Ди смотрит на меня так, будто ответ очевиден.

– Надо просто искать.

ИМЯ: Уиллем

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: Голландец

ВОЗРАСТ: в прошлом августе было 20

ВЫРОС В АМСТЕРДАМЕ.

РОДИТЕЛИ: Яэль и Брам. Мама – не голландка. Мама – врач-натуропат.

1,9 м, 57 кг.

Прошлым летом выступал в труппе «Партизан Уилл».

Это полный список точных фактов из биографии Уиллема. Он занял лишь треть страницы в одной из моих заброшенных тетрадей с лабами. Закончив, я вижу, что этот список – как усмешка, как будто реальность отвесила мне оплеуху. Думаешь, что влюбилась, и это все, что ты о нем знаешь? Восемь фактов? И как я его по этим данным найду? Ладно там искать иголку в стоге сена. Это просто. Ее хотя бы заметить можно. Я же хочу найти конкретную иголку на игольной фабрике.

Восемь фактов. Унизительно. Я пристально смотрю на страницу, собираясь вырвать ее из тетради и смять.

Но вместо этого я переворачиваю лист и начинаю составлять новый список. Я записываю случайные мысли. Веселое изумление на его лице, когда я призналась в своих опасениях, что он меня похитил. Его вид, когда в кафе он выяснил, что я единственный ребенок, и спросил, одинока ли я. Безумная детская радость, когда он сел на баржу с Капитаном Джеком. Как приятно было осознавать, что это благодаря мне он сейчас такой. Звуки Парижа в подземной части канала. Париж, увиденный с сиденья велосипеда. Его рука на моем бедре. Его свирепый взгляд, когда он побежал выручать тех девчонок в парке. Поддержка, которую я чувствовала, когда он держал меня за руку во время нашего бегства по улицам Парижа. Неприкрытые чувства, когда я спросила его за ужином, зачем он меня сюда привез. И потом сквот, как он на меня смотрел, как я почувствовала себя большой и сильной, могучей и смелой.

Я не борюсь с нахлынувшими воспоминаниями, а пишу и пишу. Страницу, другую. А потом понимаю, что пишу уже не о нем. Я пишу о себе. О том, что в тот день чувствовала, включая свой страх и ревность, но в первую очередь то, что мир полон исключительных возможностей.

Я исписала три страницы. Ничего из этого не поможет мне его найти. Но когда я пишу, мне хорошо – нет, даже не просто хорошо, я чувствую наполненность. Что все как-то правильно. И я очень-очень давно не испытывала этого чувства, и именно оно убеждает меня, что искать его все же надо.

Самый конкретный факт из моего списка – это «Партизан Уилл», поэтому я начинаю с него. У них есть простенький веб-сайт, увидев его, я сразу разволновалась, но потом заметила, как давно он не обновлялся. Там рекламируются постановки двухлетней давности. Но все же там есть вкладка с координатами, на которой я нахожу адрес электронной почты. Я сижу несколько часов, сочиняю десять разных вариантов писем, но в итоге все тру, оставляя простенькое:

Привет!

Я пытаюсь отыскать голландца Уиллема, ему 20 лет, и прошлым летом он играл в «Двенадцатой ночи». Я на нее ходила в Стратфорде-на-Эйвоне в августе, мы с ним там познакомились и поехали в Париж. Если кому-нибудь известно, где он, пожалуйста, передайте ему, что Лулу, она же Эллисон Хили, хотела бы, чтобы он вышел на связь. Это очень важно.

Я добавляю свои контактные данные, на миг задумываюсь, воображая себе, как нули и единицы, или из чего там состоят эти письма, полетят через океаны и горы и приземлятся в чьем-то почтовом ящике. Кто знает? Может быть, даже в его.

И нажимаю «Отправить».

Через тридцать секунд я слышу звук, оповещающий о входящем сообщении. Неужели? Неужели так быстро? И так просто? Кому-то известно, где он. Или, может, он сам искал меня все это время.

Трясущимися руками я открываю почту. Но там просто вернулось мое сообщение. Я проверяю адрес. Посылаю снова. Оно снова возвращается.

– Первый страйк, – сообщаю я на следующий день Ди перед уроком. И рассказываю о недошедшем письме.

– Я не люблю использовать спортивные метафоры, но, мне кажется, бейсбол – довольно долгая игра.

