Воробьев вскочил, принес воды. Ларьев достал лекарство, забросил в рот две таблетки, запил водой. Сергеев сидел неподвижно, как монумент.

— Одна из целей заговора, о котором я говорил вначале— дискредитация и компрометация советских специалистов. Так вот, мы уже столкнулись с этим в ряде районов. Вы, наверное, знаете, что на сторону Советской власти в ее первые годы перешло работать довольно много технической и творческой интеллигенции, специалистов. Так вот, наиболее уязвимым звеном и явились эти специалисты. Как же их дискредитируют? Пишутся анонимки, совершаются преступления, которые спаливаются на них, в иных случаях имеет место открытый террор, запугивание, шантаж, подкуп. Одним из объектов компрометации и стал ваш Бугров. Вот и получается, товарищ Сергеев, хотите вы этого или нет, а вы сыграли на руку нашим врагам!

Ларьев говорил просто, даже с некоторой долей веселости, так что его речь звучала совсем вроде бы безобидно, и можно было слышать лишь эту шутливую интонацию, как и делал Семенов, постоянно похмыкивая, а можно было воспринимать лишь то, что он говорил. Сергеев слышал последнее, ибо юмора не понимал вообще и любое его проявление считал за насмешку и издевательство. И услышанное да еще в таком насмешливом, уничижительном тоне так потрясло его, что, выслушав последние слова, он вдруг поднялся и, ничего не видя вокруг себя, сшибая стулья, вышел в приемную.

Ларьев обескураженно взглянул на Воробьева, и Егор выскочил следом за Сергеевым. Василий Ильич, расстегнув гимнастерку, сидел в сенях и тяжело дышал, неподвижно гляди в одну точку.

— Иди обратно! — приказал Сергеев.

— Пойдем вместе, — предложил Егор.

— Я тебе что сказал? — тяжело выговорил Сергеев. — Ну?.. — Он в упор взглянул на Егора, и Воробьев не выдержал его жутковатого взгляда. — Я сейчас приду, — добавил он. — Скажи, по нужде вышел, приспичило!.. — раздраженно выговорил Василий Ильич, и Егор вернулся. Он вдруг понял, что Сергеев не раздавлен, нет, он взбешен и вышел лишь потому, чтобы не сорваться и не наговорить грубостей этому старорежимному интеллигенту из Москвы, коего считал теперь злейшим врагом Советской власти.

— Что, Василий Ильич? — встревоженно спросил Ларьев, когда Егор вернулся.

— Все в порядке, — кивнул Воробьев.

— Н-да… — Ларьев кашлянул. — Я понимаю, нелегко сознавать, что совершил ошибку, но что же делать? Наша профессия такова, что ошибки, которые мы совершаем, стоят очень дорого, порой не только одному человеку, но и всему государству. Мы, ленинцы, а я состою в партии с тысяча девятьсот одиннадцатого года, когда еще вели эту борьбу в условиях подполья, поклялись, что создадим государство, основанное на правде, что правда станет нашим государственным принципом, как бы горька она ни была! — голос Ларьева вдруг обрел силу, зазвучал мощно и звонко. — И народу мы обязаны говорить правду. Поэтому, согласно данных мне товарищем Менжинским полномочий я отменяю приказ об аресте Бугрова. Пока на этом все, товарищи, спасибо! Дальнейшие указания получите от товарища Сергеева! — едва Ларьев закончил, вошел Василий Ильич, сел у стола.

— Можно вопрос, товарищ Ларьев? — хрипло выговорил Сергеев.

— Пожалуйста! — с готовностью подхватил Ларьев.

— А как быть с вредителями? Выходит, прощать?!

— Этого я не утверждал, Василий Ильич, это во-первых. И в среде старой интеллигенции есть хорошо замаскировавшиеся враги, что ж, тем сложнее наша работа, вот и все. Это второе. Ну, а третье, что касается Бугрова, то ведь он не из рядов старой интеллигенции, а наш, советский, социалистический инженер! Могла ли появиться в нем контрреволюционная закваска?.. Нет, утверждаю со всей ответственностью: не могла!

— Я категорически против освобождения Бугрова и требую направить его для допросов в Свердловск со всеми собранными на него материалами. — Сергеев поднялся, и лицо его выражало решительный протест.

— Н-да… — Ларьев пожевал губами воздух, взглянул на Воробьева. — А вы что скажете, Егор Гордеич?.. Забудьте, что я говорил, давайте начистоту! Ведь вы его арестовывали, значит, согласились с мнением Василия Ильича?

