— И кого назначат? Юрьева? — заинтересовался Воробьев. — Да он такой же, как Гневушев!.. Нет уж, Владимир Петрович, я тебя прошу: повремени! А то иначе колесо наше скособочится и совсем не в ту сторону покатится. А так есть надежда, что справимся… — Егор усмехнулся. — Вот и лесть выползла…

Едва Егор пришел в отдел, как Василий Ильич, еле сдерживая злобу, спросил, почему это через его голову он полез к секретарю горкома. Егор правду таить не стал, сказал как есть, что привело Сергеева в неописуемую ярость. Он закричал, что теперь и вовсе разговоров о Семенове не потерпит и лично займется расследованием его отношений с бандой. Тем более, что из Свердловска уже запросили личное дело Семенова. На что Егор спокойно ответил, что Семенова он в обиду не даст и что, если понадобится, он поедет сам в Москву, на прием к товарищу Менжинскому и расскажет о том произволе, который чинит Сергеев. Это был уже явный перехлест. Егор высказался так в запальчивости, однако слово было брошено, и Сергеев аж побелел от столь открытой угрозы в его адрес.

— Какие новости? — пересилив каким-то чудом гнев, глухим голосом спросил он.

— У Бугрова я обнаружил кусок точно такой пакли, что и у Русанова, с теми же крупинками песка. Русанов куда-то исчез… Я оставил у него дома Семенова. Вы мне дали время до обеда, я думаю, составлю кое-какую диспозицию…

— Если к утру пропадет и Бугров, я прикажу арестовать тебя! — жестко проговорил Сергеев. Он помолчал и добавил: — Под твою ответственность возвращаю Семенова! Да пусть пока в караульных походит, в дело сразу не вводить. Пусть почувствует, сколь велика вина!

— Миков из милиции просится, Чекалин… — сразу же предложил Егор. — Не хватает же людей!

В сенях загремело, и через несколько секунд в кабинет вошел Лынев.

— Хочу доложить, что Шульц у Бугрова, час уже сидит! — выпалил он.

— Что делают? — Василий Ильич даже подскочил.

— Ну… ужинают, выпивают, смеются… — пожал плечами Лынев.

— Смеются, значит… — проговорил Сергеев.

— Мне кажется, кто-то специально наводит нас на Бугрова!.. — сказал Егор.

— Кто? — усмехнулся Сергеев. — Шульц?

— Как знать, может быть, и Шульц, — кивнул Егор.

— Ну вот что! — Сергеев снова налился гневом, однако договорить он не смог, в кабинет ворвался Прихватов. Гимнастерка у него была расстегнута, ремень болтался.

— Василий Ильич, ну-ка глянь сюда! — заговорил он, бросаясь прямо к столу, не заметив, не поздоровавшись даже с Воробьевым и выкладывая перед Сергеевым бумагу. — Лично дождался! Сказал, не уйду домой, пока анализы не сделаете! Здорово, Егор! — пробасил он, углядев Воробьева. — Чего нос повесил?.. Али Щербаков какую горестную беседу прочитал? Я смотрю в окно: сначала Семенов в горком, потом ты, не случилось ли чего, позвонил Василию Ильичу… А то с бандитским выкормышем по горкомам бегать не с руки нашему брату!..

Егор усмехнулся. Сергеев перехватил эту усмешку и окоротил Прихватова.

— Хватит языком чесать! Семенова восстанавливаем мы! Разобрались, и ты брось мне эту привычку людей хулить!.. Ну чего уставился?! Где у тебя пост?! Разболтался совсем! Что за вид? Ты где служишь?

— Да я это, Василий Ильич, — облизывая пухлые губы, забормотал Прихватов, — рассупонился, чтоб бежать быстрее, поспешил новость принести…

— Поспешил! — передразнил его Сергеев. — Марш на пост! Упустишь девку — под трибунал пойдешь!

— Да за что же это, Василий Ильич, я, как верный слуга, верой и правдой…

— У нас слуг давно нет! — обрезал Сергеев. — Ишь, слуга выискался! Марш на пост и чтоб смотреть в оба!.. Иди!..

Прихватов ушел обескураженный, не понимая, за что получил разнос. «Самому стыдно, что такого наушника воспитал», — подумал Воробьев.

— На-ка, прочитай! — Сергеев пододвинул Егору бумагу. Лаборатория сообщала, что «отпечатки пальцев на денежных купюрах принадлежат гражданину Бугрову Н. Г., так как совпадают…»

— Ну, что будем делать? — спросил Сергеев.

