— Оставь.

— Грег, выслушай, прошу! — Он почти шептал, но для меня этот шепот был громче крика.

— Он ничего не знал, — словно разбившаяся на каменном полу сосулька, зазвенели в моей голове уверенные слова Артемии, — это я всем запретила рассказывать ему про наши дела. Потому и не хотела, чтоб Камира его забирала. Все равно, когда он все узнает, сам уйдет. А ей будет в тысячу раз больнее. Все гоблины бесчувственные и безжалостные, я теперь про них знаю больше всех людей.

— Не могут все быть одинаковыми, — крепко держа меня за руку, убежденно возразила Ортензия, — если бы он был злой, Грег бы с ним не дружил. У него нюх на злых и подлых.

Спасибо, родная, прижимая ее к себе другой рукой, наконец-то вздохнул я свободнее.

— Прошу всех к столу, — махнула в сторону столовой миледи, и гости заторопились, понимая, что мне нужно время, чтоб немного остыть и прийти в себя.

И уже через пару минут я ощутил стыд за свою вспышку. Ну и в самом деле, с чего так расстроился? Ведь всегда соблюдал святое правило не обвинять и не судить никого, пока не выслушаю всех, кто хоть сколько-то в курсе событий. Причем, если потребуется, то и не единожды.

А в этот раз наверняка сказалось напряжение последних дней, все-таки никогда еще не приходилось мне влипать в такие серьезные передряги, абсолютно не подготовившись.

— Все в порядке, пойдем, — чувствуя, что могу наконец держать себя в руках, подтолкнул я Зию к столовой, и жена, бдительно оглядев мое лицо, первой шагнула в двери.

Я вошел следом и за столом сразу наступила тягостная тишина, а настороженные взгляды гостей вонзились в меня пучком холодных дротиков. Вот же змейство, похоже, я запугал их до потери аппетита. И хотя я просто до зубовного скрипа ненавижу извиняться и оправдываться за проявление свойственных всем нормальным людям слабостей, сейчас, похоже, придется переступить через себя.

— Прошу всех извинить нас за небольшое недоразумение, надеюсь, оно не повлияло на ваше намерение проверить мастерство главного повара? Иначе он будет очень расстроен! — Опередившая меня Ортензия сияла просто ослепительно радушной улыбкой, и мне невольно стало смешно и совестно.

До чего я дошел, теперь уже не я защищаю свою жену, а она меня. Причем от меня же самого.

— Что-то я устал за последние дни, — усаживаясь на свое место, проворчал я вполголоса и, взяв Ортензию за руку, благодарно поцеловал ее узкое запястье.

После моих слов с лиц присутствующих словно стекли маски, правдоподобные, но неживые. Потянулись к приборам руки, побежали вокруг стола предупредительные лакеи.

— Пожалуй, я бы еще разок воспользовалась приглашением, — пробормотала Олли, с несчастным видом рассматривая наполовину съеденный огромный кусок торта.

Это уже второй кусок, первый она проглотила с таким восторженным видом, что Ортензия не выдержала и незаметно кивнула лакею на ее тарелку.

— Ты можешь приезжать к нам на все каникулы, — немедленно откликнулась жена, и по ее поспешному ответу я понял, что девушка задела в душе Зии какие-то особые струны.

Но пригласить Олли и не пригласить Руна я считал неправильным. Мне был симпатичен откровенный парнишка, самозабвенно преданный своей первой любви, и не хотелось доставлять ему лишние страдания. Поэтому я слегка нахмурился и шутливо попенял жене, что не подобает выделять кого-то из учеников, а потому приглашение действительно для всех.

Мы уже ушли от обеденного стола и удобно расположились в креслах вокруг открытого огня, разожженного в огромной чаше. Это уютное местечко, расположенное в дальней половине столовой, было первым, что я обустроил по своему вкусу, поселившись в стерильно чистых, но старомодно неприветливых стенах этого дворца. Когда-то здесь стояли лишь пиршественные столы в виде буквы «п», и, едва переехав в Монтаеззи, я приказал вынести их в подвалы. Мне всегда хотелось иметь уютную семейную столовую, где будет приятно обедать и своей семьей, и угощать друзей. Многолюдные официальные пиры всегда вызывали в моей душе невообразимую тоску.

Ковен разрешил в тот раз Клариссе помочь и прислал опытных мастеров, закончивших все дела в несколько дней. С тех пор этот уголок настолько полюбился нам с Зией, что я решительно запретил даже приближаться к нему нахальному голубоглазому старичку, перестраивавшему весной замок по своему разумению. И лишь одно изменение появилось здесь за эти годы. Вот уже три месяца, как возле окна, в сделанном на заказ большом керамическом горшке, растет ветвистый кустик духов.

