ведь он был так прост и прозрачен.

— Она убила его, — сказал Влас.

Люсьен выговорила сквозь зубы:

— Уничтожила. Единственного дорогого мне человека. Того, кто любил меня обычной, не сильной, просто за то, что я есть. И когда это случилось, я дала себе слово сделать так, чтобы колдунья никому больше не причинила зла.

— И ты уверена, что совсем на мать не похожа? — спросила я.

Люсьен вздохнула, словно пытаясь выпустить наружу всю тяжесть пережитого.

— Ты о том, как я вела себя? Да, это было гадко, признаю. Наверное, я просто защищалась.

— От нас? — удивилась я.

— От всякого. От всего мира. Я должна была дождаться нужного момента и потом уже снять маску.

— Какого момента? Смерти моего брата? — холодно сказал Эрх.

— Нет. Я верила, что Веда его спасёт. Она правильно поняла логику материного заклятья, и я поначалу решила — отдаст своё сердце. Но ты нашла лучший способ. Я до такого не додумалась.

Она поглядела на меня с чем-то, похожим на уважение, и я подняла брови. Вот и думай, какая из двух Люсьен настоящая!

— Почему ты сразу не подсказала, как нам поступить? — нахмурилась Эльта.

— Потому что не была уверена, что любовь Веды настоящая. Я в чужих сердцах не копаюсь.

— Зачем же ты ищешь мать? — спросил Илья.

— Чтобы вернуть ей то, что она давно уже должна обрести.

Мы переглянулись, и Эльта спросила:

— И что это?

— Старость. Маме давно пора перестать отбирать чужое время и упокоиться в своём. Если, конечно, для таких, как она, существует покой.

Я потёрла виски — в голове что-то неприятно вибрировало.

— Значит, тебе нужны следы, — сказал Влас. — Что же, попробуем помочь их отыскать. Я даже знаю, у кого первым делом стоит просить помощи.

— Ты о Славе, конечно, — кивнул Илья. — Мы можем отправиться к нему, я всё равно собирался навестить друга.

— Была бы вам благодарна, — сказала Люсьен. — И я заберу проклятый меч, если отдадите, — вдруг добавила девушка, поднимая подбородок. — Это меньшее, что я могу для вас сделать.

Не знаю, почему, но я верила ей. И Влас, кажется, тоже. Однако потом мне стало не до мыслей о хитрой или, наоборот, честной колдунье. Дурнота охватила горло, коленки обмякли. Я успела издать тихий удивлённый возглас — и упала. Когда я через мгновение открыла глаза, поняла, что если и ударилась, то несильно — Влас нёс меня наверх, остальные, судя по голосам, шли позади.