Мы совершали прыжки теперь уже в каком-то поистине диком темпе, исчезали и снова появлялись, стараясь главным образом не попадаться под копыта всадников радостным галопом проносившихся по городским улицам.

По-видимому, мы ошарашили немалое число турков, но во всей этой неистовой кутерьме чудесное исчезновение нескольких паломников вряд ли могло кого-либо особенно взволновать. Кульминацией же всего нашего маршрута было 30 мая, когда мы смотрели на триумфальный въезд султана Мехмеда в Византию в сопровождении всех своих визирей, пашей и янычаров.

– Он останавливается перед самой Айя-Софией, – шептал я. – Набирает горсть почвы, сыплет ее на свой тюрбан. Это его жест покаяния перед Аллахом, пославшим ему столь блистательную победу. Теперь он проходит внутрь собора. Нам опасно следовать за ним туда. Внутри он обнаруживает какого-то турка, который разбивает на куски мозаичный пол, изображения на котором он считает нечестивыми. Султан ударит этого человека и запретит ему наносить какой-либо ущерб собору, после чего пройдет к алтарю и, взобравшись на него, произведет свой традиционный «Салим». Айя-София становится теперь Ай-Суфией, мечетью. Византия перестала существовать.

Конец. Теперь мы возвращаемся вниз по линии.

Вконец ошеломленные тем, что они повидали, мои шестеро туристов позволили мне отрегулировать их таймеры. Я вывел последнюю трель своим свистком, и мы благополучно вернулись вниз по линии в родной 2059 год.

Впоследствии, уже находясь в конторе Службы Времени, ко мне подошел подрядчик из Огайо. Его большой палец торчал так вульгарно, как это позволяют себе люди маловоспитанные, когда они предлагают чаевые.

– Сынок, – сказал он, – я только одно хочу тебе сказать: ты чертовски хорошо проделал свою работу! Идем со мной и позволь мне приложить вот этот мой большой палец к твоей кредитной карточке и выразить этим скромным подношением свою высокую оценку твоего труда. Идет?

– Прошу прощения, – сказал я, – но нам запрещено брать чаевые.

– Да плюнь ты на этот вздор, сынок. Предположим, ты просто не обратил на это внимания, а я всего-навсего вот этим своим большим пальцем присовокупил немного денег к твоему счету, годится? Ну, скажем, ты даже ничего об этом и не знал.

– Я, разумеется, не в состоянии предотвратить перемещение средств, о которых мне ничего неизвестно, – согласился я.

– Вот и прекрасно. Черт побери, когда эти турки взяли приступом город, какое это все-таки было зрелище! Какое зрелище!

Получив через месяц очередное финансовое извещение, я обнаружил, что мой кредит пополнился после прикосновения его большого пальца на целую тысячу. Я ничего не сообщил своему начальству, полагая, что я честно заработал эти деньги, независимо от того, разрешается это или нет.

Я решил, что вполне заработал право провести свой отпуск на вилле Метаксаса в 1105 году. Уже не дармоед, не слюнявый подмастерье, я был теперь полноправным членом славного братства курьеров времени. И одним из лучших знатоков своего дела, так мне, во всяком случае, тогда казалось.

Мне не нужно было опасаться холодного приема в резиденции Метаксаса.

Сверившись с информационным табло, я обнаружил, что Метаксас, как и я сам, только что завершил свой маршрут. Это означало, что теперь он на своей вилле. Я понабрал себе побольше новенькой, с иголочки, византийской одежды, реквизировал кошелек, полный золотых византов, и стал готовиться к прыжку в 1105 год.

И тут я вспомнил о парадоксе разрыва времени.

Я не знал, в какой момент 1105 года мне следовало там появиться.

Кроме того, мне должен быть известен нынешневременной базис Метаксаса вверху по линии. В нынешнем времени для меня сейчас был ноябрь 2059 года.

