Таков был рассказ кацика.

Эмиас молчал. Он был полон грез, если не о Маньоа, то, во всяком случае, о последних инках. Что, если их можно еще найти на южных истоках Амазонки! В таком случае он уже совсем близко от них. Это очень досадно. Правда, он уверен, что в тех местах инки не создали большого государства, иначе он давно услыхал бы о нем. Может быть, позже они двинулись отсюда на восток, чтобы избежать нового нашествия испанцев, и эта девочка была потеряна ими во время бегства. Затем он со вздохом вспомнил, как безнадежно начинать новые поиски с его уменьшившимся отрядом. По крайней мере он может узнать что-нибудь достоверное от самой девушки. Это может быть полезно ему в случае какой-нибудь новой попытки, потому что он совсем еще не отказался от мысли найти Маньоа. Если только он благополучно доберется до родины, там найдется много храбрецов (ему на ум сразу пришел Рэли), которые охотно присоединятся к нему для новых поисков золотого города Гвианы[156] на этот раз не через Высокие воды, а через устье Ориноко.

Затем Эмиас и его спутники уехали на свой остров.

Время шло. Англичане продолжали каждый день посещать деревушку. Неизвестно, какие чувства удерживали Эйаканору — так звали девушку — в отдалении от них.

Но вскоре она преодолела себя — быть может, из простого женского любопытства, может быть, из потребности в развлечении. Не прошло и месяца, как Эйаканора стала часто охотиться с Эмиасом в соседних лесах со свитой избранных нимф, которых она убедила последовать ее примеру и отвергнуть своих прежних вздыхателей.

Наконец настал день, когда Эмиас объявил, что намерен пуститься в дальнейший путь; к своему удовольствию, он нашел своих спутников вполне готовыми двинуться к испанским владениям. Им не хватало одного — пороха для мушкетов. Но они могли бы его приготовить в пути, если достанут необходимые материалы. Древесного угля вокруг было достаточно, но селитры они до сих пор нигде не видели; может быть, они найдут ее в горах; что касается серы, всякий храбрый человек может раздобыть ее там, где есть вулканы. Кто не слыхал о том, как один из испанских спутников Кортеза был спущен в корзине в дымящийся кратер Попокатепетля и набрал в нем серы. А раз это мог сделать испанец, то это сделает и англичанин. Если же они ничего не найдут, — что ж? Верные луки не раз служили им службу, не считая самострелов и стрел, отравленных ядом кураре[157], которые хоть и бесполезны против доспехов, но для добывания пищи более пригодны, чем мушкеты.

Оставалось сделать еще одну вещь — пригласить индейских друзей сопутствовать им. И на следующий день в должной форме было сделано предложение. На совет, разумеется, пригласили Эйаканору. Все шло совершенно гладко, пока старый кацик не заметил, что, прежде чем тронуться в путь, союзникам следует заключить договор о разделе добычи.

Ничего не могло быть разумнее, и Эмиас попросил кацика сказать его условия.

— Вы возьмете золото, а мы пленников.

— А что вы с ними сделаете? — спросил Эмиас, помнивший о злосчастном договоре, заключенном в подобном же случае Джоном Оксенхэмом.

— Съедим их, — невинно ответил кацик.

Эмиас свистнул.

— Гм, — сказал Карри, — оправдывается старая пословица — много хорошо, а мало лучше. Думаю, что на этот раз мы обойдемся без наших краснокожих друзей.

Эйаканора, призывавшая к войне, была очень огорчена, но кацик был человеком дела и настаивал на своем.

— Разве это хорошо? — спрашивал он. — Белый человек любит золото, и он добывает его. На что индейцу золото? Он хочет только покушать, и он должен есть своих врагов. Чем другим вы можете заплатить ему за то, что он пойдет так далеко через леса и будет страдать от голода и жажды? Вы хотите взять себе все, а омаги не должны получить ничего.

Довод был неопровержим, и на следующий день англичане ушли одни.

А Эйаканора?