— Надо спросить разрешение горкома, — пробормотал Егор.

Сергеев помедлил, снял трубку, попросил соединить его с Щербаковым.

Воробьев шел арестовывать Бугрова. То, что еще два часа назад казалось невероятным, теперь стало реальностью. Ордер был подписан прокурором. Русанов исчез. Семенов, за которым сходил Лынев, только развел руками. Кусок пакли, крупинки наждачного песка, деньги с отпечатками пальцев Бугрова в доме Русанова. Преступление совершил Русанов по приказу Бугрова, но не выдержал, сбежал, а Бугров действует в контакте с Шульцем и, вероятно, работает на немецкую разведку— такова была версия Сергеева. Воробьев верить в нее отказывался, Щербаков тоже. Оставались факты. Упрямые, умело подогнанные, они действовали неотразимо. Тщетно Воробьев с Щербаковым пытались убедить Сергеева взвесить еще раз их, вызвать специалистов из Москвы, понаблюдать за Бугровым. Сергеев был неумолим. Сам съездил к прокурору, привез ордер, приказав Воробьеву и Семенову произвести арест. Шел уже одиннадцатый час ночи.

Подойдя к дому Бугрова, Воробьев окликнул Лынева. Тот подошел.

— Ну что? — спросил Егор.

— Шульц пробыл два часа и ушел в десять, — сообщил Лынев.

Егор кивнул, вытащил свои «Максул», закурил.

— Проверь, вернулся ли Шульц в гостиницу, когда вернулся, с кем. Ночевать придется там. Утром тебя сменят… — сказал Воробьев.

— Понял, — кивнул Лынев и ушел.

Окна бугровской квартиры уже не светились. Инженер, намаявшись за день, спал. Предстояло провести еще и обыск, значит, надо понятых. Кого только, все спят… Воробьев смял папироску, выкинул. В первый раз он испытывал такое чувство неловкости. Ведь он шел арестовывать человека, в виновность которого не верил, более того, симпатизировал ему…

Семенов ежился от колючего ветра, подняв воротник своего матросского бушлата. Он выменял его на рынке в обмен на крепкий дедовский овчинный тулуп и очень этим гордился. Носил бушлат в холода, форсил в нем, как заправский балтиец.

— Замерз, черт! — ежась и подпрыгивая, проговорил Семенов.

— Пошли, — вздохнув, буркнул Егор.

Бугров долго не мог понять, зачем пришли Воробьев с Семеновым. Наконец инженеру вручили ордер. Он долго в него всматривался, силясь прочесть, но, так ничего и не прочитав, отдал обратно, проговорив:

— Что там… написано?

— Здесь сказано, что вас надо заключить под стражу, — четким голосом и даже с каким-то воодушевлением произнес Семенов. — Вы обвиняетесь в совершении диверсии на вверенном вам объекте, электростанции…

Наступила тишина. Бугров стоял посредине комнатки в белой нательной рубахе и брюках. Нина прижималась к нему, постоянно обращаясь взглядом к Воробьеву, точно говоря: вы же были у нас, вы же знаете его, это ошибка, недоразумение, помогите же!.. Но что мог сделать Егор?

— Я обвиняюсь в диверсии на электростанции?.. — прошептал Бугров. — Нина, я обвиняюсь в диверсии на электростанции? Да что вы?! Вы там с ума посходили?!

Проснулся, закричал сын в кроватке. Нина заплакала, принялась раскачивать кроватку.

— Мы вынуждены произвести обыск, — чужим голосом проговорил Воробьев. — Семенов, пригласи понятых…

Семенов тотчас сорвался с места, нашел понятых, точно его даже радовала эта работа, сам произвел обыск. Бугров в продолжение его стоял молча, опустив голову, но, когда Семенов нашел в сенях пачку денег, Бугров вдруг очнулся, как будто до него дошел наконец смысл всего происходящего.

— Кто-то хочет списать все на меня, — пробормотал он. — Егор, ты слышишь, кто-то хочет списать все на меня, меня вывалять в грязи, запятнать, Егор, ты понимаешь?..

— Я понимаю, — глухо ответил Егор.

— Это нелепость, чушь, это произвол, в конце концов! — снова закричал Бугров. — Я коммунист, ты слышишь, Егор, я коммунист, и нельзя так с коммунистами обращаться!..

— Перед законом все равны, — вставил Семенов. — Больше ничего нет…

— Вам лучше пройти с нами, — мягко проговорил Воробьев, обращаясь к Бугрову. — Сожалею, но у меня приказ, — Егор взглянул на Нину.