— Дура… какая же я дура… простите. И забудьте обо мне. — Леди спрыгнула с постели, прикрывая рукой веки от меня, и метнулась к двери. Край рубахи вновь подскочил, но тонкие руки сразу потянули его вниз. А через шаг задергали щеколду.

Что с ней? Снова успокаивать? Поглаживания неважно помогают, тогда что делать? Чем еще люди успокаивают друг друга?

Металл лязгал, леди всхлипывала, колотила кулачком по двери, а я топтался на месте, как дурень. Я ведь долго наблюдал за людьми, учил повадки и язык. Но с девицами знания не практиковал. Все выветрилось… Твердила шаманка, знания без практики, что растения без светила и воды. Засохнут, пропадут.

Так, так… Кажись, на окраине Эклера я однажды наблюдал за тем, как высокая леди в саду за домом навзрыд расплакалась, раскричалась, рвала цветы и швырялась в мужа. Снежноволосая леди ничем не швыряется, но похоже выглядит. Тогда он в саду успокоил девицу весьма диковинно.

Леди мне не жена, но, рартх забей, какая сейчас разница?

Я ринулся к двери, дернул леди на себя, развернул и насильно прижал лицом к груди. Забрыкалась. Заколотила меня по ребрам, то есть по мощной броне тросов. Я крепко держал: левой рукой голову, правой — обхватил чуть ниже плеч. Ее лоб и нос уткнулись мне как раз выше колец тросов, ровно между лацканов жилетки, в голую кожу, которая мигом стала влажной от слез.

Жарко. На грудь точно горячих углей насыпали. Жжет, щемит, но сил нет стряхнуть.

Леди слабее и слабее стучала кулачками по броне тросов, пока не опустила руки. Молча стояла всхлипывая. Ай да я, ай да крылья могучие! Успокоил!

Кто теперь меня успокоит? Хорош дуреть! Леди не буянит, можно отпустить. Зато внутри меня и внизу все буянит. Нет, не отпущу.

Она несмело сомкнула руки за моей спиной. Прижалась ближе. Зарыться бы носом в ее волосы, сорвать с себя одежду, стащить с нее рубаху и прижать собой к кровати. Мне кажется, ощущения будут потрясающие!

Но леди мне не жена, я не имею права подобное вытворять. Так вроде бы заведено у порядочных людей. У драконов чуток по-другому. Если мы выбираем драконицу для соития, то больше не разлучаемся с ней.

Со снежноволосой леди мне придется разлучиться. Может, в артефакте хватит заряда вернуть ее домой. Может, и не хватит… Но она всего лишь человек.

— Леди, вы не дура. Не смейте так думать. Просто вы почти ничего обо мне не знаете. У меня тоже… есть семья. И я хочу в нее вернуться. Драконом.

Опоздала. Теперь томиться в очереди?

Храм Высшего демиурга бесподобное и приятное место. Но сегодня не вдохновляли безупречной белизной высокие стены, не завораживали кружева символов на колоннах, не притягивал взор купол с ликами демиургов.

Лишь приковывала пустота в веере брызг над фонтаном — там в один миг загорится мое имя.

Скорее бы сдать отчет Его Могуществу и броситься в мир к Деяну.

Деян… В одиночестве я часто звала его по имени, будто он вмиг появился бы рядом, обнял со спины и унял боль.

Я неправильная эфороса. Не добросовестная, не строгая, не бесчувственная, как положено. Возможно, дело в том, что я слишком сильно отдавалась работе, когда служила музой, поэтому не зачерствела. И слишком мало лет прошло с того времени, как умерла в теле лесной эльфийки.

Но начиналось все замечательно.

Я ушла вслед за великим императором, с его свитой. Таковы обычаи: хоронить всех, даже императрицу и гарем любовниц. Меня продал ему в рабство отец, чтобы император пощадил маленький лесной народ и позволил убежать за горизонт. Я не была особенной — император коллекционировал девушек из разных рас. Я половину своей короткой жизни провела в гареме — отдали меня в тринадцать, а умер император, когда мне исполнилось двадцать пять. Передо мной стоял выбор: либо страдать, либо полюбить свою жизнь. Императорский гарем делился на тех, кто смирился и с переменным успехом радуется жизни, и на тех, кто плачет днями напролет.

