– Но тетушка не знает… не может быть, чтобы она знала!.. – Кейт запнулась. – Она считает, что у него просто нервное расстройство и что за последнее время ему стало лучше!

– На самом деле ему стало хуже! – прервал ее Филипп. – До сих пор, хотя я и подозревал, что он страдает каким-то умственным расстройством, я не мог быть полностью в этом уверен. Я часто приезжал в Стейплвуд повидать дядю, но последние годы я не оставался здесь дольше, чем на одну ночь. – Он криво усмехнулся. – Минерва не очень-то поощряла меня продлить свое пребывание! Она каждый раз весьма изобретательно находила предлог, чтобы отослать меня домой. Но в этот раз я был глух к ее намекам и увидел много такого, что нетрудно было скрыть на несколько часов. Я честно скажу вам, Кейт, я был поражен переменами, произошедшими в Торкиле. Нервное расстройство? Минерва так это называет? Умственное расстройство – вот это гораздо ближе к истине, и она об этом прекрасно знает! Почему, как вы полагаете, она все еще держит Торкила в детском крыле?

– Она говорила мне, чтобы его не беспокоили, – нерешительно ответила Кейт.

– Чтобы охранять его! – отрезал Филипп. – Для чего Баджер и Делаболь оба живут в том же крыле? Почему Торкилу не разрешается выезжать одному? Общаться со сверстниками?

– Потому что… О, Филипп, не надо больше, умоляю! Вы не любите тетушку и несправедливы к ней! Если она обманывает себя – что, я думаю, вполне вероятно, – или если ее обманывает доктор Делаболь, стоит ли удивляться, что она с готовность верит, что эти припадки ярости происходят от слабого здоровья и с возрастом пройдут? А может быть, она просто не хочет смотреть страшной правде в глаза? – Кейт встала и порывисто прошлась по комнате. – Вы сочувствуете дядюшке, не так ли? А он ведь тоже не хочет знать правды! Если Торкил безумен, возможно ли, чтобы сэр Тимоти об этом не знал?

Разговор был прерван появлением Пеннимора, вид которого недвусмысленно свидетельствовал, что его чувство приличия в высшей степени оскорблено. Он обратился к Кейт в самой торжественной своей манере:

– Я прошу прощения, мисс, но, поскольку ее светлость нездорова, я считаю своим долгом известить вас, что миссис Торн ударилась в пророчество!

Филипп, не удержавшись, расхохотался. Пеннимор счел подобное поведение столь неподобающим, что подчеркнуто игнорировал его, по-прежнему обращаясь исключительно к Кейт. Голосом, абсолютно лишенным выражения, он произнес:

– Вследствие чего, мисс, шеф-повар, насколько у меня хватило способностей понять его, ибо он имеет достойное сожаления обыкновение в минуты волнения переходить на французскую речь, намерен покинуть Стейплвуд не позднее завтрашнего дня.

У Филиппа тряслись плечи, но Кейт было не до смеха.

– Боже правый! – воскликнула она.

– Да, мисс, – согласился Пеннимор, легким поклоном одобряя столь похвальный стиль восприятия печальных новостей. – Далее, одна из кухарок забылась настолько, что впала в ипохондрию!

– Да это же просто греческая трагедия, а Пеннимор олицетворяет хор! – снова развеселился Филипп.

Пеннимор произнес ледяным тоном:

– С вашего позволения, мастер Филипп, это совсем не смешно!

Филипп ухмыльнулся. Этим своим замечанием Пеннимор пытался низвести его до положения школяра, но извинился со всей любезностью.

– Но… но отчего же шеф-повар решился покинуть нас? – в недоумении спросила Кейт.

– Из-за пророчества, мисс. Разумеется, миссис Торн имеет полное право заниматься пророчествами, если ей так угодно, но пусть она держит их при себе и не нагоняет страх на прислугу. Более того, я категорически возражаю против этого, ибо ее предсказания оказывают весьма огорчительное влияние на женщин, не говоря уже о шеф-поваре. Впрочем, это неудивительно, принимая во внимание его иностранное происхождение. Миссис Торн, мисс, взяла привычку предвещать бедствия. И в самом деле, однажды – это было первое ее предсказание беды – она предсказала грядущее несчастье и на следующий же день второй лакей упал с черной лестницы.

