— Так значит, в твоих словах не таилось никакого скрытого смысла?

Лицо, изваянное из диводрева, задумчиво собрало губы бантиком.

— Не больше, чем я мог бы усмотреть в твоих. — И амулет с жалостью посмотрел на своего обладателя: — Я ведь знаю только то, что тебе самому известно, приятель. Вся разница между нами состоит в том, что мой ум гораздо более открыт. Я легче делаю выводы. Попробовал бы сам, а? Прямо сейчас. Скажи вслух: «Со шлюхами иметь дело проще, но с течением времени получается, что шлюха обходится дороже, чем самая расточительная жена…»

— Что?…

— А? — обернулся к Кенниту старик, проходивший мимо по улице. — Ты мне что-то сказал?

— Нет. Ничего.

Старик присмотрелся:

— Э, кого я вижу! Да никак сам капитан Кеннит с «Мариетты»? Тот, что освобождает рабов и приставляет их к пиратскому ремеслу?…

Куртка деда заметно обтрепалась по рукавам, а один башмак откровенно просил каши. Держался он, однако, с важностью человека далеко не последнего.

Кеннит кивнул — да, мол, это и правда я. А на последнюю реплику заметил:

— Да, примерно так кое-кто про меня говорит.

Старик натужно закашлялся и сплюнул в сторонку.

— А еще кое-кто полагает, что мало в этом хорошего. Кое-кто находит, что тебя начало заносить на поворотах. Чем больше пиратов, тем легче достается добыча. А ежели слишком много пиратов станет грабить невольничьи корабли, как бы это не прогневало государя сатрапа. Так и боевых галер в наших водах можно дождаться. Купца-другого распотрошить — это, парень, одно. Но сатрапу идет неплохой бакшиш с продажи рабов. И влезать в карман к человеку, который снаряжает военные корабли, — кабы отдача не замучила. Догоняешь, о чем речь?

— Да-да, — отозвался Кеннит чопорно. «Может, голову свернуть старому дураку? Ведь напрашивается…»

А тот посипел, посипел, вновь сплюнул и скрипуче произнес:

— Только я вот что скажу: пусть тебе, капитан Кеннит, какая только возможно власть в руки придет, вот. Наподдай ему как следует, паренек, да еще за меня добавь парочку раз. Пора уж ему показать, что капля синей туши, вколотой в кожу, — не основание больше не считать тебя человеком… И не думай, я не то чтобы на каждом углу про это болтаю. Услышь люди, как я тут с тобой рассуждаю, и кое-кто был бы рад-радешенек пасть мне заткнуть. Но, коли уж свел нас с тобой случай — дай, думаю, выскажу, чтоб ты знал: не всяк, который помалкивает в тряпочку, — тебе враг. И все. Вот и все…

Старикан вновь зашелся свистящим кашлем. Похоже, он был здорово болен.

Кеннит с интересом обнаружил, что роется в недрах кармана. Выудив серебряную монетку, он протянул ее старику:

— Уйми кашель глоточком бренди, дедушка. И доброго тебе вечера.

Тот в величайшем изумлении уставился на денежку… Потом потряс ею в спину уходившему Кенниту:

— Я за твое здоровьичко стану пить, кэп! Да! За твое здоровьичко!

— За мое здоровьичко… — буркнул Кеннит больше про себя. «Вот так оно и бывает. Начал сам с собой разговаривать — и уже не остановиться. Меньше надо нищим на улицах подавать. Люди-то в основном по двое с ума сходят…» Он отставил неприятную мысль. По его наблюдениям, избыточная работа мысли вела прямиком к одиночеству и отчаянию. Уж лучше вовсе не думать. Уподобиться Соркору… который, по всей видимости, в это время мечтал о застенчивой девственнице на своем ложе.

Он, Кеннит, лучше пойдет и купит женщину, которая станет повизгивать и краснеть нисколько не хуже — если таково будет его желание, оплаченное звонкой монетой…

Им еще владела задумчивость, когда ноги принесли его к веселому заведению Беттель. Вечер был не из теплых, но, странное дело, у порога сшивалось гораздо больше бездельников, чем он ожидал. А еще там торчали двое вышибал — по обыкновению улыбчиво-наглых. Кеннит мысленно пообещал себе, что однажды вот ужо сотрет с этих рож намертво приклеенные ухмылки.

