Молодежь хихикает. Хулиганистый Витя громко поет песню Высоцкого «…Хорошую религию, придумали инду-у-у-сы». Группа поддержки Мартынова шикает на них и оправляется к Элеоноре Михайловне смотреть на кота. Конечно, похож на Павла Николаевича, Царствия ему Небесного. Вон и смотрит так же, и ходит в вразвалочку! Он-он, и спорить нечего. Виталий Егорович ничего интересного в обращенном коте не увидал. Хмыкнул, ушел к себе. Надо будет Симе рассказать, пусть посмеется.

Ночью не спалось, погода что ли меняться будет? Все лезли в голову мысли разные. Конечно, Мартынов ерунду нес. Умер, так умер, и ничего не попишешь. А вдруг доля правды есть? Дыма без огня не бывает. Если индусы столько лет в это верят… Даже заманчиво знать, что после смерти как будто шанс дается заново прожить. Вроде сейчас черновик писал, а потом все начисто. Исправил, изменил и живи, радуйся. Хорошо бы так по правде было! Тогда он совсем бы все поменял. Перво-наперво, решился бы к Тасе подойти. Допустим, он ей тоже понравился, и они поженились. Институт бы бросил, уехал бы с ней на Север. Работал бы как настоящий мужик, на охоту бы ходил, на рыбалку. Был бы широкоплечий и крепкий. Носил меховые сапоги и мохнатую шапку. Тася родила бы двоих или даже троих ребятишек. Сыновья были бы такие же крепкие и мужественные ребята, как он. А девочка была бы с пепельными кудряшками, ласковая, красивая, похожая на Тасю. Жили бы они в просторном деревянном доме, где пахнет смолой, и у двери лежит большая собака, положив на лапы умную морду. Приходят гости, такие же сильные, крепкие люди. Может, даже Гриша с семьей. На столе соленая рыба, Виталий сам поймал, картошка с грибами, жареное мясо, а не растреклятый надоевший «оливье». Тася смеется, гладит его по плечу. Разговаривают об охоте, работе, надо бы всем собраться и построить школу в поселке. Хватит ребятишкам мотаться. Мальчишки согласно кивают. Конечно, они тоже рады помочь, вместе с отцами осилят любую постройку. Разве такие мужики, северные волки, отступят перед трудностями?

Дети играют с собакой, потрескивает огонь в печке, Виталий Егорович тихонько наигрывает на гитаре. Под тонким свитером перекатываются крепкие мускулы. За окном медленно падает снег и ложится на ослепительно белые пушистые сугробы.

Сердце-то как заныло. Наверное, гроза будет. Встать, выпить лекарство? Лень, слабость какая-то навалилась. Что там Мартынов еще говорил? А надо только, чтобы в прежней жизни ничего плохого не сделал. Виталий Егорович вроде не делал плохого. Кляузы не писал, никого не подсиживал. Чужого не брал. А что изменял жене, так Сима сама виновата. И потом, он же семью не разбивал, ни свою, ни чужую. Вот сына вырастил. Работал честно, о семье заботился. Выходит по всем статьям хороший человек. Вполне достойный. Заслуживает шанс заново прожить.

Ух, молния какая сверкнула! Ну, сейчас грохнет! Бочку-то он забыл поставить. Вон уже тяжелые капли застучали по железной крыше. Может, встать? Бочку подвинет и заодно лекарство выпьет.

Виталий Егорович открыл дверь, вот это ливень! Воды за полчаса наберется. Дел-то на копейку, чуть-чуть левее поставить, под водосток. Обхватил скользкую деревянную бочку двумя руками…

Резкая боль стальным стержнем пронзила через грудь и левую руку. Хотел крикнуть, позвать жену. Сталь застряла в сердце, не давала вздохнуть. Рот широко открыт, рука беспомощно повисла. Неужели… это… все? Вот… так… запросто… конец!!!! Даже… и не вздохнул перед смертью? Все… значит… прощай… Виталий Егорович? А… может… шанс?..

И он, превозмогая страшную боль, первый раз не смирился! Оттолкнулся от бочки и сделал глубокий вздох, как настоящий северный волк.

Бывшие коллеги и друзья тепло и хорошо говорили о Виталии Егоровиче. Замечательный, ответственный работник. Прекрасный, заботливый муж и отец. Прожил достойную, честную жизнь, ничем не запятнав себя. Уж как он любил свою семью! Всегда все в дом, все для жены, сына, а потом и внучки.