– Боже милосердный! – ужаснулась Кейт. – Он сильно расшибся? Ничего себе не сломал?

– О нет, мисс! Гораздо хуже! – сказал Пеннимор. – Он разбил три чашки севрского фарфора и тем самым погубил сервиз.

– Но ведь главное, что не пострадал лакей! – запротестовала Кейт.

– Лучше было бы пожертвовать лакеем, мисс, уверяю вас, – сурово отвечал Пеннимор. – Не Бог весть какой слуга, не составило бы труда его заменить, не то что чашки севрского сервиза. Но вернусь к предсказаниям миссис Торн: в следующий раз ей привиделся Стейплвуд, сожженный дотла, и через пару дней загорелась сажа в кухонном камине, так что его пришлось засыпать каменной солью, из-за чего обед был подан на целый час позже. Ей осталось теперь увидеть львов и тигров в саду, чтобы ни одна горничная неделю не осмелилась высунуть нос из дому.

– А что ей привиделось в этот раз? – поинтересовался Филипп.

– Сэр, мне чрезвычайно неприятно, и вовсе не таких видений ждешь от почтенной женщины, даже и подверженной странностям, как я это называю. Она говорит, что видела в Голубом салоне гроб, из которого струилась кровь. Вы правы, мисс, это в высшей степени прискорбно, и я бы даже сказал, весьма неподобающе. К сожалению, одна из горничных известила об этом мисс Сидлоу, и та сочла возможным взять на себя прерогативу ее светлости и выбранить миссис Торн.

– Ну, это не поможет! – быстро сказала Кейт.

– О да, мисс, конечно, не помогло. Они поссорились, – продолжал Пеннимор. – И, – добавил он, готовясь сообщить о главном, – миссис Торн сейчас лежит в постели со спазмами. Я подумал, что вам следует об этом знать, мисс.

Эта тирада побудила мистера Филиппа Брума ядовито заметить:

– В самом деле? И что же привело вас к этой мысли?

Кейт, в отличие от своего жениха, не обращавшая внимания на высокопарность Пеннимора, поспешила заметить:

– Вы совершенно правильно поступили, Пеннимор, сообщив мне об этом. Я постараюсь помирить Сидлоу и миссис Торн.

– А я улажу дело с шеф-поваром, – предложил Филипп. – И не надо так презрительно глядеть на меня, Пеннимор. Думаете, я не справлюсь?

– Я просто подумал, мастер Филипп, что поскольку мисс Кейт сама жила за границей, возможно, лучше было бы ей поговорить с шеф-поваром на его родном языке, – холодно парировал Пеннимор.

– Несомненно, это было бы так, если бы шеф-повар был испанцем, но осмелюсь доложить, что по-французски я говорю не хуже, чем она, хотя и не живал за границей! И не воображайте, что можете принизить меня, называя «мастер Филипп», старый вы болтун, потому что вам это не удастся!

– Ну вот, вы обидели его! – с упреком сказала Кейт, когда Пеннимор, откланявшись, удалился.

– Что вы, дорогая! Разве вы не заметили, как он кривил губы, сдерживая усмешку? Мы с Пеннимором старые друзья, что не мешает ему до сей поры намыливать мне шею за употребление жаргонных словечек при дамах. Кейт, вы в самом деле намереваетесь встревать в эту кошачью свару? Одумайтесь!

– Безусловно, намереваюсь! Точнее, я надеюсь, что смогу смягчить ситуацию: это самое малое, что я способна сделать для тетушки! Я должна идти. Где мой ридикюль?

– Вот он, – сказал Филипп, беря ридикюль со стола. – Господи Боже, что вы в нем носите? Он весит не меньше тонны!

– О, это ключ от моей двери! Я положила его в ридикюль, потому что не могла придумать более безопасного места. Это долго объяснять, я потом вам расскажу!

Тем ему и пришлось удовлетвориться, так как с этими словами Кейт упорхнула и появилась только за столом, накрытым к полднику. Мистер Филипп Брум, в задумчивости жевавший сыр, при ее появлении поднялся и воскликнул:

– Наконец-то! Я уже думал, вы никогда не вернетесь! Где вы там застряли, мадемуазель?

– Судя по вашему обращению, вы без труда нашли общий язык с шеф-поваром! – съязвила Кейт.

– Да, вы правы. А судя по вашей реакции, ваша задача оказалась не из легких?