— Они её получили. Честное слово. — Заверил мой спутник.

Мы поднялись по ступеням, с которых ветер тут же сдувал сыпавшийся снег, и очутились в доме, где уже великолепным было то, что не нужно сгибаться под порывами ветра.

Я бухнулась, не раздеваясь, на табурет у стола, Шаэль, так же, не снимая верхней одежды, завозился у печки.

— Я усилил тягу, — сообщил он мне через плечо, так и не повернув головы. — Сейчас согреемся.

Это была чрезвычайно приятная новость. Надежда на то, что скоро будет тепло, придала ускорение моей жизненной энергии. Я вскочила и принялась рьяно помогать Шаэлю растапливать печь. Соприкасались наши руки, грязные с дороги и ободранные щепой, которую мы отдирали от раскудрявившихся поленьев. Тем не менее, казалось, что мы играем на инструменте стихий в четыре руки, извлекая из немого доселе пространства музыку огня. Вскоре уже вовсю трещали поленья, и все те же грязные руки мы прислонили к нагревающемуся боку печи. Когда тепло проникло внутрь, нестерпимо потянуло в сон.

Перед глазами, путая сон и явь, бликами огня замельтешили оранжевые птицы, забили жаркими крыльями, всполошились, широко и беззвучно разевая клювы. Вместо голоса или клекота из птиц вырывался треск и жар, они плыли в красном мареве, превращаясь в птиц огненных, с каждой секундой все удивительней смахивающих на саламандр. Хотя, секундочку, что-то поразилось во мне, где я могла видеть саламандр вообще, откуда я это знаю? Но сон уже совершенно уносил меня из мира, где знают приблизительно, в мир, где чувствуют наверняка, и маленькая огненная саламандра, выпрыгнув из печки, уставилась на меня круглым зрачком вытянутого к виску глаза. То ли сказочная ящерка, то ли нарисованная птица....

— Ты что тут делаешь? — Строго спросила я её. — Ну-ка немедленно возвращайся на свое место! Ты путаешь порядок вещей в моем мире, поэтому иди обратно.

Саламандра распрямила невесть откуда взявшиеся крылья и тоненько, но внятно прошипела:

— Олег....

— Он жив? — обрадовалась я, но саламандра тут же строго перебила.

— Велел передать, что совсем рядом....

На саламандру опустился ботинок Шаэля. Я вздрогнула и проснулась. Подняла на него глаза, мой спутник и защитник действительно уже стоял рядом со мной, а не сидел, прижав руки к печному боку напротив.

— Зачем ты наступил .... — все ещё сонно пробормотала я.

Он открыто улыбнулся:

— Чуть заслонку приоткрыл, щепка горящая вылетела. А ты совсем спишь уже. И разговариваешь во сне. Смешная. Пойдем на кровать.

— Пойдем. — Послушно согласилась я. — Вот только умоюсь...

И все перед моими глазами уже совершенно не шутя, поплыло. В сон я провалилась в эту же секунду окончательно и бесповоротно.

Утро было добрым, несмотря ни на что. Сначала я поняла, что мне тепло и уютно, потом тут же вспомнила, что снилось что-то хорошее, но совершенно не помнила, что именно, затем осознала, что ощущение защищенности исходит от бока Шаэля, к которому я прижалась во сне. Мы спали грязные и одетые, съежившись на довольно узком диване, но это все равно было хорошо. Кто-то обычный, не пугающий был совсем-совсем рядом, и это давало мне ощущение счастья.

Шаэль как-то сразу, даже не вздрогнув спросонья, открыл глаза. Мы смотрели друг на друга, молча улыбаясь только глазами, несколько минут, и замечательное ощущение безмятежности продолжалась. Не было даже напряжения, которое возникает между мужчиной и женщиной, спящих на одном диване. Пронеслась мысль, что это все-таки странно, совсем недавно нас просто швыряло друг к другу волнами страсти, а тут вдруг внезапно шторм, переходящий в цунами, сам собой иссяк, затих, превратился в совершенно безветренный штиль. Словно мы были давними супругами, прожившими бок о бок несколько десятков лет и понявшими, что главный смысл отношений — это тихое, безмятежное лежание рядом в такое вот замечательное утро. О крайней мере, я чувствовала так.

— Привет! — наконец все так же тихо, то ли глазами, то ли уже вслух сказал Шаэль, который неизвестно что думал по поводу безмятежности.

