– Нет, сэр.

– Ага! – сэр Огастес изобразил удивление.

– Я считаю, что мы должны драться.

– Ваше предложение записано и отвергнуто. Я принял решение. Завтра мы уходим. Это приказ, – он ядовито посмотрел на Шарпа. – Вы подчинитесь, майор?

– Разумеется, сэр. Извините, что отнял так много вашего времени.

Фредриксон в ужасе уставился на Шарпа. Фартингдейл выглядел удовлетворенным.

– Спасибо, майор, – сказал сэр Огастес. Он вздохнул и продолжил: – Мы обсуждали проблему женщин и детей. Капитан Брукер?

Но соображениям капитана Брукера не суждено было оказаться высказанными: Шарп снова кашлянул.

– Сэр?

– Майор Шарп? – одержавший победу Фартингдейл решил быть снисходительным.

– Есть один очень маленький вопрос, сэр, который неправильно было бы оставить без вашего внимания.

– Не хотелось бы, чтобы вы поступали неправильно, майор, – слова Фартингдейла вызвали у поддерживавших его офицеров улыбки. – Прошу, просветите меня.

– Это дело прошлое, сэр, но потерпите, пожалуйста, до конца, и поймете, что оно и сейчас весьма актуально, – спокойно начал Шарп, снова прислонившись к стене. Правую руку он как бы случайно положил на рукоять палаша. – Обстоятельства против нас, сэр, нас превосходят числом, но это напоминает мне об одной леди, которую я знавал в Лиссабоне.

– Правда, Шарп? Леди в Лиссабоне? И вы считаете, это актуально именно сейчас?

– Да, сэр, – скромно ответил Шарп. Он посмотрел на Жозефину и снова перевел взгляд на худого элегантного мужчину, опирающегося на каминную полку. – Ее называли La Lacosta, сэр, и она всегда говорила: чем больше, тем веселее.

Фредриксон и еще несколько офицеров расхохотались, заглушив своим смехом судорожный вздох Жозефины. Конечно, Фредриксон и все остальные не знали, о ком говорит Шарп, – все, кроме сэра Огастеса. Он потерял дар речи, лицо его перекосилось, а Шарп продолжил. – Пусть леди Фартингдейл простит меня, сэр, но La Lacosta была шлюхой. И продолжает ею быть. А муж ее, сэр Огастес, живет в Бразилии.

– Шарп!

– Слышали, сэр: чем больше, тем веселее! – Шарп сделал шаг вперед, голос его теперь был резким. – По-моему, самое время для совещания старших офицеров, сэр. Скажем, от майора и выше? Надо обсудить рапорт, который я собираюсь послать в штаб.

Наблюдать растоптанного, уничтоженного сэра Огастеса было не менее приятно, чем увидеть, как решающий туз падает на зеленое сукно или как бежит в ужасе вражеская стрелковая цепь.

– Совещание?

– В соседней комнате, сэр?

Шарп метнул еще один взгляд на Жозефину. Ее лицо окаменело: она не могла поверить, что Шарп может придать огласке их старую связь. Но долг Шарпа перед La Lacosta давно был выплачен. Не обращая внимания на любопытные взгляды офицеров, он прошел через комнату и придержал дверь для сэра Огастеса.

В коридоре горел факел, Шарп снял его со стены и повел Фартингдейла в нависавший над главным залом балкон, откуда Пот-о-Фе управлял своим потрепанным войском. Там он положил факел на балюстраду, приказал двум покуривавшим трубки солдатам раствориться и обернулся к побледневшему кавалерийскому полковнику.

– Думаю, мы понимаем друг друга: вы потребовали, чтобы солдаты Его Величества спасали португальскую шлюху.

– Нет, Шарп!

– Тогда прошу, расскажите мне: что мы сделали?

Фартингдейл понял, что проиграл бой, его руки бессильно повисли, но сдаваться он не хотел.

– Мы пришли сюда разгромить Пот-о-Фе и освободить наших заложников.

– Вернее, заложницу. То есть шлюху, полковник. Шлюху, которую я знал года три назад, и знал хорошо. Как себя чувствует Дуарте, ее муж?

– Шарп!

– Хотите ознакомиться со списком тех, кто еще ее знал, полковник? В чудесном домике среди апельсиновых деревьев? Или мне просто послать письмо в какую-нибудь из английских газет? Им понравится история о том, как мы штурмовали монастырь, чтобы освободить шлюху, которую сэр Огастес называл своей женой.

