Моргейн опять отвела их к дороге, пересекла ее и оказалась в месте, где маленькая речка бежала среди лесистых берегов. В последнем свете дня они скакали без дорог среди деревьев, по стране, в которой, теперь они это знали, жили волки и люди, похоже на волков. Пока этого достаточно.

Они дали ему воды, долго везли его, оцепенелого, пока не заехали далеко в глухой лес перекошенных деревьев, положили на берегу ручья и освободили руки, мужчина из этой странной пары дал ему небольшой походный хлебец, смоченный ликером, таким крепким, что драл горло.

После чего они оставили его на траве, а сами стали разбивать лагерь, и Чи, глядя ранеными, болевшими глазами, видел, что как они снуют взад-вперед вокруг крошечного костра, призрачные и зловещие. Сердце Чи билось в панике, когда кто-нибудь из них подходил поближе, и успокаивалось только тогда, когда они занимались своими собственными делами. Теперь он знал, что находится в безопасности, на некоторое время, как точно знал, что волки не тронут его, пока не съедят тело очередной жертвы: в такие моменты он мог немного отдохнуть.

Тень упала между ним и костром. Он проснулся и увидел, что к нему протянулась рука, но продолжал делать вид, что находится без сознания, даже когда она опустилась ему на лоб. — Чай готов, — сказал мужчина на языке кел, — пей.

Он не собирался признаваться в обмане. Даже тогда, когда рука скользнула под шею, а его сердце билось как сумасшедшее; он оставался неподвижным, пока мужчина поднимал его голову и поддерживал его за плечи.

Но чашка, которая коснулась его губ, пахла травами и медом. Несколько капель просочилось через губы, теплые и приятные, он не выдержал, рискнул, проглотил их — глоток вызвал кашель и ему пришлось признаться в обмане. Чашка вернулась, опять появилась около его губ. Он опять выпил, из глаз потекли слезы, он сражался с болью в горле; потом третий глоток, после чего его голова опустилась на колено мужчины и чья-то рука нежно погладила ему лоб.

Он рискнул открыть глаза, и встретил лицо такого же человека, как и он сам — но Чи давно научился не доверять внешности.

Ночь, костер, вокруг них только искривленные деревья. Он знал, что находится в Аду, и эта женщина-кел из-за ворот пришла, чтобы потребовать от лордов-кел с этой стороны ворот убираться прочь. Эти чужаки не собираются мстить ему: он ничего не сделал им, разве что родился. И он не знал ничего, что могло быть ценным для них. Так что у них не было никакой причины спасать его, за единственным исключением: они собираются как-то использовать его, а как этот высокий и гордый лорд-кел собирается использовать черноволосого юношу Чи знал слишком хорошо.

Конечно они заберут его с собой за ворота. Потом он вернется, но внутри него будет гость, такой же как в Гаулте, старый призрак, оживший ад, который говорит голосом Гаулта и глядит глазами Гаулта, чужой для этого мира. Бывает, что для этого кел используют кел, но крайне редко. Здоровое человеческое тело — вот что нужно лорду-кел, когда он решает расстаться с телом, в котором родился.

Так что они обращаются в ним так ласково, эта женщина-кел и мужчина быть-может-кел, который выполняет все ее приказы. И они дали ему выпить чай, великолепный чай; ведь этот высокий лорд-кел дал ему то, что они пьют сами: кто он такой, чтобы на него тратить драгоценный напиток? И этот лорд сам положил его голову на мягкую траву и успокаивающе разговаривает с ним, глядя на железо, которое до сих пор обвивается вокруг распухшей лодыжки. — Это самое обыкновенно звено цепи; не бойся, я сейчас легко собью его с тебя, тебе почти не будет больно. — Он приносит топор с коротким топорищем и пару плоских камней, у Чи возникает дурное предчувствие — но лезвие топора становится клином, один камень идет на подпорку, другой — для ударов, приходит женщина и обеими руками касается его лба, ласковое прикосновение, которое унимает сумасшедшую дрожь, бегущую по его нервам, его больное горло престает болеть, а голова кружиться, и все это время мужчина работает уверенными и точными ударами.

Конечно так заботятся только о теле, на которое претендуют. Есть что-то ужасное в безумной расточительности их дорогих вещей, ласковом касании руки женщины, сейчас лежащей на его плече, и ее нежных уверениях: — Он не поранит тебя.