Я наконец-то моргнула, и в пронзительной тишине мне показалось, что ресницы мои опустились с громким скрежетом. И тут я поняла, почему тишина кажется такой невероятной. Ветер стих. Совсем. Мы проснулись в белом безмолвии, очевидно, занесенные снегом в безразличных к любым событиям горах. Ни шороха, ни треска, ни робкого чириканья за окном. Ничего.

— Утро... доброе? — я еле шепнула, но опять же показалось, что мои слова покатились громовыми раскатами по половицам дома.

— Угу, — сказал одними ресницами Шаэль. И тихонько потащил из-под моей головы свою руку, на которой, как оказалось, я лежала. Попробовал её согнуть, немного поморщился. Наверное, моя голова своими тяжелыми мыслями все-таки отдавила ему предплечье.

— И? Что? — спросила я не очень внятно, но он понял.

— Займемся устройством быта. Неизвестно, сколько времени нам понадобиться куковать здесь. Кажется, мы все-таки оказались совершенно отрезаны от мира. В смысле, даже от Аштарака, который оказался отрезанным от мира. Славно, что успели. Прямо вот ещё бы чуть-чуть и не прошли.

Я все ещё никак не могла понять, почему все-таки между нами просто такое сестринско-братское тепло. Ровно такие отношения и ощущения, какие были в этой же комнате месяц назад, когда он привез меня сюда раненую. И вдруг до меня дошло.

— Кулон? — вопросительно посмотрела я прямо в глаза Шаэлю. И только сейчас заметила, что глаза у него золотисто-карие, золотого, необычного цвета.

— Ануш забрала, — кивнул он.

Мне стало ещё спокойнее, если это вообще было возможно. Казалось, что прямо вся растекаюсь по дивану от спокойствия. Таким образом, я стала неторопливо стекать на пол, чтобы подойти к окну и посмотреть, что там творится. Стекло оказалось совершенно заснеженным, и видно из него не было совершенно ничего. Белая пелена. В избе, даже отдельно от пышущего даром Шаэля оказалось вполне тепло. По крайней мере, на свитер, в котором я, как оказалось, спала, не нужно было надевать куртку и шаль. Шаэль уже опять колдовал около отдавшей нам тепло и остывшей к утру печки, я посмотрела на щепки, разбросанные вокруг, и внезапно вспомнила что-то важное. То, что, то ли приснилось, то ли пригрезилось.

В поисках следов призрачной саламандры я внимательно оглядела половицы вокруг печки. Шаэлю о своем вчерашнем видении почему-то мне совершенно не хотелось сообщать.

— Ты что-то ищешь? — он обратил внимание на мой сосредоточенный вид.

— Да так.... — ничего. Честно говоря, не знаю сама, зачем ему соврала. Ничего особенно на половицах, замусоренных щепками, не обнаружилось. Я стала помогать Шаэлю, сметать их в одну кучу.

Когда печка опять разгорелась, мы отправились разбирать рюкзак, брошенный вчера у порога. Там оказался приличный запас всяческих консервов и круп. Было даже три бутылки подсолнечного масла и два пакета с конфетами. Сначала я расстроилась, что это были карамельки, а не шоколадные конфеты, а потом обрадовалась, что они вообще были. Собственно, пока мы расставляли упаковки по полочкам в шкафу, я умудрилась незаметно съесть несколько карамелек, которые вдруг показались мне вкуснее даже шоколадных конфет. Шаэль, конечно, заметил, но ничего не сказал, только хитро усмехнулся.

Чудесное безмятежное утро продолжалось, и пока мы варили кашу на разгоревшейся печке, и пока наводили порядок в комнате, изрядно подзаброшенной с того момента, как я вынужденно тут гостила в прошлый раз. Шаэлю с трудом удалось немного приоткрыть дверь на крыльцо. Он присвистнул, когда выглянул наружу, и сказал:

— Славненько нас замело. Ну, ничего, завтра попробую убрать снег. Если только ночью опять снегопада не будет. А сегодня объявляю день отшельника.

И засмеялся, очень довольный собой.

Сквозь белое марево, окружавшее нашу заброшенность, незаметно стали пробиваться сумерки. Белый свет наливался блестящим серым, и хотя, судя по всему, до ночи было далеко, как-то сразу без перехода утро перевалило на вечер. Томность долгого пробуждения превратилась в вечернюю приятную усталость. Мобильный я отключила, поэтому времени не стало. Как и всего пугающего, что могло прийти из вне с резким звонком.