– Сомкнуть ряды! Сомкнуться!

– Быстрее! – махал шляпой Фартингдейл.

Может, он и прав, подумал Шарп. За то время, пока колонны доберутся до замка, пушки много ущерба не нанесут: убьют дюжину, столько же ранят – но атаку этим не остановишь. Он поглядел на укрепления: дымки мушкетных выстрелов вились из каждой амбразуры – у его стрелков появились цели. Но со стороны рухнувшей стены не донеслось ни выстрела.

Шарп передвинул стрелковую цепь еще на десять шагов вперед – снова никакой реакции. Тогда он внимательно осмотрел стену: ни одного дымка. Его люди переключились на тех защитников замка, кто стрелял в атакующие колонны, повернувшись к стене боком, но никто не попытался воспользоваться этим преимуществом, никто не целился стрелкам во фланг. Стена не защищена! Там никого нет! Шарп выругался и побежал, спотыкаясь на кочках, в сторону колонн, уже подходивших к его позициям.

С дозорной башни снова грохнула пушка, но прицел был взят выше, поэтому ядро ударило между колонн, а затем перескочило через дальнюю из них. Сержанты скомандовали атаку; офицеры с обнаженными саблями в руках ехали или шли рядом со своими ротами. Выстрелила вторая пушка, снова поразив ближнюю колонну. Ядро вырывало людей из строя, заставляя идущих сзади переступать через окровавленные останки и смыкать ряды, но колонна продолжала двигаться. В долине смолкло эхо выстрела, снова стали слышны винтовки. С замковых укреплений им отвечали мушкеты. Головные шеренги наступающих вошли в густой пороховой дым, клубившийся вокруг стрелковой цепи.

Шарп бесцеремонно проталкивался сквозь строй. Он замахал сэру Огастесу, гарцевавшему на своем норовистом скакуне:

– Сэр! Сэр!

– Майор Шарп! – сабля Фартингдейла была обнажена, плащ откинут назад, открывая красно-черный с золотом мундир. Он дослужился до полковника, ни разу не приняв участия в настоящем бою, всегда оставаясь политиком, солдатом дворцов и парламентов. Он гордился собой: как же, возглавить атаку на глазах любимой женщины!

– Стена заминирована, сэр!

На холеном лице Фартингдейла проявилось раздражение. Он с досадой посмотрел на Шарпа и снова пустил нетерпеливого коня рысью.

– Откуда это известно?

– Никто ее не защищает, сэр.

– Они дезертиры, Шарп, а не чертова армия!

Шарп настойчиво бежал рядом:

– Ради Бога, сэр! Она заминирована!

– Идите к черту, Шарп! С дороги! – Фартингдейл отпустил поводья, конь рванулся вперед, и Шарпу осталось только бессильно наблюдать, как две колонны маршируют вперед: двести семьдесят человек в каждой, байонеты сверкают.

Но Шарп знал, что стена – только приманка для атаки вроде этой. Черт! Он оглянулся: трава позади была вытоптана, путь двух колонн обозначали кровавые останки там, куда попали ядра. Вот пушки выстрелили снова, и Шарп начал пробиваться сквозь строй, чтобы вернуться к своим людям. Господи, только бы он ошибся.

Кросс отвел свою роту в сторону, чтобы дать проход колонне. Шарп видел реющие знамена: должно быть, прапорщики, вчерашние мальчишки, сейчас гордятся собой. Кинни не взял с собой музыкантов, иначе они играли бы, пока ход боя не заставил бы их приняться за вторую работу: вытаскивать с поля боя раненых. Фартингдейл подбадривал фузилеров, подгонял их, пока, наконец, не пустил бегом. С боевым кличем на устах они преодолели последние ярды. Снова выстрелила уже демаскированная пушка на восточной стене, и головную часть наступающей колонны разорвала картечь. Один из солдат пополз по траве, его белые брюки медленно окрашивались алым, а голова тряслась: он явно не понимал, где находится.

– Вперед! Вперед! Вперед! – сэр Огастест Фартингдейл осадил коня, пропустил знамена и снова погнал колонны на штурм стены. Над руинами плыл пороховой дым.

Только бы я ошибся, молил Шарп. Только бы я ошибся.

Строй сломался: первые шеренги достигли стены и рассыпались, теперь каждый искал свой путь через развалины, держа наготове мушкет – пришло время для байонетов.