Я ничего не выбирала. Как ни относись к кандалам — они не разомкнутся. Для себя я не могла ничего изменить. Зато могла изменить для других — сделать так, чтобы император больше не забирал молодых девушек из семей, чтобы больше не сжигал города, чтобы больше не лилась кровь.

За семь лет до смерти он остановился, и мир облегченно вздохнул. Но я тут почти ни при чем. Нет, я ему не ворковала каждую ночь на ухо, что война — это плохо. С чего бы ему слушать писклявый голосок страшненькой эльфийки? Мой народ не отличался красотой. Император взял меня для разнообразия.

Зато он послушал бы красивую, высокую магичку с округлыми формами и пронзительным взглядом. Жила такая в гареме, только ее обижали — несмотря на красоту, она была жутко боязливой и печальной. Я ей помогла обрести веру в себя. Защищала от нападок остальных любовниц.

Магичка оказалась диорсотой. Она чуть не провалила задание вернуть баланс в мир. Она и попросила у Высшего демиурга не отправлять меня после смерти в Колесо, как других, кто не набрал силу, а сделать музой. Мол, я отлично справлюсь.

Чудесная и несравненная Рюи — так диорсота представила меня Высшему демиургу. В один трагический день я оправдала ее слова: хорошо вдохновила артефактора, за которым присматривала, и он создал удивительное — артефакт, способный перемещать между мирами сушу. Спасла один процент нации, обреченной на погибель.

Планета Эслэнсика, откуда переместился город Эклер, навсегда угасла. На ней умерло все живое. Недавно посвященные демиурги, создававшие рядом миры, напортачили — произошел глобальный взрыв. Три астероида зацепили Эслэнсику. Никто ничего не успел предотвратить. Я — единственная, кто сумел за крохи времени что-то сделать.

Высший демиург тотчас наградил меня Вечным Желанием и предложил стать диорсотой, чтобы потом я поднялась до демиурга.

— Ваше Могущество, я видела, что случается с коряво построенными мирами, а у меня вряд ли получится что-то толковое.

— Оставить тебя музой после грандиозного подвига я не могу.

План рассыпался в пыль.

— Я буду благодарна за должность обычной эфоросы. Приглядывать за любимым Эклером для меня будет лучшей наградой!

— Не торопись с решением. Если ты выберешь место эфоросы, никогда не сможешь создавать миры. Навсегда останешься надзирательницей.

Да мне ничего во Вселенной не нужно, только быть ближе к Деяну! Мне жизнь не нужна без него. Грустно, я даже умереть не могу, чтобы избавиться от наваждения. Моя душа бессмертна и исступленно влюблена.

Стать бы для него музой, но он никогда в ней не нуждался. Он, сильнейший маг в Эслэнсике, имел все. Лучший в любом деле, красивейший из мужчин. Я завидовала простым девушкам — кухаркам, готовившим ему еду, служанкам, убирающим его покои, временным содержанкам, которые носили его подарки и проводили с ним ночи. Я могла лишь наблюдать за ним, а он, хоть и архимаг, не видел меня, музу, бестелесного существа.

И не увидел бы, пока не умер.

Я виновна в том, что он погиб, когда спасал город. Да, архимаги после смерти попадают на аудиенцию к Высшему демиургу, и однажды Деян вошел бы в Храм, однажды получил бы какую-нибудь должность, однажды столкнулся бы со мной «случайно» у фонтана…

Но я дико устала ждать далекого «однажды»! Я сходила с ума. И долго искала способ убить его чужими руками.

Я и не на такое была способна ради того, чтобы он скорее увидел меня.

Поэтому намеренно подтолкнула артефактора создать артефакт с изъяном: любой человек, маг, сильный или слабый, пользуясь Кринтарой, погибнет сразу, как переместит сушу.

Теперь Деяну смерть не страшна. Он больше не человек. Насколько переполнилась счастьем я, когда он покинул материальный мир и ему, за заслуги перед Эслэнсикой, предложили место диорсотиса! Наконец-то мы стали ближе друг к другу.

Наконец-то он увидел меня! Прямо здесь, у фонтана, среди многих, кто ждал своей очереди, я подошла к Деяну. Душа трепетала, искрилась и млела. Он видит меня, видит! Может говорить со мной, может услышать меня, может улыбнуться мне чудесной улыбкой.