Она закрыла дверь, не дожидаясь ответа, и нарочито шумно заперла ее на ключ, решив никому больше не давать шанса умыкнуть его и носить весь день с собой в кармане.

Однако это был громоздкий старомодный ключ, и когда на следующее утро Кейт положила его в привязанный к поясу карман, проникнуть в который можно было через разрез в юбке, он бился о ногу при каждом движении, так что его пришлось переложить в ридикюль, пока не найдется более подходящего безопасного места.

В малой столовой она нашла одного Торкила, и похоже было, что он давно кончил есть и дожидался ее появления, потому что вместо ответа на ее веселое приветствие он выпалил:

– Вы ведь не сердитесь на меня, кузина, нет?

Гораздо более важные размышления так глубоко отодвинули воспоминание о вчерашнем поведении Торкила, что Кейт почти забыла о нем и удивленно воскликнула:

– Сердиться на вас? За что? А! За то, что вы выстрелили в бедного песика и едва не попали в меня? Нет, я не сержусь, хотя в тот момент я была смертельно огорчена! Доброе утро, Пеннимор!

– Я знал, что вы не будете сердиться! – воскликнул Торкил, не обращая никакого внимания на дворецкого, который поставил перед Кейт чайник и блюдо с ее любимыми горячими лепешками. – Мэтью говорил, что вы дошли до ручки и готовы меня зарезать, но я знал, что он брешет!

– Доктор Делаболь преувеличивает, но я действительно была весьма поражена, – сдержанно ответила Кейт. – Пес был не бродячий, он просто заблудился, – к тому же почти щенок. Не было никакой нужды в него стрелять, вы и сами прекрасно знаете!

– А ему не было никакой нужды бегать в нашем парке! И вообще, я ненавижу собак! И вовсе я в вас не попал бы – не надо было дергаться!

– Ну ладно, хватит об этом! – примирительно сказала Кейт. – Вы не знаете, как сегодня себя чувствует ваша матушка?

– Нет, и мне… Ах да! Мэтью сказал, что она плохо спала, – кажется, так; я не очень внимательно слушал! Он сейчас у нее. Да не важно. Я не хотел вас пугать вчера, Кейт. Если вы испугались, я прошу прощения! Ну!

Торкил пробормотал извинения, явно с трудом преодолевая внутреннее сопротивление, и Кейт невольно рассмеялась. Его лицо помрачнело. Однако, когда Кейт попросила не звонить по ней в колокол, пока она не покончит с завтраком, его лоб разгладился, и из глаз исчез опасный блеск. Он хихикнул и сказал:

– Вы такая смешная, кузина! Я бы хотел, чтобы вы вышли за меня замуж! Почему бы вам не выйти? Я вам не нравлюсь?

– Не настолько, чтобы выходить за вас, – ответила она спокойно. – И позвольте сказать вам, Торкил: я терпеть не могу ссориться за завтраком, но еще больше я не люблю получать за завтраком предложения о замужестве! Кроме того, вам следует помнить, что если я и правда выйду за вас, то спустя некоторое время вы окажетесь прикованным к старой развалине, сам еще будучи в полном цвете!

– Да, – наивно сказал он, – но мама говорит, что если я женюсь, то она отпустит меня в Лондон!

В глазах Кейт заплясали искорки.

– Это, конечно, веская причина, – согласилась она.

– А вы станете леди Брум, потому что, когда отец умрет, весь Стейплвуд будет мой, и титул тоже, само собой. Я думаю, он скоро откинет копыта, он уже на ладан дышит.

Кейт совсем не позабавила эта речь, произнесенная тоном полнейшего равнодушия; она сказала холодно:

– Дело в том, что у меня нет никакого желания становиться леди Брум. И пожалуйста, не затевайте подобных разговоров! Поверьте, вы только теряете в моих глазах, когда так бессердечно говорите о своем отце!

– Вот еще! Почему это? Мне на него наплевать – так же, как и ему на меня!

Появление доктора положило конец дальнейшему развитию этой темы. Подчеркнуто повернувшись к Торкилу боком, Кейт спросила о здоровье тетушки. Доктор Делаболь сообщил, что он надеется на скорую ее поправку, но добавил, что это был очень серьезный приступ, осложненный коликами. Миледи провела беспокойную ночь; ее все еще немного лихорадит, и она не расположена к разговорам.

