В английском языке есть слово pet. Оксфордский словарь толкует его так: любимое животное, которое держат в качестве друга. Им может быть собака, кошка, кролик, канарейка. Увлечение домашними животными свойственно очень многим. И это понятно. Животное в доме хоть как-то помогает человеку сохранить или восстановить контакт с природой. Давно признано, что общение с животными благотворно влияет на детей, учит их доброте. А для пожилых, одиноких людей pet нередко становится единственным существом, которое нуждается в их любви и заботе. Но часто люди не удовлетворяются домашними животными и стремятся завести дикого зверька, редкостной породы заморского попугая, экзотической раскраски ящерицу. Заводят даже хищников — львов, гепардов, крокодилов. Содержание диких животных в домашних условиях приняло массовый характер, хотя, как правило, любители не имеют навыков и соответствующих знаний, не располагают необходимыми условиями и, что особенно важно, возможностями для размножения животных. Часто это кончается тем, что любители экзотики обрывают телефоны зоопарков с просьбой забрать животное. Но зоопарки имеют пределы, всех «ненужных» зверей и птиц принять не могут. Тогда всяк по-разному избавляется от своих питомцев: если это птица — открывают клетку: лети, если зверь — отвозят подальше в лес и там оставляют. Но такие животные, не приспособленные к климату и к жизни в дикой природе, обречены. Всегда ли отдают себе отчет в этом поклонники моды на животных? Тем не менее спрос на животных растет, торговля процветает, а значит, происходит массовый их отлов. Так, например, в 1979 году в США было завезено из разных стран 422 тысячи птиц, 1,1 миллиона рептилий и земноводных. Среди них сотни тысяч животных, находящихся под охраной законов. Кто же занимается их отловом, транспортировкой, сбытом? В основном все те же жадные до наживы браконьеры и контрабандисты!

Так, казалось бы, вполне понятное, невинное и даже трогательное увлечение поощряет браконьерство, приводит к массовому изъятию диких животных, а в конечном счете — к оскудению природы. Неужели мы идем к тому, что в окружающей человека природной среде останутся одни воробьи да вороны?

Я часто задумывался: почему нет в продаже Красных книг? Казалось бы, логично пропагандировать содержащиеся в них сведения, чтобы как можно больше людей знали о видах, нуждающихся в особой защите. А оказалось, что ученые опасаются передать информацию тем, кто захочет посадить на булавку бабочку только потому, что она — большая редкость. Стоит только какому-либо виду животных попасть в Красную книгу, и об этом становится известно, как им начинают интересоваться все коллекционеры.

Браконьерство наносит большой ущерб национальным паркам и резерватам Кении. Во многих из них идет длительная, упорная борьба между охраной парков и браконьерами. Браконьеры пользуются богатым арсеналом «традиционных» средств: отравленными стрелами, ямами-ловушками, всевозможными капканами, проволочными петлями. В последние годы они обзавелись современным оружием, автомобилями. В заповедном буше находят слонов и носорогов, скошенных автоматной очередью. В распоряжении охраны парков есть легкие самолеты, вертолеты, автомашины высокой проходимости. Но необъявленная война не всегда кончается в ее пользу. В самом деле, даже сотне смотрителей во главе с инспекторами трудно обеспечить надежную охрану такого парка, как Цаво, занимающего площадь в 21 тысячу квадратных километров.

Вот авторитетное свидетельство широко известного у нас в стране английского писателя и натуралиста Джеральда Даррела:

— Недавно я побывал в Африке; там в некоторых странах орудуют группы охотников, вооруженных пулеметами, въезжают на «джипах» прямо в стадо слонов, убивают их, забирают бивни, а туши оставляют гнить. Бороться с такими браконьерами сложно и опасно. Браконьеры в основном приезжают из-за границы, они организованны, мощно экипированы, у них есть все — от винтовок с оптическим прицелом до вертолетов. Они, не колеблясь, убивают лесничих и егерей, у которых всего этого нет. Единственная в данном случае возможность спасти животных — противопоставить браконьерам соответственно вооруженных и оснащенных егерей.

Трудно не согласиться с Д. Даррелом. Образумить закоренелых преступников можно только силой!

У парков есть и другие враги — охотники земельных захватов. В кенийском парламенте было объявлено, что тридцать четыре человека, включая высокопоставленных чиновников местной администрации, политических деятелей и полицейских, незаконно «отхватили» 60 тысяч гектаров у Национального парка в районе Китуи. Среди «алчных», как окрестили в парламенте захватчиков, оказалось два члена парламента, комиссар округа, начальник местной полиции и министр прежнего правительства.

