Лже-Эллис сел за руль. Хойланд забрался в машину, захлопнул дверцу. Он и не думал возражать — лес так лес. Как бы там ни обернулось, Хойланд полагался на собственные силы. Лже-Эллис вел машину в сторону Мытищ, миновал Пушкино, оставил Правдинский слева и затормозил на обочине где-то на полпути к Загорску. Хойланд и лже-Эллис неторопливо направились к деревьям не то запущенного парка, не то ухоженного леса.

— Так кто вы, зачем вы пришли? — спросил Лже-Эллис.

— Я не из спецслужб, если вы этого опасаетесь, — сказал Хойланд. — Я преследую частные интересы… Мне известно многое. Но вы — величина «икс», а я люблю ясность.

— Ну что же, вы выясните, кто я, а дальше?

— Пока мне нужна только информация. Видите ли, мистер…

— Прайс.

— Видите ли, мистер Прайс, я еще не решил, что для меня выгоднее — играть в вашей команде или против нее.

— Вот как… Так вы не определились! А следовательно, о результатах ваших инициатив никому не докладывали?

— Докладывал? Я думал, вы поняли, что я работаю на себя. Работая на кого-то другого, мне было бы много труднее развернуть колесо в свою сторону…

Хойланд совершил вторую ошибку. Убеждая так называемого Прайса (скорее всего, такого же Прайса, как и Эллиса) в том, что действует один, он рассчитывал склонить его к откровенности, но тот среагировал иначе. Выхватив из кармана пиджака нож с выкидным лезвием (вот в чем смысл переодевания!), он бросился на Хойланда.

Сгустившиеся под кронами деревьев сумерки мешали обоим противникам. Нож в руке Лже-Эллиса рассекал воздух. Лезвие пронеслось у самой груди Хойланда, он едва успел уклониться. Очередной выпад— и из длинной глубокой царапины ниже левой ключицы хлынула кровь. Хойланд ударил ногой и промахнулся, зато следующий его удар был точным — настолько точным, что лучше бы его не было. Лже-Эллис как раз перехватывал нож. Ботинок Хойланда с энергией пушечного ядра врезался в руку противника, и нож на всю длину лезвия вонзился в горло нападавшего, перебив сонную артерию. Лже-Эллис хрипел, кровь хлестала фонтаном. Самый опытный реаниматор, будь он здесь и сейчас, не сумел бы спасти умирающего.

Лже-Эллис протянул руки к Хойланду, сделал два шага и упал лицом вниз. Кончено.

Да, это был человек. Амма умирают не так. Хойланд не увидел распада тела, рассеченного ущельем черного Ничто, не увидел фиолетовых всполохов. Он убил человека.

Вызванный Хойландом по мобильному телефону Смолин прибыл через два часа. Фары его автомобиля осветили «сааб», где Хойланд сидел в темноте (как сумел, он перевязал рану рубашкой). Смолин рванул ручку дверцы.

— Что случилось, Магистр?!

— Я убил его, — устало ответил Хойланд.

— Кого?

— Эллиса, который на самом деле не Эллис. Человека, прибывшего вместо него.

— Человека?..

— Да, это был человек. Я не собирался его убивать и терять источник информации… Он напал на меня… Кстати, мне не помешает перевязка. Это был просто неловкий… или слишком ловкий удар.

— Но он… Действительно мертв?

— Мертвее не бывает. Ножом в горло, в сонную артерию…

— Я предлагаю поехать ко мне, Магистр.

— А труп?

— Пусть его найдут. Вы изъяли его документы?

— С собой у него документов не было. Те, что находились в машине, — вот они…

— Пожалуй, разумно предоставить милиции привычно буксовать на месте, ваших отпечатков у них все равно нет…

— Их нет и на ноже.

— Хорошо. При необходимости я сумею подключиться по линии ФСБ.

— Да, поехали…

В своей квартире Смолин умело продезинфицировал и перевязал рану Хойланда, разлил коньяк. После третьей рюмки Хойланд почувствовал себя лучше.

— Магистр, — сказал Смолин, — мне следовало доложить об этом сразу, но это происшествие и ваша рана…

— Скорее, царапина… О чем доложить?

— Я выяснил это непосредственно перед тем, как вы меня вызвали… Хоть я и служу в ФСБ, но это огромная система, и мне вовсе не полагается быть в курсе всего…

— В чем дело?