Один из двоих осмелился этак лениво обратиться к нему:

— Вечер добрый, капитан Кеннит.

— Добрый, — отозвался он весьма сухо. Кто-то из лоботрясов пьяно захохотал, отчего безмозглый смех распространился и по всему сборищу. Кеннит быстро взошел по ступеням. Музыка сегодня доносилась изнутри заведения определенно громче обычного, ноты звучали фальшиво. Внутри к капитану подскочил все тот же мальчик-слуга. Кеннит вытерпел его расшаркивания, рассеянно кивнул — дескать, удовлетворен, — и шагнул во внутренние покои.

Там, внутри, обстановка отличалась от привычной настолько, что его рука сама собой потянулась к рукояти шпаги. В комнате торчало слишком много народу — и это при том, что Беттель никогда не позволяла клиентам засиживаться. Пришел выбрать себе временную подружку — ну и забирай ее в отдельную комнату веселиться. Это тебе не какой-нибудь дешевый матросский бордель, где девок можно было шлепать и тискать, пока на какой-нибудь не остановишься. Нет! У Беттель было приличное заведение. Все чинно-благородно…

Однако сегодня здесь явно происходило что-то не то. В воздухе витал густой запах циндина, а в креслах, где принимали изящные позы продажные красотки, развалясь сидели мужчины. Девки же стояли по углам или сидели у клиентов на коленях. Улыбки у них были неуверенные, смех вымученный. Кеннит обратил внимание, что они все время поглядывали на бандершу. Кеннит тоже на нее посмотрел. В этот раз ее черные волосы были завиты блестящими крутыми кудряшками. И даже многочисленные слои пудры не могли скрыть капель пота на ее лбу и верхней губе, а дыхание явственно отдавало циндином.

— Капитан Кеннит, радость моя! — при виде него воскликнула Беттель с обычной своей наигранной приязнью. И пошла навстречу, распахивая руки для объятия — но, конечно, в последний момент восторженно заломила их перед грудью. Сверкнули позолоченные ноготки. — Посмотри только, радость моя, что я для тебя приготовила! Подожди чуток и…

— Не хочу ждать, — бросил Кеннит досадливо. Его глаза уже обшаривали комнату. «Где?…»

— Я знала, я знала, что ты всенепременно пожалуешь! — знай ворковала бандерша. — Да, когда «Мариетта» причаливает в порту, это теперь трудно с чем-либо спутать! Мы тут все-все-все истории о твоих похождениях слышали! Но мы будем так счастливы, так уж счастливы, если бы ты надумал сам нам обо всем рассказать!..

И она знай хлопала накрашенными ресницами, не забывая выкатывать пышную грудь, еле помещавшуюся в тесном вырезе платья.

— Будь добра, мне то же, что и всегда, — сказал Кеннит. Но она уже ухватила его руку и собралась не то к сердцу прижать, не то утопить в ложбинке между волнующимися полушариями:

— То же, что всегда? Да наплюй ты на это «всегда», мой капитан! Люди не затем посещают заведение матушки Беттель, чтобы получить нечто обычное. Пошли лучше со мной, я кое-что тебе покажу. Я тут для тебя кое-что приберегла…

По крайней мере трое из торчавших в комнате слушали их разговор со вниманием, весьма выходившим за рамки приличного. И ни один из них (как заметил Кеннит) не обрадовался, когда Беттель потащила его к озаренному свечами алькову в сторонке от главного помещения. Кеннит преисполнился любопытства и опаски — и заглянул внутрь.

Он ее никогда раньше не видел. То ли новоприбывшая, то ли во время его прежних визитов всегда была занята. Если кто западал на маленьких светлокожих женщин — это был идеал. Большие голубые глаза, личико сердечком, на щеках — умело нанесенный румянец. Пухлый маленький рот в красной помаде. Мягкие золотые волосы послушными колечками… Беттель нарядила девушку в голубенькое платье и снабдила позолоченными украшениями. И вот она поднялась со взбитых подушек и нежно улыбнулась Кенниту. Она нервничала, но улыбалась все равно нежно. У нее даже соски были накрашены. Чтобы явственней выделялись под прозрачной голубизной платья…

— Все для тебя, капитан Кеннит! — промурлыкала Беттель. — Сладенькая, что твой мед. А уж хороша-то, ну прям куколка. И комната уже приготовлена. Самая большая. Ну? Тебе, наверное, сперва еду подать? Как всегда?