Костя терпеливо обождал минут пять — никого. Он зевнул, снял карандашом паутину в верхнем углу окошка. Проворный серый паучок стремглав метнулся вниз и тотчас пропал… Стало совсем скучно. Костя подумал и аккуратно вывел на листке: «Разведданные». А строчкой ниже написал: «11.21. Ничего подозрительного пока не замечено».

На улице показался Митюшка Пузырек. При каждом шаге жир на его толстых ногах и груди подрагивал. А ему все мало: уплетает краюху хлеба, намазанную вареньем. И Косте захотелось. Но пост есть пост, отлучаться нельзя… Куда же толстячок топает? Опять, наверно, к Леньке. Во царь-повелитель! Как зажал всех! Собственного слугу имеет. «Санчо! Снимай майку!»

Курица с выводком желтеньких цыплят, показавшаяся возле Данкиной беседки, заставила Костю улыбнуться: «Возьму и напишу: «Внимание! Приготовиться. Замечена наседка с цыплятами!»

Про курицу он, конечно, писать не стал, однако через минуту в тетрадке появилась запись, уже представлявшая интерес: «11.32. Данка закрыла окно».

Косте это показалось подозрительным. Закрыла окно… А зачем? Ветра на улице нет. И не холодно. Странно.

Теперь Костя не спускал глаз с дачи напротив. Но опять потекли минуты, а чего-нибудь стоящего он не замечал. Костя посмотрел на свои записи. Всего две строчки. Не густо. В кинофильмах про шпионов — там иначе. Разведчики и телефонные разговоры подслушивают, и засекают шпионские радиопередатчики. А фотоаппараты в пуговицах, карманные магнитофоны… Здорово! Не то что у них — лежи и цыплят считай…

Неожиданно до Кости донесся легкий скрип ступенек. Он замер. Кто это?.. Дверь тихонько отворилась. На чердак проскользнул Эдик. Он вытащил из-за пазухи завязанный носовой платок и лег рядом с Костей.

Трофеи Эдика оказались невелики: две спички, окурок сигареты и кусок засохшей земли с уголком ребристого отпечатка каблука. Но Эдик, видимо, считал свои находки очень важными. Он с большой осторожностью снова завязал в платок «вещественные доказательства».

— Здорово могут пригодиться. Этот неизвестный — птица не простая. Так все замаскировал, что с дороги никогда не заметишь. Видно, и в эту ночь будет искать. Последим.

— Думаешь, будет? — недоверчиво спросил Костя.

— Должен. Раз сегодня не нашел — значит, снова придет.

— Опять, выходит, ночь не спать?

— А ты как думал! Если трудная операция, то настоящие разведчики, может, и не один месяц выслеживают… Ну, а что у тебя? Покажи тетрадь.

Вторая запись и Эдика заинтересовала.

— Какое окно? Как она его закрывала?

Окно — второе справа, а как закрывала, Костя объяснить не смог. Закрыла, и все.

— Эх ты! — сказал Эдик. — Надо все замечать. Вот смотри: из трубы идет дымок сиреневого цвета. Значит, топят печь, варят обед? А почему не на керосинке или примусе? Видишь, это загадка!

— Вон наседка и двенадцать цыплят, — подсказал Костя.

Эдик пощурился, покусал губу, но ничего подозрительного ни в курице, ни в цыплятах не нашел. Он посмотрел на будильник и вытер со лба капли пота.

— Уф-ф! Как в Асуане. Водички бы попить…

Однако в следующую секунду они забыли и о жаре, и о том, что хочется пить. Внизу, на лестнице, послышались чьи-то неторопливые шаги, заскрипели деревянные ступени.

— Хозяйка! — шепнул Эдик. — Скорей!

Едва они спрятались за широким основанием трубы, как услышали растерянный, почти испуганный голос Софьи Егоровны:

— Господи помилуй! Замок отпертый! Ведь запирала… Или не заперла?.. Совсем памяти нету.

Костя, не шевелясь, стоял за трубой и обеими руками прижимал к животу будильник, чтоб не было слышно, как тикает.

Софья Егоровна взяла грабли и, охая, приговаривая, пошла с чердака. Скрипнула дверь, а потом щелкнул замок, и опять заскрипели ступеньки.

— Мышеловка захлопнулась. — У Эдика еще хватило самообладания пошутить. А Косте было не до шуток.

— Это все ты, ты! — зашипел он. — Лезь на чердак, лезь! Что теперь будем делать?

