— Нет, сеньор О'Хара, вы сами ведите самолет, я хочу, чтобы ваши руки были чем-нибудь заняты.

О'Хара медленно положил руки на штурвал и посмотрел направо, на проплывающие рядом высокие вершины.

— Куда же мы летим? — мрачно спросил он.

— Вас это не касается. Но это недалеко. Мы приземлимся всего лишь через пять минут. Там будет полоса.

О'Хара стал размышлять. Насколько ему было известно, никакой взлетно-посадочной полосы в этом районе не было. Вообще на такой высоте никаких аэродромов быть не могло. Он знал о военных аэродромах в Андах, но они были по другую, тихоокеанскую сторону хребта. Он решил подождать и посмотреть, что будет дальше.

Его глаза остановились на наушниках с микрофоном, висевших на крючке слева от него. На Гривасе наушников не было. Если включить микрофон, громкий разговор будет слышен в эфире, и Гривас этого не поймет. Стоило попробовать.

— Здесь же нет аэродромов, — сказал он, и левая рука его как бы случайно сползла со штурвала.

— Вы всего не знаете, О'Хара.

Его пальцы нащупали рычажок микрофона, и, включая его, он, чтобы замаскировать от Гриваса свои действия, слегка наклонился вперед, будто внимательно смотрел на приборы. Затем он с облегчением откинулся назад в своем кресле и громко произнес:

— У вас ничего не выйдет, Гривас. Вы что думаете, что сможете вот так украсть целый самолет? Вы же сами знаете, что если эта «Дакота» не придет в Сантильяну вовремя, ее будут искать.

Гривас расхохотался.

— Ох вы и хитры, О'Хара, но я хитрее. Радио не работает. Я позаботился об этом, пока вы там болтали с пассажирами.

О'Хара почувствовал, как у него похолодело где-то в низу живота. Он посмотрел на лес скалистых вершин впереди, и его охватил страх. Эти горы он уже не знал, и они представляли собой грозную опасность. Ему было страшно и за себя, и за пассажиров.

В пассажирском салоне было холодно, дышать в разреженном воздухе было трудно. Сеньор Монтес сидел с посеревшим лицом и синими губами. Он взял в руки трубку с наконечником и сделал несколько глотков кислорода из баллона. Его племянница порылась в сумочке и достала какие-то пилюли. Болезненно улыбнувшись, он положил одну из них под язык. Постепенно, хотя и не полностью, к нему вернулся естественный цвет лица, и он почувствовал себя немного лучше.

Сзади сидела мисс Понски. Ее рот постоянно находился в движении, но не потому, что она дрожала от холода, а потому, что она все время говорила. Мигель Родэ уже узнал большую часть ее биографии, которая его абсолютно не интересовала, однако он старался этого не показывать. Он слушал ее болтовню, изредка поддакивал и рассматривал затылок Монтеса своими черными живыми глазами. Отвечая на какой-то вопрос мисс Понски, он выглянул в окно и внезапно нахмурился.

Супруги Кофлин тоже смотрели в окно. Мигель Родэ сказал:

— Мы же должны были лететь через ущелье, я совершенно уверен в этом. А мы вдруг изменили курс и движемся на юг.

— А мне кажется, что везде одно и то же — горы и снег, — возразила миссис Кофлин.

— Насколько я помню, Эль Пуэрто де лас Агилас вон там, позади, — встрял в разговор мистер Кофлин.

— О Гарри, ты, наверное, забыл. Ты же здесь пятьдесят лет не был. Потом, ты же не видел его с самолета.

— Может, и так, — произнес он неуверенно. — Но все-таки это странно.

— Ну, Гарри, пшют ведь знает, что делает. Мне он показался хорошим, толковым парнем.

Кофлин продолжал смотреть в окно и ничего не сказал.

Джеймса Армстронга сильно раздражало соседство Джо Пибоди. Этот человек представлял собой несомненную угрозу. Его фляжка невероятно больших размеров была наполовину опустошена, и ее хозяин уже пришел в состояние воинственного возбуждения.

— Нет, что вы скажете об этом летуне, дьявол его возьми! Как он меня осадил! Ведет себя нахально, выставляет из себя англикашку, черт бы их побрал!

Армстронг мягко улыбнулся.

— Я ведь…э… э… тоже англикашка, знаете ли, — заметил он.

— А, ну, я не говорю о присутствующих. Это не принято, кажется, да? Я ничего не имею против вас, англичан, кроме того, что вы вечно втягиваете нас в ваши войны.