Сэр Огастес был в ловушке. Он играл с огнем, и пламя опалило ему крылья. Шарп оглядел зал, удостоверившись, что никто не подслушивает, и продолжил:

– Мы должны остановить французов здесь и сейчас, сэр Огастес, и я не думаю, что вы на это способны. Вы когда-нибудь отражали атаку французов?

Тот печально покачал головой:

– Нет.

– Их барабаны, полковник, не останавливаются ни на секунду, пока эти ублюдки живы, а их чертовски трудно убить. Я вам вот что скажу: все три здания нам не удержать – слишком мало людей. Придется сначала отдать монастырь. Они установят там пушки. Взяв дозорную башню, а это довольно скоро произойдет, они поставят пушки и там. Настоящая мясорубка, полковник. Ублюдки крутят ручку, а ты можешь только молиться, чтобы чертовы лезвия тебя не коснулись. Хотите руководить обороной?

– Шарп! – это был почти стон.

– Значит, нет. Можете убраться отсюда с незапятнанной репутацией, полковник, можете даже забрать свою шлюху с собой – я никому ничего не скажу. Объясните, что ваша рана сводит вас с ума, и передадите командование мне. Понятно? А на рассвете уедете. Дам вам четырех человек сопровождения, но вы уедете.

– Это шантаж, Шарп!

– Конечно. Как и вся война. Чего вы хотите? Чтобы я молчал – или чтобы раструбил вашу прелестную сказочку всей армии?

Шарп и не сомневался, что Фартингдейл примет все его условия. Он не получил удовольствия ни от унижения этого человека, ни от того, что рисковал благосостоянием Жозефины. На худом лице сэра Огастеса застыла мольба.

– И вы никому не скажете?

– Слово чести.

Облака уже затянули небо на юге, закрыв собой луну. Точно будет дождь или снег. Шарп подождал, пока сэр Огастес вернется в комнату и сделает объявление о том, что по состоянию здоровья они с леди Фартингдейл вынуждены переместиться в монастырь, а командование переходит к майору Шарпу.

Командующий. Месяц назад у него было двадцать восемь человек, сегодня – около восьми сотен, включая людей Джилайленда. Такие, как он, всегда берут на себя ответственность, предлагают им это или нет.

Шарп вернулся в комнату, когда сэр Огастес и Жозефина уже ушли. Его встретил гул голосов. Офицеры были смущены таким поворотом событий: опасаясь, что Шарп вытянул им всем короткую соломинку, они жаждали объяснений.

Шарп потребовал тишины. Он взял со стола секретаря стопку приказов к отступлению и бросил их в огонь. Офицеры смотрели, как зачарованные: надежды многих из них горели в этом огне.

– Наша задача, джентльмены, удержать этот перевал в течение сорока восьми часов. И вот как мы это сделаем.

Он не дал задать ни одного вопроса – впрочем, никто и не пытался ни о чем спрашивать, даже когда Шарп приказал лейтенанту Прайсу найти Патрика Харпера и попросить его наловить как можно больше живых птиц.

– Сделаем, сэр, – покачал головой удивленный Прайс. Один Фредриксон улыбался: он наконец-то был счастлив.

Разрешив в конце своей речи задавать вопросы и не получив ни одного, Шарп распустил офицеров по их ротам. Потом он откинул штору, распахнул окно и взглянул на запад, в ночь, нависшую над Португалией. Где-то там, в ночи, сейчас скачет Тереза.

– Сэр?

Он повернулся. У двери стоял Фредриксон.

– Что?

– Как вам это удалось?

– Не думайте о всяких глупостях. Только удержите башню.

– Считайте, уже сделано, – Фредриксон улыбнулся и вышел.

Башня. Ключ ко всей долине, шанс прожить следующие два дня. Без нее они сгинут во мраке. Шарп поглядел на пепел сгоревших приказов: он удержит Господни Врата.

Рассвет субботы, 26 декабря 1812 года, выдался серым и ничем не примечательным. Ночью потеплело, южный ветер принес с собой дождь. Дождь шуршал по брусчатке замкового двора, шипел, попадая в костер и на факелы. Мокрые кусты терновника в лучах пробивавшегося сквозь тучи солнца выглядели на фоне склонов холма совершенно черными.