Когда отъезд был окончательно решен, она скрылась к себе в хижину и больше не показывалась. И Эмиас покинул ее, жалея об ее отсутствии, но довольный и радостный, так как снова принимался за дело.

Две недели сурового пути. Распрощавшись навсегда с безграничным зеленым простором восточных равнин, странники пересекли Кордильеры, бросили жадный взгляд на окруженный роскошными садами город Санта-Фэ[158] и убедились, как и ожидали, что он слишком велик и не стоит даже делать попытки овладеть им. Но все же они не потеряли времени даром. Индейский мальчик узнал, что из Санта-Фэ в Магдалену направляется караван с золотом. Этот караван они решили захватить.

Они расположились лагерем под деревьями над тем местом, где дорога вьется по отвесному склону горы.

Все их попытки найти серу и селитру до сих пор не увенчались успехом. Поэтому они по-прежнему вынуждены были полагаться на свои мечи и стрелы.

Итак, сбросив на тропинку большое дерево, чтобы перегородить дорогу каравану, они уселись среди цветов и, грызя орехи, обсуждали вопрос, что за шум они слышат каждую ночь с тех пор, как покинули берега Меты.

Это не было похоже ни на ягуара, ни на обезьян, ни на один из знакомых им звуков. Впрочем, на то они были в стране чудес, и, кроме того, караван с золотом куда важнее всякого шума.

Наконец снизу послышался сильный треск и громкий крик. Треск не был звуком ломающихся ветвей или стуком дятла, а крик не был визгом попугая или воем обезьяны.

— Это щелкание бича, — сказал Иео, — и женский плач. Они приближаются, ребята.

— Женский? Неужто они тащат с собой женщин? — спросил Эмиас.

— Почему бы и нет? Вот они! Видите, как блестят их копья.

— Ребята, — тихо сказал Эмиас, — не стрелять, пока я не подам знака. Тогда выпускайте по одной стреле, затем меч наголо и на них. Вперед и ни звука.

Караван медленно поднимался. Впереди двигалось человек двадцать солдат. Только половина из них шла пешком. Другую половину несли в креслах на своих спинах индейцы. Те солдаты, которые шли, передали самое тяжелое оружие и аркебузы следующим за ними рабам, подталкиваемым пинками солдат идущих сзади.

— Эти люди с ума сошли, выпустив из рук свое огнестрельное оружие.

— О, сэр, индеец будет молиться аркебузу, чтоб тот не застрелил его.

— Десять ружей, — подсчитал деловитый Эмиас, — и десять пик. Билль сможет напасть на них сверху.

Последним шествовал какой-то офицер, тоже в кресле на спине индейца, ежеминутно вынимавший изо рта сигару, чтобы разразиться проклятиями.

Дальше двигалась новая процессия — длинная цепь индейцев и негров, обнаженных, изнуренных, исполосованных кнутом и кандалами. Прикованные друг к другу за левую руку, они спотыкались и обливались потом под тяжестью корзин, придерживаемых ремнями, обвязанными вокруг головы. Иео сказал правду. Здесь были не только старики и юноши, но и женщины: стройные девушки и матери с детьми, бегущими около их ног.

Первые сорок человек, как насчитал Эмиас, несли на своих спинах груз, который сразу заставил всех англичан, за исключением, может быть, самого Эмиаса и Иео, забыть о тех несчастных, которые тащили этот груз. В каждой корзине лежал четырехугольный, тщательно перевязанный сверток. Наш друг Эмиас был хорошо знаком с этими свертками.

— Что в них, капитан?

— Золото!

При этом слове все глаза жадно устремились вперед, и поднялся такой шум, что Эмиас должен был предостеречь своих людей.

— Будьте осторожны, будьте осторожны, или вы все погубите!

Последние двадцать индейцев несли большие по размеру, но более легкие корзины, наполненные, по-видимому, маниоковой мукой, маисом и другими съестными припасами. За ними шли носильщики и сопровождаемые рабами еще двадцать солдат. Шествие замыкал офицер, улыбающийся, покручивающий громадные усы и меньше всего думающий о неприятельской стреле, которая вот-вот в него вонзится.