— Документ Бэрнелла похищен, Магистр. При всей своей выдержке Хойланд чуть не поперхнулся коньяком.

— Да, — продолжал Смолин. — И украл его сотрудник ФСБ, полковник Аркадий Вышеславский, убив при этом дежурного лейтенанта. В свою очередь, труп Вышеславского нашли в лесу под Тихвином, близ Санкт-Петербурга. По внешним признакам самоубийство— застрелился, но совершенно ясно, что имитация.

— Из чего это ясно?

— Непосредственно перед выстрелом Вышеславский получил сильный удар в висок. Получается, что он был без сознания, когда стрелял в себя… Убийца выстрелил туда же, куда и ударил, очевидно, надеялся, что так будет скрыт след удара, но для экспертизы это не помеха… Документа Бэрнелла при Вышеславском не оказалось.

— Содержание документа вам удалось узнать?

— К сожалению, нет.

— Гм… С трудом верится, что некая история шестьдесят второго года способна повлиять на политическую карьеру Бэрнелла… Для любого преступления, даже для убийства, истек срок давности.

— Избиратели — не судьи, Магистр, им довольно жареного факта… А с этим шестьдесят вторым годом — любопытное совпадение…

— Какое совпадение? — заинтересовался Хойланд.

— Да я бы не стал об этом докладывать, явная чепуха… Лишь дисциплина Ордена меня обязывает. Пункт Установления семнадцать-два, о необычных происшествиях в рамках классификации…

— Именно этот пункт, — подчеркнул Хойланд, — и позволяет нам обнаруживать проявления активности Дамеона.

— Да, Магистр.

— Я слушаю.

— В ФСБ обратился бывший военный моряк, специально ради этого приехавший в Москву. Сейчас он живет в поселке Верхняя Золотица у Белого моря, рыбачит. Так вот, он клятвенно утверждал, что видел советскую подводную лодку…

— То есть российскую? А это что, чрезвычайное явление?

— Нет, Магистр, советскую атомную лодку типа «Угорь», натовское обозначение «Дансер». Но таких лодок было построено всего две — «Коммунист» и «Знамя Октября». Посчитали, что они обходятся чересчур дорого даже для тогдашней сверхмилитаризованной экономики. «Коммунист» пустили на металлолом в восемьдесят шестом году, а «Знамя Октября» затонула во время Карибского кризиса, в том самом шестьдесят втором… Заявление моряка всерьез не приняли, но на всякий случай связались с пограничниками. Ответ — никаких лодок.

Хойланд внезапно глубоко задумался. Смолин с некоторым удивлением наблюдал на ним, полковнику казалось, что Хойланд пытается что-то вспомнить или связать в единую цепочку новые умозаключения.

— А где сейчас этот моряк? — спросил Хойланд.

— В гостинице «Колос»… То есть он был там. Возможно, он не потерял надежды пробить стены бюрократического равнодушия. Знаете, Магистр, это случается. Навязчивая идея.

— Может быть… Поехали к нему.

— Среди ночи… И с вашей раной?

— Разве это рана, — пренебрежительно махнул рукой Хойланд.

— Вы надеетесь…

— Нет, Хранитель. Скорее всего, ответ отрицательный, но если не убедиться…

— Но, Магистр…

— Вам понятен приказ? Собирайтесь.

Смолин вымученно улыбнулся.

В затрапезной гостинице «Колос», куда они прибыли в третьем часу, Смолин предъявил удостоверение, и их пропустили в крохотный одноместный номер двести восемьдесят три.

Старый моряк долго протирал глаза, силясь понять спросонья, кто перед ним. Когда он сообразил, что говорит ему Смолин, и увидел удостоверение, сон тут же пропал. Седой человек с морщинистым лбом, одетый в мятую пижаму, заметно оживился:

— Товарищ… Господин полковник! Выходит, хватило здравого смысла…

— С вами хочу побеседовать не я, — сухо прервал Смолин, — а наш сотрудник, Александр Николаевич.

Он сунул руку в карман и включил диктофон, захваченный по настоянию Хойланда.

— Прежде всего представьтесь, — попросил Хойланд моряка.

— Игнатьев Борис Иванович, мичман… В отставке. Служил на атомном ракетоносце «Коммунист» с тысяча девятьсот шестьдесят второго по тысяча девятьсот семьдесят пятый год… С перерывами.