— Я вижу, вы читаете чикагскую «Трибюн», — сказал Армстронг.

Форестер и Виллис особенно не разговаривали: общего между ними было мало. Как только они закончили обмен незначительными репликами, Виллис достал большую книгу, которую Форестер оценил как во всех смыслах тяжелую, поскольку она, судя по всему, была связана с математикой. Время от времени Виллис делал на полях книги какие-то пометки.

Форестеру заняться нечем было. Прямо перед ним находилась алюминиевая перегородка, на которой висели топор и аптечка первой помощи. Смотреть на них было утомительно, и он перевел глаза туда, где сидел сеньор Монтес. Судя по цвету лица, тому было нехорошо, и Форестер вновь задумчиво посмотрел на аптечку.

— Вот она, — сказал Гривас, — делайте посадку.

О'Хара вытянулся, чтобы посмотреть на нос «Дакоты» Прямо впереди, среди нагромождения камней и сугробов, он увидел короткую взлетно-посадочную полосу, точнее, просто карниз, вырубленный на склоне горы. Он успел лишь мельком взглянуть на нее, и она исчезла.

Гривас потряс револьвером.

— Разворачивайтесь!

О'Хара заложил вираж и пошел по кругу над полосой. Теперь он разглядел спускающуюся от нее горную дорогу, извилистую, как змея, и кучку каких-то строений, вроде сараев. Кто-то предусмотрительно очистил полосу от снега, но признаков жизни вокруг видно не было.

Он оценил расстояние до земли, посмотрел на прибор высоты.

— Вы с ума сошли, Гривас, — как можно спокойнее сказал он. — Здесь же нельзя сесть.

— Вы сможете, О'Хара! — настаивал Гривас.

— И не подумаю, будь я проклят. Самолет перегружен, мы на высоте семнадцать тысяч футов. Чтобы нормально сесть, нужна полоса раза в три подлиннее. Воздух разрежен, скорость резко уменьшить невозможно, мы бухнемся на эту полосу, и никаких тормозов нам не хватит. Мы просвистим до конца и вылетим с нее прямо на каменный склон.

— Вы сможете, — упрямо повторил Гривас.

— Ну вас к черту!

Гривас наставил револьвер.

— Хорошо, я сам произведу посадку. — Он был взбешен. — Но сначала я вас пристрелю.

О'Хара посмотрел на черную дыру, смотревшую на него дьявольским зрачком. Видна была нарезка в стволе, казавшаяся громадной, словно у гаубицы. Несмотря на холод, пот градом катился по его спине. Он отвернулся от Гриваса и вновь посмотрел на полосу.

— Зачем вам это нужно? — спросил он.

— Вам этого не понять, даже если я и скажу. Вы ведь англичанин.

О'Хара вздохнул. Ситуация была щекотливой. В принципе, если все рассчитать точно, он смог бы посадить «Дакоту», хотя бы так, чтобы она не разлетелась при этом на куски. У Гриваса шансов не было — он непременно превратит ее в груду металлолома. И решился:

— Ладно. Предупредите пассажиров. Велите им собраться в хвосте.

— Не заботьтесь о пассажирах, — резко ответил Гривас. — Вы что, надеетесь, что я оставлю кабину?

О'Хара сказал:

— Ладно, раз вы настаиваете на таком риске, я попробую. Но, предупреждаю вас: даже пальцем не прикасайтесь к рычагам. Вы пилоту не помощник — лучше меня знаете. Я все буду делать сам.

— Действуйте, — коротко ответил Гривас.

— Мне нужно время, — предупредил О'Хара. — Я хочу получше рассмотреть, что там внизу.

Он сделал четыре круга, внимательно вглядываясь в эту крутившуюся под «Дакотой» смертельную полосу. Пассажиры сейчас уже должны понимать, что что-то не в порядке, подумал он. Ни один нормальный пассажирский самолет не выкидывает таких фокусов. Может, они уже встревожены и попытаются что-нибудь предпринять? Тогда появится шанс обезвредить Гриваса. Но что намерены делать пассажиры, ему было неизвестно.

Полоса была не только короткой, но и страшно узкой, предназначенной для самолетов гораздо меньших размеров. Придется садиться на самом краю, но и тогда крыло будет царапать каменную стену. Важно было знать направление ветра. Он посмотрел на строения, надеясь увидеть где-нибудь дымок от печки, но ничего заметно не было.