Сима, вытирая глаза, кивает, такой муж! Она за ним прожила, как за каменной стеной. Забот не знала. Антоша вспоминает, как отец всегда воспитывал его, приучал к труду и честной жизни, на ноги поставил, в люди вывел. Да что и говорить? Светлый человек. Светлую жизнь прожил. Даже умирая, о семье заботился. Услышал, что дождь начался и пошел бочку подставить. Так и нашли его бедного возле крыльца. А лицо такое спокойное, даже как будто улыбается чему-то.

Людочка, с матерью постарались со столом на поминки. И колбаска финская, икра в вазочке, салаты, маленькие гренки со шпротами и тертым сыром. Бабушка кутью сделала с медом, изюмом, черносливом. Сервиз «Мадонна» и чешский хрусталь». Словом, помянули достойно, все как у людей.

Ну и отмочила тети Клавина Людка! Принесла матери подарочек! Бедная Клавдия, только мужа схоронила, года не прошло. А тут родная доченька постаралась. Забеременела в семнадцать лет! Школу бросила, выпускной класс.

Как дядя Костя от пьянки помер, так все надеялись, что Клавдия вздохнет спокойно, и на тебе! Людка всегда была оторва, в отца пошла, бесстыжая. Даже матери вовремя не сказала про такую беду, а теперь уж поздно меры принимать. И главное, Клавдия от стыда ходит по стеночке, глаза заплаканные, а этой шалаве хоть бы что.

Да что уж теперь говорить, вся в отца пошла. Дядю Костю весь дом слышал, и эта красавица прославилась на весь район. Кто отец ребенка, так и не выяснили. Людка и сама, видать, не знает. Они с подругой Ленкой вечно со шпаной хороводились. А потом и вовсе стали шастать к троллейбусному парку, с шоферами гулять. Сколько раз Людку выпившую видели. Чего теперь удивляться. Вот повезло Клаве с дочкой.

Как они орали и скандалили, весь дом слышал. По Людкиному, так не она виновата. А Ленка со своими советами… То, мол, пижму попей, то молока с йодом, то выпей водки и в горячей ванне посиди. Это вместо того, чтобы сразу матери сказать. Ну теперь делать нечего, придется рожать.

Когда Людка родила девочку, хотела ее сразу в роддоме оставить. Тетя Клава не дала, что люди-то скажут, да и жалко. Девчонка родилась слабенькая, как жива-то осталась, после Людкиных попыток освободиться, неизвестно. Назвали заморыша Олей, тетя Клава опеку оформила.

Соседи собрали что могли: кто – коляску старенькую, кто – кроватку, кто – одежду. Людка даже спасибо не сказала. Дождалась, когда восемнадцать исполнится, и след простыл. Куда сбежала, даже подруге Ленке не докладывала. Осталась Клава на старости лет одна с маленьким ребенком.

Когда Оля начала разговаривать, тетя Клава ей сразу сказала: «Я тебе не мама, а бабушка Клава, мать твоя – шленда. Знать про нее не знаю и знать не хочу!»

Маленькая Оля ничего не поняла, звала бабушку мама Клава. А слово шленда показалось ей очень страшным, и она назвала так старую куклу, у которой волосы отклеились.

Попадало Оле от бабушки часто. Видно, тетя Клава решила наверстать упущенное в воспитании дочки. Особенно ругалась за разбитую посуду. Оля часто роняла чашки и тарелки, особенно когда терла их намыленной тряпкой. Тетя Клава в сердцах отвешивала ей подзатыльник.

– Вот криворукая уродилась! Вещи не бережешь. Никакой зарплаты не хватит, на одни чашки протратимся. Вот помру, узнаешь почем фунт лиха, кто тебя кормить станет?

Оля очень боялась, что мама Клава умрет и оставит ее голодать и «ходить по миру». Правда, тогда, наверное, и по затылку никто давать не будет.

Она стала делать все медленно, тогда вещи не ломались, но Оля становилась «копуша, которую за смертью посылать».

В первом классе Оля подружилась с Наташкой Бархоткиной. А с кем же еще? У остальных детей были обычные семьи. У Оли была мама Клава, у Наташки – папа алкаш. У Димы мать пила, отец сидел в тюрьме. Но с Димой зачем дружить, он же мальчик. Про их семьи и скрывать ничего не надо, в этой же школе училась Олина мать и Наташкина мать, и отец Димки.

Оле очень нравилась одноклассница Верочка. Верочка училась хорошо и сама была такая аккуратненькая, нарядная, похожая на дорогую куклу. У нее даже школьные фартуки были с кружевными оборочками и красивые туфельки.