Ларьев заходил по кабинету, потирая сухие ручки, покряхтывая и заметно нервничая. Сергеев ждал от Егора поддержки. Он даже был уверен, что Егор поддержит: сколько раз Сергеев выручал его, брал под защиту, прощал оплошности и промашки. Даже последний выговор за Катькова и тот самолично аннулировал. Антонина напечатала, трудившись над ним два дня, — как же, надо в Свердловск отправлять. Сергеев прочитал, а потом смял и бросил в печь. Антонина чуть в обморок не упала: такие труды и в печь. А у Сергеева просто гнев прошел. Узнав об этом от Антонины, Егор даже почувствовал прилив нежности к Сергееву; гневлив, а отходчив и зазря никого не обидит, подумалось ему тогда. Что же теперь? Если вспомнить все хорошее, что сделал для Егора Василий Ильич, то надо непременно его поддержать, а вот, если по правде идти, то Воробьев согласен с Ларьевым: нет вины на Бугрове!

— Что же молчите, Егор Гордеич? — переспросил Ларьев.

— Зря мы Бугрова арестовали, — проговорил Воробьев. — Нет на нем вины, так я считал и считаю…

— Та-ак, — прорычал Сергеев. — Ветер переменился…

— А что же раньше молчали? — спросил Ларьев. — Ведь вы вроде заместитель Василия Ильича?.. Второе лицо, и как же он, без вашего согласия, что ли, арестовал главного инженера?..

— Нет, в тот миг, когда принесли заключение из лаборатории, и я усомнился. Против улик идти трудно, тем более, что их скопилось немало. Но потом я протестовал…

— Да, улик много, — согласился Ларьев. — Вот это и должно было в первую очередь всех вас насторожить!.. Более того, необходимо было самым тщательным образом проверить эти улики, заинтересоваться ими! Как же так, братцы?! Улик, как камней на дороге, будто нарочно их для вас припасли! Так не бывает! Тем более, что Бугров умнейший человек… О-хо-хо!..

Ларьев вдруг спохватился, вытащил часы.

— Я прошу прощения, но мне надо вовремя обедать, иначе вы отправите отсюда мои останки! Пригласите Бугрова! — попросил Воробьева Ларьев.

Егор ушел за инженером.

— Я, Виктор Сергеевич, хочу остаться при своем мнении и буду вынужден доложить о нем Свиридову и товарищу Менжинскому! — глухо проговорил Сергеев.

Ларьев помолчал.

— Это ваше право! отчужденно сказал он.

— Разрешите идти?

— Идите, кивнул Ларьев.

Сергеев вышел. На пороге своего кабинета он столкнулся с Бугровым и, метнув на него зловещий взгляд, ушел.

Никита, обросший за эти дни, вошел в кабинет, затравленно взглянул на Егора, потом перевел взгляд на Ларьева. У Воробьева дрогнуло сердце от боли.

— Вы свободны, Никита Григорьевич! — объявил Ларьев Бугрову.

Несколько секунд Бугров стоял, ничего не слыша.

— Вы свободны! — повторил Ларьев.

— Значит, я… я невиновен?.. — хрипло выговорил Бугров.

— А вот это предстоит нам еще доказать или, иначе говоря, опровергнуть те факты, которые сегодня так ловко сфабрикованы, чтобы сделать виновным вас! И здесь без вашей помощи нам не обойтись. Поэтому приступайте к работе и подумайте, кто из ближайшего вашего окружения мог оказать вам такую в кавычках услугу. До свидания!..

Из пяти мест, что прислали по допросам банды из Свердловска, Егор выбрал два пункта, в которых мог укрыться Катьков. Это те же Выселки, где когда-то брали банду и где у Анастасии жил родной дядька, и еще поселок Талица, куда частенько, по рассказам бандитов, наведывался Катьков. Но Талица стояла на горе, вдали от леса, и в случае бегства можно было легко организовать погоню. А Выселки прямо в лесу, шагнул — и нет тебя за деревьями. Поэтому Выселки Егор предпочел бы более всего, будь он на месте Катькова. Эти соображения он и выложил Ларьеву.

— Ну что ж, просто чудесно, батенька! Вы прирожденный сыщик! Берите ребят и поезжайте за своим Катьковым. Вы же его упустили?

— Да вроде я… — Егор вздохнул.