Метаксас только что совершил прыжок вверх по линии в 1105 год, дата в котором соответствовала бы для него ноябрю 2059 года. Предположим, что эта дата где-то в пределах июля 1105 года. Если бы, не зная этого, я шунтировался в более раннее время, ну скажем, в март 1105 года, Метаксас, которого я бы там встретил, был бы вообще незнаком со мною. Я бы оказался чем-то вроде непрошенного гостя на чужом пиру. Если бы я шунтировался в, скажем, июнь 1105 года, я еще был бы неискушенным в трансвременных перемещениях юнцом, только-только прошедшим стажировку у Метаксаса. А вот если бы я совершил прыжок, скажем, в октябрь 1106 года, я бы повстречался с Метаксасом, который на три месяца опережал бы меня с точки зрения базиса нынешнего времени и который, следовательно, знал бы подробности моего собственного будущего. Это привело бы к возникновению парадокса разрыва времени в противоположном направлении, а я вовсе не рвался к тому, чтобы на собственной шкуре испытать, чем это для меня обернется. Слишком уж опасно и даже немного страшновато повстречаться с кем-нибудь, кто уже прожил промежуток времени, который тебе еще только предстоит прожить.

Такое не доставило бы ни малейшего удовольствия никому, состоящему на работе в Службе Времени.

Я нуждался в помощи.

Поэтому я отправился к Протопопулосу и честно во всем признался.

– Метаксас пригласил меня навестить его во время его отпуска, но я понятия не имею, в каком именно временном отрезке в прошлом он сейчас находится.

Это мое заявление насторожило Протопопулоса.

– А почему вы считаете, что это известно мне? – произнес он. – Он мне в этом не исповедуется.

– Я подумал, что он, может быть, оставил у вас какое-нибудь уведомление о своем нынешневременном базисе.

– О чем это вы, черт побери, толкуете?

Неужели я совершил какую-то ужасную ошибку, вдруг подумалось мне.

Закусив удила, я доверительно ему подмигнул и произнес:

– Уж вы-то точно знаете, где сейчас находится Метаксас. И, наверное, знаете также и когда. Не валяйте дурака, Прото. Выкладывайте. Я в курсе дела. Вам не нужно вилять в разговоре со мной.

Он прошел в соседнюю комнату и посовещался с Пластирасом и Гершелем.

Они должны были поручиться за меня. Вернувшись, Протопопулос шепнул мне на ухо: – 17 августа 1105 года. Передайте от меня привет.

Я поблагодарил его и занялся своими делами.

Метаксас жил в пригороде, снаружи стен, окружавших Константинополь.

Земля там была очень дешевой в начале двенадцатого столетия вследствие таких событий, возмутивших спокойствие империи, как грабительский набег варваров-печенегов в 1090 году и прибытие беснующихся орд крестоносцев шестью годами позже. В обоих этих случаях сильно пострадали поселенцы в окрестностях столицы. Стало распродаваться большое количество прекрасных имений. Свое Метаксас приобрел в 1095 году, когда землевладельцы все еще не оправились после разорения, которое они претерпели от рук печенегов, но уже испытывали тревогу в связи со слухами о новых вторжениях захватчиков.

У него было одно несомненное преимущество перед продавцами: он уже произвел тщательную проверку событий внизу по линии и знал, насколько стабильной будет обстановка в грядущие годы, во время правления Алексея Первого Комнина. Он знал, что сельской местности, в которой расположена была его вилла, ничто особенно не угрожает на протяжении всего двенадцатого столетия.

Я пересек Босфор, очутившись в старой части Стамбула, и на такси проехал к развалинам городской стены и еще дальше, примерно на пять километров. Естественно, в нынешнее время это была никакая не сельская местность и не пригород, а серое расползающееся продолжение современного города.

Когда по моим прикидкам я был на надлежащем удалении, я дотронулся до контрольной панели большим пальцем, рассчитавшись тем самым за проезд, и отпустил такси. Затем расположился на тротуаре, готовясь к прыжку в прошлое. Несколько мальчишек обратили внимание на мое византийское одеяние и подошли поближе поглазеть на меня, догадываясь о том, что я, должно быть, намерен отправиться в прошлое. Они весело окликали меня по-турецки, возможно даже упрашивая меня взять кого-либо из них с собою.