— Ну что же, — отставив чашечку с горячим отваром, приготовленным по останскому рецепту, решительно произнесла Артемия, — наверное, пришло время мне во всем признаться. Но сначала хочу сказать — теперь я понимаю, что была неправа, но тогда у меня не было иного желания… И я сама выбрала свой путь и готова понести любое наказание.

Она помолчала, глотнула отвар, тяжело вздохнула и, как в пропасть со скалы, безоглядно бросилась в собственное прошлое.

— Меня отдали замуж в пятнадцать лет за довольно состоятельного вдовца. Впрочем, я не понимала тогда, что он, по сути, просто купил себе молоденькую девчонку, все твердили, как мне повезло, и я сама думала так же. Жизнь в доме мужа была намного легче и приятнее, чем в родительском. Не нужно было рано вставать, кормить и доить коров, сбивать масло, варить творог и в любую погоду везти на тележке за пять лиг в соседнее большое село. Делать мне вообще ничего не приходилось, в доме были повар и служанка. Мои младшие сестренки, приходя в гости, смотрели на меня с откровенной завистью. Жизнь и так была ко мне милостива, но когда через два года мой муж неожиданно умер, оставив мне все состояние, я посчитала себя необычайно везучей.

Артемия горько усмехнулась своим воспоминаниям и отвернулась к окну.

— Вскоре мой дом начали осаждать женихи, и теперь уже я выбирала себе партию по душе. И почти выбрала, да в один вьюжный морозный вечер в ворота постучали какие-то люди. Они попросились переночевать, и я, сама не знаю почему, согласилась. И не прошло и трех дней, как поняла, что влюбилась в их командира. Я любила впервые в жизни, и это чувство было так огромно… так всепоглощающе… Если бы он в тот миг потребовал отдать всю кровь, отдала и не охнула. И он тоже твердил нежные слова. Зима в том году была морозная и снежная, все дороги из города завалило намертво. А у меня на душе весна цвела, казалось, красивее и лучше времени года еще не бывало. Но едва снег немного стаял, он собрался и уехал, даже не оглянулся. Еще и насмехался на прощанье, советы давал, за кого выйти замуж. Я чуть с ума не сошла от горя, но первое, что сделала, наняла надежных парней и послала по его следу. С этого дня я не покупала себе наряды и украшения и через неделю дала согласие на брак не тому жениху, что нравился мне раньше, а тому, что был богаче и старше всех. В конце лета у нас родилась дочь, и только я знала, кто ее настоящий отец. Дела обоих мужей я прибрала к рукам, целыми днями проверяла отчеты, считала выгоду, и через три года, когда мой муж случайно погиб на переправе, в моих руках было неплохое состояние. И никто не знал, что большая часть прибыли уходит на оплату шпионов, любыми путями втирающимися в доверие к отцу моего ребенка. Разумеется, я уже была не настолько доверчива, чтобы верить всему, что писали мои наемники, и нанимала других перепроверять полученные сведения. Это стоило очень дорого, зато уже через несколько лет я сумела сделать выводы, которые меня потрясли. Они не были людьми, мой бывший любовник и его родственники, хотя и были на нас необычайно похожи, особенно на чиндайцев, и потому специально носили похожие прически и одежды. А иногда покупали у шаманов амулеты и надевали личины. К этому времени я встретила милорда Шуглинда, и он начал всерьез за мной ухаживать. У него было поместье в наших краях и замок на восточном побережье. Этот замок и сыграл решающую роль, я как раз получила неопровержимые доказательства, что нелюдей очень сильно интересуют те места. Я снова вышла замуж, милорд удочерил Камиру, и мы переехали на восточное побережье. Я думаю, не нужно говорить, что милорда я никогда не любила. Впрочем, я вообще разучилась любить, я говорю про чувства к мужчинам. Еще задолго до рождения дочери. Только к ней я испытывала нежную привязанность, сама себе удивляясь, как это возможно: смертельно ненавидеть предавшего меня мужчину и всем сердцем обожать его ребенка. Но потом объяснила себе и это, она не была его ребенком, потому что никогда не была ему нужна. И даже больше… Мои шпионы доносили, что иногда женщин, пустивших в свою постель одного из нелюдей, находили заколотыми. Обычно такие случаи списывают на ревность и осуждают кокеток, морочивших голову сразу двоим. Но я, получая подробные отчеты, знала точно — чужакам и в голову не приходило ревновать человечек. Они убивали не всех своих любовниц, а только тех, у кого могли родиться их дети. Я часами стояла на коленях перед алтарем всеслышащего, вознося горячие молитвы за то, что не дал мне в тот черный день проговориться. Иначе мой любовник не пожалел бы ни меня, ни свое дитя.