Когда я наконец-то с большим, надо сказать, облегчением открыла глаза, Шаэля в доме не было. Может, поэтому тишина была не такая умиротворяющая, как вчера, а напряженная и пугающая. В которой вот-вот что-то случится. И, кажется, я совершенно точно знала что.

В навалившейся тревожной тишине вдруг резко и гортанно закричала какая-то пронзительная птица, и тут же совершенно жутчайшим образом её крик перешел в кваканье. В этом одиноком клокочущем звуке раздался ещё один — скрип двери в сенях, и в комнату танцующей походкой вошел Влад. Хотя.... Нет, это был уже совсем не Влад.

— Привет, Генрих, — обреченно сказала я, и забилась в угол кровати. Я не собиралась бежать, и потому что уже приняла решение, и потому что это было бессмысленно. Я не могу с невероятной быстротой карабкаться по отвесным скалам, а демон, кажется, даже не запыхался, проделав такой длинный и тяжелый путь.

— Неужели ты уже не узнаешь своего мужа? — Генрих говорил как-то странно, словно рот у него был набит вязкой жвачкой. — Ах, ты, моя ветреница! Полтора месяца не виделись, и уже своего любимого чужим именем называешь.... Ну, теперь мы снова вместе, и, будь уверена, я-то уж напомню тебе, как меня зовут.

— Я не буду называть тебя Владом, — зачем-то решила пояснить я. — Никогда больше я не буду называть тебя Владом.

— И почему это? — Генрих остановился на пороге, и умильно склонил голову к плечу. — Чем тебе, моя красавица, не угодило это имя? Как сказал классик «Что в имени тебе моем»! Зови меня Владечкой. Или Владюшечкой.

Его издевательский тон вывел меня из себя. Как всегда он разбудил во мне бессильную ярость, и я стала истерично кричать, хотя понимала, что с этим существом говорить ни о чем вообще не стоит:

— Это ты.... Ты убил ребят-букинистов и Татьяну Романовну! Зачем?! Ты издевался надо мной, да, но ты не переходил черту. Зачем ты превратился в абсолютное чудовище?

— Милая моя, мне нужно было много энергии, чтобы до тебя дойти. Ты же сбежала, и оставила меня просто ни с чем. Опустошенного, безутешного и разбитого. А эта библиотекарша....

— Музейщица, — зачем-то, скорее по инерции, поправила я.

— Да фиг с ней, главное, что я попутно ещё одно доброе дело сделал. Закрыл источник ненужной информации.

— Если ты хочешь убить меня, то убивай. И прямо сейчас, — меня охватило какое-то сонное безразличие. Наверное, он уже начал тянуть из меня эмоции.

Генрих искренне удивился:

— Зачем мне убивать тебя, дорогая? Я пришел, чтобы вернуть тебя и жить в любви и счастье.

— Лия.... — произнесла я еле слышно, но он понял.

— Я не тронул Лию, — мне очень хотелось в это поверить, и я поверила. — Видишь, как люблю тебя? Знал, насколько она тебе дорога, поэтому не тронул. Хотя сдержаться было трудно. В ней столько.....

Генрих плотоядно облизнулся. Или мне это показалось?

— Так что теперь? Чего ты теперь хочешь от меня? — торопливо перевела я его мысли.

— Для начала.... — Генрих сделал шаг в мою сторону, и похотливый огонь, загоревшийся в его глазах, сказал мне все о его хотениях. — Так как я люблю, а ты — терпеть не можешь....

Он похлопал себя по карману:

— Я запасся детским кремом. Все для тебя, любимая....

Он сделал ещё несколько вкрадчивых пританцовывающих шагов в мою сторону. До соприкосновения с ненавистным мне существом оставалось несколько мгновений. Просто выворачивало наизнанку от мысли, что эта тварь сейчас коснется меня.

Он приблизился настолько, что я с ужасом заметила, что Генрих уже начал изменять и такое родное лицо Влада. На меня смотрели отекшие, резко постаревшие глаза, белки которых прорезали красные жилки, нос растекся у основания и почему-то заострился хищно к кончику, губы, раззявленными бесформенными лепешками, обнажали неровные, торчащие в разные стороны зубы, видны были так же воспаленные десны. Изо рта периодически вываливался распухший язык, и я поняла, почему он говорит так странно. По брезгливости, которая проявилась на моем лице, Генрих понял, что я очень хорошо разглядела его, и зло хмыкнул:

— Видишь, как без тебя я теряю человеческий облик? И ты ещё сомневаешься, что нужна мне как воздух?