– Вперед! Вперед! – Фартингдейл поднялся в стременах и размахивал саблей. Шарп снова выругался: он знал, что это был всего лишь спектакль для Жозефины. Мушкетные пули били по колонне со звуком, напоминающим падение камня в пруд, но место выбывших тут же занимали идущие следом. – Вперед! Вперед!

Солдаты атаковали руины врассыпную, взбирались на стену и радостно кричали, видя впереди широкий замковый двор. А Шарп все молил: только бы я ошибся. Он увидел, что первые атакующие уже перебрались на ту сторону, и почувствовал прилив облегчения: по крайней мере, эти не умрут в грохоте и пламени взорвавшейся мины, смерть в это рождественское утро пройдет стороной.

От основания стены, возле самых копыт коня Фартингдейла, вдруг поднялась вьющаяся, как атакующая змея, струйка дыма. Конь попятился, заставив Фартингдейла отшатнуться. А дым повалил уже из каждой щели в каменной кладке. Шарп закричал – но было поздно.

Руины стены, объятые пламенем и темным дымом, взлетели в воздух. Фузилеров, на которых опустился мрак, как будто внезапно наступила ночь, подбросило и смело назад: такова была ужасная сила, таившаяся в мешках и бочонках с порохом, спрятанных между камнями. Грохот взрыва раскатился меж покрытых терновником холмов, обломки стены разлетелись в разные стороны, а люди, еще не достигшие руин, остолбенели от страха.

Снова рявкнула пушка со стены, а от замка и с дозорной башни раздались победные крики. Все мушкеты, бывшие в распоряжении Пот-о-Фе, обратились против неподвижных колонн. Повторно разрушенную стену, объятую дымом, лизали языки пламени. Вспышки мушкетных выстрелов показывали, где засели враги, открывшие охоту на тех, кто выжил, успев перебраться через стену во двор.

– Назад! Отходим! – крикнул кто-то, и все подхватили этот крик. Две колонны отступили туда, где не было едкого дыма и грохота мушкетов.

– Сэр! – крикнул Прайс: он заметил, что в кустах терновника уже начали строиться дезертиры, готовые напасть на смешавшийся батальон с фланга.

– В колонну! – заорал Шарп. Горнист Кросса сыграл три ноты, означавшие «построение», и Шарп повел своих людей на соединение с красномундирниками.

Капитан фузилеров, обескураженный, с безумием в глазах, командовал отступление. Шарп прикрикнул на него, требуя остановиться: по меньшей мере, шесть рот избежали взрыва, еще оставался шанс ворваться в замковый двор. Но фузилеры, повинуясь приказам своих офицеров, уже отступали.

Засевшие в терновнике построились в стрелковую цепь, готовясь атаковать батальон. Шарп почувствовал удовлетворение – не очень большое, но все же, – от того, что стрелки несколькими точными выстрелами быстро загнали их назад. Он слышал доносившиеся из замкового двора звон стали и выстрелы: значит, там еще остались пойманные в ловушку фузилеры. Они не должны умереть или, еще хуже, стать новыми заложниками для жестоких подручных Хэйксвилла. Шарп бросил свою все еще заряженную винтовку Хэгмену, обнажил палаш и повернулся туда, где темный дым все еще висел над залитыми кровью руинами. Он вытащит этих людей, а потом они возьмут замок – правильно, профессионально.

Услышав за спиной шаги, он обернулся:

– Что это ты делаешь?

– Иду с вами, – в этом вопросе Харпер не допускал возражений.

Этим рождественским днем они шли воевать.

Идти через завесу горького дыма, между пожирающими обломки бочонков с порохом языками пламени – как будто перемещаться в иной мир. Исчезает свежий воздух и холодная трава долины, их сменяет вселенная мокрых от крови каменных руин и неопознаваемых ошметков сгоревшей плоти: мощеный замковый двор, где дезертиры охотились на переживших взрыв фузилеров.

Шарп увидел, как согнулся Харпер, и остановился в страхе за сержанта. Однако здоровяк-ирландец лишь вытащил из-под мертвого тела алебарду. Лезвие огромного топора, как будто созданное из серебристого света, со свистом прорезало дым, и Харпер издал воинственный клич на родном гэльском. Шарп уже видел такие моменты: в обычно спокойного сержанта вселялась ярость былинных ирландских героев. Он не думал о собственной безопасности – только о предстоящей схватке, подобной тем, о каких пели в заунывных ирландских песнях, благодаря которым в этой маленькой нации все еще держался героический дух.