Кейт сидела, опустив голову и закрыв лицо руками. Не поднимая головы, она спросила голосом, полным сдерживаемой муки:

– Ну а он сам? Как же он, мэм? О нем-то вы хоть раз подумали?

Леди Брум нахмурилась, глядя на нее в замешательстве, и холодно произнесла:

– Я тебя не понимаю. Я сказала тебе достаточно, чтобы ты уяснила, что я только о нем и думаю. Я не спускала с него глаз, выхаживала его, когда он болел, исполняла все его желания, лаской и весельем выводила его из приступов… и ты осмеливаешься задавать мне подобные вопросы? Или ты полагаешь, что это было очень легко? Позволь мне сказать, что я так давно не испытывала душевного покоя, что успела забыть, каково оно – ложиться спать без забот и просыпаться утром без ощущения черной тучи над головой! И сейчас меня больше всего тревожит то, что я недолго смогу скрывать правду о нем. Это было относительно просто, пока он был мал; но сейчас он стал сильней, и Баджер с ним уже не справляется. Делаболь пока выполняет свою роль, но Торкил стал хитер, и ему несколько раз уже удавалось улизнуть от них обоих. И главное, никто из них не способен управлять Торкилом, как я – с помощью одного только слова! Ставя перед собой цель подчинить его своей воле, я работала на будущее: было необходимо добиться, чтобы я внушала Торкилу ужас, чтобы он привык подчиняться мне беспрекословно! Детские привычки, видишь ли, не так легко истребить. Если бы хоть Делаболь мог быть с ним построже, но он всегда был слишком легкомысленным, а Баджер и вовсе на Торкила надышаться не мог. Торкил их не боится, более того, он их обоих презирает!

Кейт спросила упавшим голосом:

– Сэр Тимоти знает правду?

– Боже правый, конечно нет! – воскликнула леди Брум. – Я старалась по мере возможности держать его в стороне, так что он не должен ни о чем догадываться. Я боюсь, что этот удар окажется для него смертельным! Никто ничего не знает, кроме Сидлоу. К счастью, Торкил, за вычетом последних трех лет, почти постоянно болел и не мог никуда выходить. Мне это доставляло немало тревог, а сэр Тимоти пришел к выводу, что сын его – инвалид. Да и не один сэр Тимоти так думал, и удивляться тут нечему! Через что мне с ним пришлось пройти! Я не помню ни одной эпидемии, которая бы его миновала, – он переболел даже тифом, и если бы не я, он бы умер! А сколько раз у него болело горло, сколько было простуд, не говоря уже о головных болях, – и не сосчитать! По моим представлениям, лишь один человек что-то подозревает; вряд ли надо называть его – это дорогой племянничек сэра Тимоти. Но он не может знать наверняка, что Торкил безумен; и хотя я не сомневаюсь, что он был бы рад посеять раздор, не могу не надеяться, что он не рискнет вызвать у дядюшки смертельный сердечный приступ, пока не сочтет это выгодным! Но не тут-то было! Пока Торкил жив – здоровый или больной, – Филиппу не бывать лордом Брумом из Стейплвуда! А если у Торкила будет сын, Филиппу не стать наследником сэра Тимоти!

Кейт не сразу смогла заговорить. Запальчивые слова рвались с языка, но она загнала их обратно. Впившись ногтями в ладони, она наконец выговорила голосом, лишь слегка дрожавшим от возмущения:

– Так значит, вы пригласили меня в Стейплвуд, чтобы принудить выйти замуж за Торкила, зная, что он безумен? А я-то считала, что у вас добрая душа, мэм!

Леди Брум вопросительно подняла брови:

– А разве я не была добра к тебе, Кейт? Ты столько раз повторяла, что желала бы хоть как-нибудь меня отблагодарить, но, когда я единственный раз попросила тебя об одолжении, ты отказываешь! Вот уж не думала, что твоя благодарность только на словах! А что до принуждения… не надо, пожалуйста! Когда это я тебя принуждала? Я не принуждала тебя приезжать в Стейплвуд и не принуждаю жить здесь. Ты свободна выбрать себе место, какое пожелаешь.

Кейт встала.

– Я хочу уехать завтра же, мэм, – тихо сказала она.

Леди Брум усмехнулась:

– О да, конечно… если у тебя хватит денег на извозчика! Или ты намерена занять у меня?

– Нет, мэм.