Он остановился и вдруг жалобно посмотрел на меня, чуть наклонив к плечу голову:

— Как не поняла до сих пор, что любовь требует жертв? Разве ты можешь быть настоящей женщиной, если не готова к терпению и жертвенности?

Он мог выглядеть даже трогательно, если бы тут же не осклабился:

— Я помогу тебе стать настоящей женщиной. Теперь на моих исключительных условиях мы создадим семью. Только ты и я. И никого больше.

Если Генрих хотел вызвать у меня жалость и сочувствие, то явно не преуспел в этом.

— Кто это тебя так? — я отбросила его давление на мое чувство вины, как мячик. Он понял, что игра на сочувствие, действующая безотказно до сих пор, дала трещину. Правила изменились, и это понимание скрутило уже почти не человеческое лицо Генриха в ещё более отвратительную гримасу.

— Старый маразматик, — прошипел он куда-то в сторону, и я поняла, что он имеет в виду Старый Дом. Лиин защитник, очевидно, не подвел, и сумел дать отпор демону. Я с благодарностью подумала о его надежных, хоть и потрескавшихся стенах, и птицах-оберегах, нарисованных на входной двери.

В этот самый подходящий момент, почти как в хорошем триллере, с громким стуком распахнулась дверь, и в комнату ворвался взъерошенный и раскрасневшийся Шаэль. С одной стороны меня охватила жуткая радость, что я теперь не один на один с явившимся за мной чудовищем, с другой, очень испугалась за Шаэля. Даже и не знаю, какое чувство во мне было в этот момент сильнее.

— Ты... — задыхаясь, проговорил Шаэль, и я не поняла, к кому он обращается.

— Привет! — как-то уж слишком радостно сказал Генрих, и, опять склонив голову к плечу, с бесстрашным любопытством начал наблюдать происходящее.

— Шаэль, — крикнула я из своего пока ещё спасительного угла кровати, — осторожнее....

— Да, да, — глумливо передразнил меня еле ворочающимся языком Генрих, — ты уж как-нибудь поосторожнее, Шаэль.

Я махнула рукой в сторону Генриха, и тут удивилась тому, что Шаэль остановился у порога и странно молчит. А ещё через мгновение вздрогнула от понимания, что Шаэль стоит не против Генриха, а как-то рядом с ним.

— Почему ты? — еле смогла выговорить я, в глубине подсознания уже понимая, что происходит на самом деле.

— Потому что!!! — громогласно и издевательски захохотал Генрих.

— Потому что он — мой последний демон. Познакомься с ним, Лиза! И скажи: «Привет, демон бессилия!».

Когда-то давно я училась играть на гитаре. А так как не просто бренькала в уличной компании, а ходила в музыкальную школу, то это называлось учиться «по классу гитары». А так как меня получалось неважно, так как музыкальной одаренности я была лишена кем-то свыше напрочь, то воспринимала эти уроки, как муки вечные. Слух у меня всегда был слабенький, музыкальная память — и того хуже. Но, набив о струны мозоли на пальцах в первый год обучения, я все равно упорно продолжала таскаться с огромным гитарным чехлом и папкой для нот в двухэтажное, все время свежепокрашенное здание. «Школу искусств». Зачем-то мне это было нужно. Наверное, я тогда уже начинала верить, что если очень стараться, то даже непреодолимые обстоятельства (в данном случае — полное отсутствие музыкальной одаренности) можно преодолеть.

Однажды по дороге в музыкалку я поскользнулась и упала на заледенелом перекрестке. В одной руке у меня была зачехленная гитара, в другой — нотная папка. Ни то, ни другое отпустить не могла. Так как руки были заняты, опереться на них, чтобы подняться, было невозможно. Лежала распятая перед вздыбленными мордами автомобилей и думала, что сейчас мне конец и придет. Сжимала только судорожно ручку чехла и веревочки на папке. Кто-то выскочил из машины, поднял заледеневшую девочку, то есть меня. И я пошла дальше. В музыкальную школу.