— Без паники. Из всякого положения должен быть выход. — Эдик хлопнул Костю по плечу. — По-моему, начинается самое интересное. У разведчиков такие препятствия — обыкновенное дело. Только нюни не распускать! Продолжаем наблюдение.

Костя сокрушенно помотал головой: пропадешь с этим фантазером! Опять в историю влипли. А Николай Петрович тогда сказал: ты, Костя, человек серьезный, надеюсь на тебя. Вот и понадеялся! Опять придется теперь краснеть. Это уж точно. Из этой мышеловки без шума и не выберешься.

А пока Косте ничего другого не оставалось, как снова ложиться у окошка и обливаться соленым потом. Его уже мало интересовали и Данкина дача, и сам таинственный незнакомец.

Зато Эдик держался молодцом. Осложнение с запертой дверью будто придало ему новые силы. Словно пистолет, сжимая в руке карандаш, он не сводил взгляда с противоположного дома. И наконец Эдик дождался.

— Внимание! В крайнем левом окне вижу мужчину… Пропал… Снова вижу… Снова пропал…

Минуту спустя он начал было записывать в тетрадь про мужчину, но вдруг Костя взволнованно выдохнул:

— Смотри!

По дорожке, от дома к калитке, шли Данка и тот самый человек, что ночью копал у оврага. На нем был серый костюм, в руке он нес желтый портфель с застежкой-молнией. А у Данки в руках ничего не было. Шла в своем красном сарафанчике, в косе — капроновая лента.

Они свернули направо и пошли вдоль улицы.

Эдик старался ничего не упускать — из окошка высунулся едва не по самую грудь. Однако ничего особенного не увидел. Шли, о чем-то разговаривали, Данка чему-то засмеялась. Вот и все. Потом они скрылись за деревьями.

Только тут Эдик по-настоящему понял, в какой ловушке они оказались. Надо же проследить, куда идут, зачем. Обязательно проследить! А они заперты. Как в мышеловке! Эдик заметался по чердаку. Вылезть на крышу, к трубе. А выдержит труба? Вряд ли — поржавела вся и костыль из кирпичей вылез… А если спуститься по веревке?.. Вон и веревка бельевая между стропил протянута. Новая, крепкая веревка. На всякий случай Эдик попробовал повиснуть на ней. Выдержала. Только стропила заскрипели.

— Эдя! — взмолился Костя. — Что ты выдумал? Хозяйка увидит.

— Не бойся. Развязывай!

Когда спешишь, все не ладится. С узлами провозились не меньше минуты. Легче бы обрезать, да чем? К тому же не своя веревка — хозяйская.

Закрепив конец веревки на балке, Эдик выглянул в окошко — вот досада! Хозяйка окучивает картошку. Вдруг увидит?.. Эх, ладно, ждать некогда. Те, наверно, метров триста уже отшагали. Эдик спустил вниз свободный конец веревки и стал осторожно, ногами вперед, вылезать из окошка. Вот уже висит на руках. Теперь спускаться… Тихонько… Перехватился. Ах, как режет кожу… Ну, еще раз. Еще… А как там хозяйка?.. Эдик взглянул через плечо, и… пальцы его чуть не разжались. Открыв рот, с поднятой в руке сапкой, старушка в ужасе смотрела прямо на него. И вдруг закричала противным, визгливым голосом:

— Ты что же, басурман, делаешь?!

Она еще что-то кричала, но Эдик уже не слышал ее. Он только чувствовал: пальцы разжимаются. Упадет? Но еще высоко… Он стиснул зубы и, не разнимая рук, чуть отпустил пальцы. Ладони обожгло, и в ту же секунду ноги его ударились о землю. Потирая ладони, сердитый и насупленный, он стоял возле куста сирени. Бежать было поздно. Размахивая сапкой, к нему спешила хозяйка, на крыльце показалась мать…

Костя все слышал: и как закричала хозяйка, и как ругала сына Нина Васильевна, и как Эдик оправдывался, неся всякую околесицу, что они, мол, играют в разведчиков; он зашел на чердак, а Софья Егоровна заперла его. А сейчас он должен бежать на речку, где его дожидается Костя.

Женщины, наверное, не скоро бы успокоились, ругая и стыдя Эдика, но он не стал слушать — убежал. А Костя, оставшийся на чердаке, еще долго со страхом прислушивался к каждому шороху, ожидая, что вот сейчас здесь снова появится хозяйка. Однако никто не приходил. Костя немного успокоился. Чтобы не так чувствовать жар раскалившейся железной крыши, он снова примостился у окошка: там чуточку продувало.