Как и все другие экологи, кенийские ученые считают, что было бы большой ошибкой полагать, что создание национальных парков и резерватов может служить своеобразным разрешением истреблять животных на остальной территории. Каким чудом животные сохранились, объяснить не берусь, но самых разнообразных зверей мне приходилось видеть и в отдаленной Северной провинции, и на пустынных, слабо заселенных берегах озера Рудольф, и в южных саваннах, на землях масаев, где они пасут коров на виду у львов. Даже на плоскогорье, в местах, где живут земледельцы кикуйю и где каждый клочок земли используется под плантации кофе, чая, кукурузы, приходилось, спускаясь к какой-нибудь рыбной речушке по лесной тропе, перешагивать через свежие слоновьи «шары».

Как-то знакомый чех Иржи, с которым мы ездили в знаменитый «Маунт-Кения сафари клаб», предложил заглянуть на ферму, где домашний скот пасется вместе с дикими животными.

Фермером оказался средних лет бородатый австралиец, женатый на кикуйке. Бородач с удовольствием показал свои владения — свыше 500 акров кустарниковой саванны. Территорию фермы пересекала река, в которой мы пытались без особого успеха ловить форель — рыба держалась выше по течению, ближе к горным источникам и тропическому лесу. Фермер разводил коров и успешно сбывал продукцию в соседнем городке Наньюки. А рядом с коровами щипали траву газели Гранта, Томсона, объедали кусты импалы. Из объяснений австралийца и его черной супруги во время интернационального ленча (русская икра, чехословацкие шпикачки и сочные стейки из парной говядины) мы усвоили, что «дикари» совсем не мешают домашнему скоту, не портят пастбищ, а выгода от них есть. Относительно характера выгоды можно было только догадаться: фермер и его сыновья, очевидно, отстреливают животных, приторговывают шкурами, разрешают охотиться на ферме друзьям.

На подобной же ферме мы были с А. Г. Банниковым. Владелец ее — кениец английского происхождения Д. Хаупкрофт в отличие от австралийца, понявшего выгоду совместного содержания животных эмпирическим путем, повел дело с учетом научных достижений. Он знает, что домашний скот использует очень немногие виды растение, в то время как дикие копытные поедают все растения. Одни виды антилоп питаются злаками, другие — разнотравьем, антилопы импала и геренук поедают листья кустарников, жирафа — листья деревьев, а черный носорог — колючие кустарники. Фермеру известно, что за счет содержания диких животных доходность можно повысить на 10—15 процентов. Как мы поняли, ферма Хаупкрофта, увлекающегося научными исследованиями в области зоологии, является как бы опытным хозяйством, и по договоренности с властями он открыто реализует продукцию «дикой» части своей фермы.

По пути в Найроби я спросил Андрея Григорьевича, что он думает об опыте предприимчивого фермера.

— В условиях капиталистической системы хозяйства подобные фермы, возможно, могут явиться приемлемой формой охраны диких животных. Ведь частная собственность «священна и неприкосновенна». Браконьеру нелегко отважиться вторгнуться на хорошо охраняемую частную территорию. Такую войну он может и проиграть!

В советской колонии в Найроби жил со своими родителями пятилетний мальчик Митя. Мальчик как мальчик, белокурый, с большими ясными голубыми глазами, озорной, не слишком послушный. На территории колонии было много птиц, водились мангусты, ящерицы и жила ежиха. В цветочной клумбе под самыми окнами моего дома она родила ежат. Дети узнали об этом и тайком, когда ежиха уходила по каким-то своим делам, с любопытством разглядывали колючие комочки. Но однажды случилась беда — кто-то убил на газоне ежиху, забил ее палкой. Вся колония гудела, учительница — опытная и деликатная — говорила с детьми, но никто не признался. Несколько дней я не видел Митю и спросил у его матери, что с ним. Она сказала, что Митя горько плакал, когда убили ежиху, у него случилось нервное расстройство, и врач предложил подержать его дня два-три в кровати. Вскоре Митя появился на дворе и снова был мальчик как мальчик. Однако в нем произошел какой-то перелом, он стал спокойнее, выдержаннее, добрее. Появилась у Мити еще одна черта. Он мог подолгу рассматривать какую-нибудь зверюшку, ящерицу, следить за пичугой, вьющей гнездо или кормящей птенцов. Как-то раз, указывая на птицу, он сказал мне: «А знаете, она уже двадцать раз приносила в гнездо червячков. Я считал».