– В смысле?

– Оставайся на базе и жди длинной передачи.

Торжественно входит профессор Гленни и начинает рассказывать о «Цимбелине», пьесе, которую нам предстоит начать, и последний раз объявляет о продаже билетов на «Как вам это понравится», а потом коротко напоминает, что пора задуматься об устной презентации, намеченной на конец года.

– Можно работать одному или с напарником, презентация может быть стандартной или с элементами театрализации.

– У нас будет театрализация, – шепчет Ди. – Гленни это любит.

И мы переглядываемся, словно оба подумали одно и то же. После урока мы подходим к кафедре, где, как обычно, трутся его фанатки.

– Что, Розалинда, хочешь купить билет на «Как вам это понравится»?

Я краснею.

– Я вообще-то уже купила. Дело в другом, я хочу найти человека, с которым потеряла связь, а зацепок у меня не так много, но он связан с труппой, которая ставит Шекспира, в прошлом году я видела их в Стратфорде-на-Эйвоне, у них есть веб-сайт, но письмо вернулось, хотя их выступление я видела меньше года назад…

– В Стратфорде-на-Эйвоне?

– Да. Но не в театре. Это, так сказать, андеграунд. Труппа называлась «Партизан Уилл». Выступали они возле канала. И было здорово. Я вообще-то забила на «Гамлета» в постановке «Королевской Шекспировской компании» ради их «Двенадцатой ночи».

Профессор Гленни радуется.

– Ясно. И ты потеряла Себастьяна? – Я ахаю и краснею, но потом понимаю, что он имел в виду лишь пьесу. – У меня там в турбюро старый друг работает. «Партизан Уилл», говоришь?

Я киваю.

– Посмотрю, что смогу на них откопать.

На следующей неделе, прямо перед весенними каникулами, профессор Гленни вручает мне бумажку с адресом.

– Вот что нашел мой друг. Это из полицейского досье. По всей видимости, твои друзья имеют привычку выступать без разрешения, их арестовывали. Но давно, я не знаю, насколько информация актуальная, – я смотрю на бумажку. В ней указан английский город Лидс.

– Спасибо, – говорю я.

– Не за что. Расскажи, чем кончится.

Этим же вечером я распечатываю письмо, которое я отправляла на адрес «Партизана Уилла», но потом, передумав, пишу самому Уиллему от руки.

Дорогой Уиллем!

Я стараюсь забыть тебя и тот день, который мы провели в Париже, вот уже девять месяцев, но, как видишь, получается не особо. Я, наверное, в первую очередь хочу узнать следующее: ты просто ушел? Если да, то все нормально. Ну, то есть не нормально, но если ты скажешь правду, я переживу. А если не ушел, то я и не знаю, что сказать. Разве только что мне жаль, что я сама ушла.

Я не представляю, как ты отреагируешь на это письмо (это же как призрак из прошлого). Но независимо от того, что тогда было, я надеюсь, что у тебя все в порядке.

Я подписываюсь Лулу и Эллисон и оставляю все свои контакты. Кладу в конверт и на нем подписываю: «Партизану Уиллу. Перешлите Уиллему». И накануне отъезда на весенние каникулы я его отправляю.

Дома мне скучно. У Мелани каникулы с моими не совпадают, я и скучаю по ней, но в то же время рада, что не придется с ней общаться. Я закрываюсь в своей комнате, обкладываюсь старыми учебниками по всяким точным наукам, а сама в это время роюсь на «Фейсбуке» и «Твиттере» и всех других мыслимых и немыслимых соцсетях, но, как выясняется, зная всего лишь имя, найти человека очень непросто. Особенно потому, что в Голландии имя Уиллем очень распространено. Но я все равно проглядываю сотни страниц, смотрю на фотки различных Уиллемов, но все они не те.

Я создаю на «Фейсбуке» аккаунт под именем Лулу, где размещаю фотки Луизы Брукс и свои. Ежедневно меняю статус на что-нибудь такое, что понять может лишь он. «Веришь ли ты в случайности?»; «Нутелла» – шоколад?»; «Влюбиться и полюбить – это одно и то же?». Меня пытаются добавить в друзья помешанные на нью-эйдже. Какие-то извращенцы. Фан-клуб «Нутеллы» из Миннесоты (кто бы мог подумать?). Но от него ни слова.