– Так что, я думаю, вам не следует навещать ее, пока ей не станет лучше, – сказал он. – Я очень надеюсь, что новое лекарство поставит ее на ноги. Торкил, мальчик мой, как насчет того, чтобы проехаться до Маркет-Харборо за новым лекарством?

– Если вы собираетесь сами править – не поеду! – грубо ответил Торкил.

– Нет, нет! – воскликнул доктор, снисходительно смеясь. – Я с удовольствием отдохну. Я же знаю, что ты гораздо лучший возничий, чем я, – почти такой же виртуоз, как мистер Филипп Брум! А где, кстати, мистер Брум? Я не дождался его возвращения вчера вечером, так что он наверняка сегодня проспал!

– И вовсе нет! Он никогда не просыпает! – возразил Торкил. – Он вставал из-за стола, когда я вошел. Он, наверное, сейчас у отца.

Они заспорили с доктором о том, каких лошадей в какую повозку нужно запрячь; Кейт поднялась и вышла из столовой. За ее спиной обсуждались сравнительные достоинства ландо и более модного тильбюри.

В комнатах нижнего этажа Филиппа не было, так что, если только он не поднялся в библиотеку, значит, он либо ушел, либо и вправду навещал дядюшку. Кейт, мечтавшая увидеть его с той самой минуты, как пробудилась от своего беспокойного сна, почувствовала невольную обиду. Казалось бы, если он действительно любит ее, он должен стремиться ее увидеть. Тогда какой смысл ему завтракать на час раньше ее обычного появления, думала Кейт, забывая, что так же естественно было бы Филиппу стремиться избегать встречи с ней в присутствии доктора и Торкила. Если он ушел или сидит у дяди, то значит, он и вправду избегает ее, а это уже явный знак, что он ищет способ отказаться от помолвки. Кейт, чьи бесплодные ночные раздумья перешли в тяжелый сон с беспокойными видениями, хотела, сама того не сознавая, чтобы ее утешили. Не найдя отрады в библиотеке, такой же пустынной, как и холл, она в полном отчаянии спускалась по лестнице, уговаривая себя в том, что ей надлежит облегчить Филиппу задачу: она скажет ему, что после долгих размышлений пришла к выводу, что недостаточно его любит, и поэтому не может выйти за него замуж.

Эти меланхолические мысли вызвали у Кейт слезы, и, хотя она решительно вытерла их, ей пришлось ухватиться одной рукой за перила, поскольку взор ее был затуманен. Однако туман чудесным образом рассеялся, стоило ей услышать свое имя, произнесенное мистером Филиппом Брумом, который появился словно из ниоткуда и устремился к ней, шагая через две ступеньки:

– Кейт! Я вас повсюду ищу! Что это мне Пеннимор наговорил? Нет, не отвечайте! Мы не можем разговаривать здесь, прямо на лестнице. Пойдемте вниз, в Алый салон, там нас никто не побеспокоит!

Это совсем не было похоже на поведение влюбленного – повелительная команда, крепкая хватка за запястье; но, так или иначе, подавленность покинула Кейт. Филипп чуть ли не волоком тащил ее по лестнице, она невнятно протестовала, на что он не обращал никакого внимания. Наконец он втолкнул ее в салон, плотно закрыл дверь и сказал, пронзая ее тревожным взглядом:

– Когда я перед завтраком проходил по террасе, я видел, что плотник чинит окно в оружейной комнате! Правда ли, что Торкил взломал его вчера и украл одно из дядиных ружей?

– Да, а что? – отвечала Кейт, осторожно массируя запястье. – Я была бы вам весьма признательна… кузен Филипп… если бы вы в следующий раз предупреждали меня, когда вознамеритесь причинить мне боль! У меня синяки теперь будут!

– Кейт! Плутишка маленькая! Что за вздор! Покажите-ка мне свои синяки!

– Они завтра появятся, – произнесла она с большим достоинством, которое призвано было скрыть, как ей приятно называться маленькой плутишкой.

– А вернее всего, вообще не появятся! – подхватил он, наклоняясь и беря ее за обе руки. – Но мне не до шуток, Кейт, скажите правду! Действительно ли Торкил пытался застрелить вас?

– Боже всемилостивый, нет конечно! – вскричала она. – Он всего лишь пытался застрелить собаку, но промахнулся и в нее, и в меня, чему я сердечно рада! Ему нельзя доверять ружье, я так ему и сказала. Я была в страшной ярости! Но как Пеннимор узнал об этом? Его там не было! Там был только Баджер, и потом еще доктор Делаболь.