— Ну, ну, славные ребята! — весело ответил им Эмиас. — Стыдно, стыдно! Полчаса тому назад вы были львами, не сделались же вы сразу баранами? Только вчера вечером вы ворчали, почему я не хочу вернуться и сразиться с этими тремя кораблями под самыми батареями Ла-Гвайры, а теперь вы считаете, что сделали слишком много, хорошенько разбив их на море? То, что произошло, — лишь обычная превратность войны и могло случиться всюду. Кто ничем не рискует — ничего не выигрывает; и птица не свивает гнезда без случайных ошибок. Тому, кто хочет быть всегда в безопасности, лучше сидеть дома за печкой, хотя даже там на него может обвалиться потолок.

— Все это очень хорошо для вас, капитан, — заявил какой-то сердитый юнга, смутно представляя себе, что Эмиасу должно быть лучше, чем им, потому что он богат.

Кровь Эмиаса вскипела.

— Не воображаешь ли ты, молодчик, что мне нечего терять? Мне, который рискует в этом путешествии всем своим достоянием, который в случае ошибки обречен на нищету и презрение! И если я опрометчиво рискнул вашими жизнями ради своей личной ссоры, разве я не наказан? Разве я не потерял…

Его голос дрогнул и прервался, но он быстро овладел собой.

— Но я не могу стоять тут и болтать. Плотник, топор! И помоги мне обрубить эти болтающиеся обломки. Уходите с дороги вы, раскудахтавшиеся куры! Ко мне, все старые друзья, на помощь! Команда «Пеликана» постоит за своего капитана! Даром мы, что ли, плавали вокруг света?

Последний призыв попал в цель: полдюжины бывших пеликанцев поднялись и принялись вместе с ним устанавливать временные мачты.

— Идемте! — крикнул Карри недовольным. — Хоть мы и неопытные сухопутные крысы, мы ни в чем не уступим этим старым морским волкам.

Он горячо взялся за работу, и вскоре за ним последовал один, потом другой, — порядок был восстановлен, и работа наладилась.

— А куда мы пойдем, когда поставим мачты? — спросил чей-то дерзкий голос.

— Куда ты не посмеешь пойти один, поэтому лучше иди с нами, — огрызнулся Иео.

— Я скажу вам, ребята, куда мы пойдем, — сказал Эмиас, отрываясь от своей работы. — Нравится ли вам или нет, но у меня нет тайн от команды. Мы выйдем на берег, найдем себе там пристанище, положим наш корабль на бок и займемся его починкой.

Началось движение и ропот.

— На берег? Прямо в пасть испанцам?

— А через неделю в лапы инквизиции?

— Уже лучше оставаться здесь и позволить себя утопить.

— В последнем вы правы, — крикнул Карри. — Самая подходящая смерть для слепых щенят! Слушайте, вы! Я меньше всего знаю, где мы, и я вряд ли могу отличить нос корабля от кормы, а капитан может быть прав и может ошибаться. Все это меня не касается, я знаю одно: я — солдат. Куда пойдет капитан, туда и я пойду, и если кто-нибудь вздумает мне помешать, ему придется прежде отнять у меня меч.

Эмиас пожал руку Карри, а затем сказал:

— Вот что я вам заявляю: я никуда не пойду и ничего не сделаю без совета Сальвейшина Иео и Роберта Дрью; если кто-нибудь из команды знает больше, чем эти двое, пусть встанет, и мы охотно выслушаем его. Так, пеликанцы? — Среди пеликанцев раздалось одобрительное ворчание; тогда Эмиас возобновил атаку: — У нас пять пробоин в ватерлинии и одна где-то внизу. Сможем мы выдержать шторм в таком состоянии или не сможем?

Молчание.

— Можем мы добраться до дому с продырявленным дном?

Молчание.

— Тогда что же нам остается делать кроме того, как пристать к берегу и попытать счастья? Говорите! Это повадка трусов — не делать ничего, потому что неприятно сделать то, что нужно. Хотите вы быть детьми, которые предпочитают лучше умереть, чем принять гадкое лекарство, что ли?

По-прежнему — молчание.

— Тогда идем! Ветер переменился и дует к северо-западу. Вперед по ветру!