– Нет? Но, надеюсь, ты не собираешься продать жемчуг, который я тебе подарила?

В ту же секунду Кейт расстегнула ожерелье и протянула ей.

– Пожалуйста, возьмите его, мэм!

Леди Брум пренебрежительно усмехнулась и снова уселась в свое кресло. Похлопав по подлокотнику, она сказала:

– Подойди, дитя мое! Я всего-навсего пошутила. Если ты и вправду хочешь уехать обратно в Лондон после всего, что я тебе рассказала, я дам тебе свой экипаж. Только, пожалуйста, не завтра! Такой внезапный отъезд будет выглядеть странно и вызовет всевозможные сплетни, которые не нужны ни мне, ни тебе. Ну что, ты совсем не желаешь посидеть рядом со мной?

– Я думаю, мне пора уйти, мэм. Пожалуйста, не говорите ничего больше! Убеждать меня выполнить ваше желание совершенно бесполезно. И даже более чем бесполезно, потому что вы заставите меня пренебречь вежливостью, а мне этого совсем не хотелось бы.

– Что ж, стой, если хочешь! – пожала плечами леди Брум. – Я не собираюсь тебя больше убеждать, я только хочу предложить тебе взглянуть на две картины. Первая – картина жизни, которую ты будешь вести, если вернешься в Лондон. Возможно, ты найдешь способ изменить свое положение, хотя ты не очень-то в этом преуспела, когда я предложила тебе приехать сюда, не так ли? Что ты можешь заработать на жизнь, ты, гувернантка, способная только обучать маленьких детей азбуке? Двадцать фунтов в год? Ты даже не сможешь откладывать из этих грошей что-нибудь на старость. А когда дети подрастут и им потребуется настоящее обучение, тебя рассчитают, и все придется начинать сначала, с пустым кошельком, и ты будешь мыть лестницы, чтобы заработать несколько шиллингов на оплату жилья. Ты надеешься выйти замуж? Поверь мне, дорогая, мужчины будут виться вокруг тебя, пока сохранится твоя внешность, но любой приказчик трижды подумает, прежде чем сделает предложение женщине не первой молодости и без гроша за душой! Ну что, малоприятная картина, не правда ли?

– Очень неприятная, мэм.

– А теперь, для контраста, вторая! – провозгласила леди Брум. – Это картина той жизни, которая последует за вашей свадьбой. Ты будешь достаточно богата, чтобы исполнять любые свои прихоти; ты станешь, в свой черед, леди Брум…

– Если Торкил не убьет меня прежде в одном из припадков!

– Я бы на твоем месте этого не опасалась. Я не допущу, чтобы вы оставались с ним наедине в периоды его нездоровья. А все остальное время им прекрасно можно управлять. Вполне вероятно, что, если он будет с тобой счастлив, его здоровье улучшится. А если нет, если его придется изолировать, то ты будешь свободна и сможешь развлекаться, как пожелаешь. Уж я-то не буду суровой свекровью! Вначале я, конечно, представлю тебя в свете…

– А Торкила вы тоже представите в свете, мэм? Не будет ли это слишком рискованно для него? – невинно поинтересовалась Кейт.

– И даже чересчур, – не дрогнув, ответила леди Брум. – Торкилу придется оставаться дома по причине неожиданного нездоровья. В любом случае, представлять его в свете – забота не моя, а его отца. Если Торкил будет достаточно здоров, чтобы вести теперешний образ жизни, тебе придется ограничиться краткими визитами в Лондон в сопровождении компаньонки; это можно легко устроить. Если же он выйдет из-под контроля, то надо будет или укрепить западное крыло, или – я об этом уже думала – может, лучше будет купить домик где-нибудь вдали на побережье и отправить его туда под опекой Делаболя. Делаболь найдет подходящих помощников – таких, что умеют обращаться с умалишенными.

– Остановитесь, мэм! Ради всего святого, остановитесь! – вскричала Кейт, зажимая руками уши. – Ведь речь идет о вашем собственном сыне!

– Дитя мое, ты что, вообразила, что я отправлю его в бедлам? С ним будут обращаться со всей предупредительностью; я не пожалею денег ради его комфорта. Что же касается тебя, то если ты произведешь на свет наследника Стейплвуда, то при условии соблюдения приличий, в чем я не сомневаюсь, я буду попросту закрывать глаза на твои маленькие романы!