И он тоже сошел с ума, как и остальные, у него все кружится перед глазами, он даже не уверен, лежит ли он на земле, или нет. Мягкое позвякивание металла отзывается в его черепе, боль пробегает по костям ноги и ударяет в бедро, но внезапно железо спадает, и мужчина очень осторожно, ножом, разрезает голенище сапога и что-то говорит женщине-кел словами, в которых нет смысла — а Чи сражается с болью, которая началась в его лодыжке в то мгновение, когда она освободилась от остатка цепи; боль такая, что он хочет, чтобы цепь вернулась обратно, сапог никто не разрезал, что угодно, только не эта невообразимая мука, которая делает его уязвимым. Он старается не показать им этого, пытается не реагировать, когда мужчина пробует его сустав; но спина заледенела, и он может только поглубже дышать.

После этой боли мир какое-то время оставался темным. Они отошли от него. Как хорошо было бы просто лежать, если бы его не вырвало жидкостью, которую они дали ему; и он подумал, что будет, если он просто поднимет голову. Но мужчина принес от костра тряпку, смоченную в теплой воде, и вытер его лицо, шею и руки.

— Ты хочешь еще воды? — спросил этот странный лорд.

Он хотел. Но не стал просить. Это хитрость, подумал он, они хотят, чтобы он поверил им, и поэтому он не будет разговаривать с ними. Где-то вдалеке выли волки, он содрогнулся от холода воды, скатившейся с его воротника; это маленькое судорожное движение ему не удалось подавить. В остальном он лежал совершенно спокойно, и старался, насколько мог, не обращать внимания на то, что они делают.

Пока не почувствовал, как руки мужчины расстегивают пряжки его брони.

— Нет, — сказал он, и выскользнул из-под руки.

— Парень, я не сделаю тебе ничего плохого. Я просто сниму с тебя всю эту ужасную кучу железа и смою с тебя грязь — еще более ужасную. Тогда ты сможешь спокойно проспать до утра.

— Нет, — опять ответил он и моргнул, чтобы получше разглядеть мужчину — обычное человеческое лицо, освещенное огнем костра. Место совершенно реально, как и окружающий лес, хотя ветки деревьев, освещенные костром, кажутся немного призрачными. Он опять вздрогнул, когда пальцы коснулись его, и в отчаянии дернул плечом.

— Но парень…

— Нет. Оставь меня.

— Как хочешь. Твой выбор. — Еще одно прикосновение руки, на этот раз к запястью, он опять убрал руку. — Мир, мир. Отдыхай. Что бы ты не сделал, ты нам не враг. И лучше всего тебе поспать.

Эти слова он вообще не понял. Чи вспомнил о волках, о тех, которым он дал имена — он знал их лица, они знал их пути. Они были живым ужасом, но он знал их, знал, что и когда они сделают: он хорошо выучил врага и знал пределы своего несчастья.

Но этих кел он не понимал. Они собираются охранять его сон, они прогнали волков, и сделали все, что может сделать настоящий друг: быть может они не сделают ему ничего плохого, пока не привезут его к воротам, или вывезут в свой мир. И тогда зло будет без предела, даже того, который был у волков.

— Быть может он убийца, — сказал Вейни. Он сидел у костра на корточках рядом с Моргейн: за долгие годы ночевок на свежем воздухе он привык так сидеть. — Но и я, тоже, — добавил он, пожав плечами. — В чем бы не обвиняли его — пускай Бог решает.

— Он сбежит, — заметила Моргейн.

— Только не с такой ногой. И не этой ночью. Бог в Небесах, лио…

Вейни обнял себя руками, скудного тепла маленького костра, который они рискнули развести, явно не хватало, покачал головой и бросил взгляд на темную массу, которая была их гостем, лежавшую как раз за пределами света костра. По ту сторону ворот они оставили щедрую зеленую землю. Их друзья состарились и умерли, все его родичи превратились в пыль — раньше он думал, что ворота ведут из одного мира в другой, но теперь точно знал, что их разделяют годы и столетия; знал и то, что если посмотрит вверх, на небо, то увидит множество звезд, но не увидит знакомых созвездий, сейчас этого зрелища ему не вынести. Горло перехватило, он едва не задохнулся.