Сумрачно матросы принялись за работу. Судно было повернуто носом к земле. Но лишь только оно двинулось, течь стала увеличиваться так быстро, что все остальное время пришлось непрерывно работать у помп.

Тем временем течение отнесло их к самой бухте Хугерот. Взглянув на землю, путешественники увидели на юго-западе ряд возвышенностей, заканчивающихся Каракасскими горами. А прямо перед ними, к югу, берег внезапно обрывался низкой линией манговой зардели, переходящей дальше в первобытный лес. Пока корабль приближался к берегу, все глаза напряженно старались найти какой-нибудь проход в сплошной стене манговых деревьев; но довольно долго никакого прохода не было видно. Беспрестанно бросали лот, и каждое новое измерение показывало, что вода убывает.

— Нам будет очень тесно работать среди этих деревьев, Иео, — сказал Эмиас. — Я сомневаюсь, удастся ли нам что-нибудь сделать, если мы не найдем устья какой-нибудь реки.

Они продолжали двигаться дальше, держа курс на юго-восток. Наконец появилось долгожданное отверстие среди манговых деревьев; старшие матросы радостно приветствовали его, хотя большинство пожимало плечами, как люди, с открытыми глазами идущие навстречу гибели.

Дрью и Карри были посланы с лодкой исследовать устье. После часа беспокойного ожидания они вернулись с добрыми вестями о двенадцати ярдах глубины у берега, о непроходимых лесах на две мили кверху, о реке в шестьдесят шагов ширины и о полном отсутствии людей вокруг. Берега реки покрыты мягкой тинистой грязью и пригодны для кренгования.[140]

— Безопасное место, — тихо сказал Эмиасу Иео, — безопасное от испанцев. Хорошо будет, если оно также безопасно в отношении лихорадки и морской горячки.

— Нищие не могут выбирать! — ответил Эмиас. И они двинулись в глубь страны.

Они волокли корабль приблизительно полмили вверх до того места, откуда его нельзя было увидеть с моря, а затем закрепили его у стволов манговых деревьев. Эмиас приказал спустить лодку и сам отправился вверх по реке на разведку. Он греб около трех миль, пока река внезапно не сузилась и почти не исчезла под переплетающимися ветвями множества деревьев. Казалось, человек издревле не вступал в этот заколдованный край.

Эмиас вновь спустился по течению, задумчивый и грустный. Сколько лет прошло с тех пор, как он проезжал мимо устья этой реки? Три дня. А как много произошло в это время! Дон Гузман был найден и потерян, Рози была найдена и потеряна, большая победа одержана и все же потеряна, а главное — потерян его брат. Потеря! Когда сможет он найти своего брата?

Какая-то странная птица из леса зловеще ответила:

— Никогда, никогда, никогда!

— Когда увидит он свою мать?

— Никогда, никогда, никогда! — снова прокричала птица.

Эмиас горько улыбнулся. В ту же ночь вся команда лодки (кроме Эмиаса) свалилась в жестокой лихорадке; около десяти часов утра заболели еще пять человек, а вскоре и все остальные.

Эмиас, разумеется, также схватил бы желтую лихорадку, если бы не одна причина, которую он сам объяснил Карри. У него не было времени болеть, когда вся его команда была больна, — причина вполне основательная и вполне действительная до тех пор, пока возбуждение от работы налицо, но легко изменяющая герою, лишь только работа закончена.

На следующее утро Эмиас созвал военный совет, или скорее санитарную комиссию, так как чувствовал, что силы его на исходе.

Люди были охвачены паникой и готовы были взбунтоваться. Эмиас сказал им, что не видит, какую пользу они получат от того, что убьют его, или (так как здесь, как и из всякого положения, были два выхода) если он их убьет, и отправился на совет. Доктор твердил пустые слова о характере, темпераменте и жизненных силах. Джек Браймблекомб проповедывал что-то о Божьем промысле. Карри впал в отчаяние, хотя с улыбкой шутил надо всем. Иео проявляя свой стоический фатализм, цитировал Священное Писание. Дрью — штурман — заявил, что ему нечего сказать: «его дело управлять кораблем, а не лечить лихорадку».

В ответ на все это Эмиас схватился по своей привычке за волосы и разразился негодующей речью: