— Скоро мы все узнаем, Алексей Михайлович. Пока же давайте пройдем во внутренний бассейн.

Осадка у практически израсходовавших запас угля броненосцев и крейсеров была минимальна и они, пользуясь высокой водой, один за другим входили на внутренний рейд Порт-Артура. Там к ним на помощь кидался вездесущий «Силач» и помогал подойти к свободным бочкам и швартовачным местам. Матросы и офицеры Порт-Артурской эскадры встречали их с небывалым воодушевлением, встречая каждый проходивший корабль громовым ура.

— Слава тебе господи, свои, — набожно перекрестился по православному Иессен, позабыв о своем лютеранстве. — А то я уж, бог знает, что думать начал.

— Господа, а где «Петропавловск»? — вдруг встревоженно спросил великий князь.

— Да вот же он, — загалдели, было, офицеры, но тут же стали поправляться. — Нет, это «Полтава», а это «Севастополь», очевидно, «Петропавловск» где-то дальше.

— Господа, но это место «Петропавловска», — с все возраставшей растерянностью сказал им Алеша. — Нас подвели к его бочке!

— Вы уверены? Что все это значит?

Наконец, броненосец стал на выделенное ему место и матросы из боцманской команды бросились заводить перлинь. Когда корабль оказался надежно закреплен, с него спустили с трудом починенный парадный трап и стали дожидаться катера с берега, поскольку свои были потеряны во время сражения.

Наконец, к броненосцу подошла первая шлюпка, и командовавший ею мичман легко взбежал по трапу, отдавая часть флагу.

— Здравия желаю вашему императорскому высочеству, — обратился он к подошедшему Алеше.

— Лев Константинович? — сразу узнал тот мичмана Феншоу с «Полтавы».

— Так точно, слава богу, вы вернулись!

— Да что же тут у вас приключилось, за время нашего отсутствия? И где «Петропавловск»?

— Катастрофа, — сразу помрачнел мичман.

— Но как это возможно?

— Подорвался на минах во время очередного выхода.

— А Макаров?

— Спасенных почти нет. Макаров, Верещагин, великий князь Кирилл…

— Он тоже?

— Спасено, не более полусотни человек, включая Бориса Владимировича.

— А он то, как там оказался?

— В гостях у брата был…

— Вашскобродие, — почтительно перебил их матрос-посыльный, — так что их превосходительство просят их благородие к себе.

— Ступайте, Лев Константинович, — печально сказал мичману Алеша, — мы с вами после договорим.

Несчастье, свалившееся на людей сначала переживших трудный бой, а затем проделавших тяжелый и опасный переход оказалось слишком велико. Потрясенные моряки сначала просто не поверили своим ушам, а затем в едином порыве без команды обнажили головы. Одни крестились, другие рыдали, но большинство, стиснув зубы угрюмо молчали. Великий князь, волею судьбы, ставший командиром броненосца, немного растерянно оглядел своих подчиненных и остановился глазами на вездесущем Архипыче. В глазах старика застыла скорбь, но, вместе с тем, одновременно разгорался какой-то внутренний огонь. Руки, сжатые в кулаки так, что побелели костяшки пальцев, казалось, готовы были вцепиться в горло коварному врагу. Поблекший от времени георгиевский крестик на груди старого матроса вдруг нестерпимо засиял на весеннем солнышке, и внутри Алеши сами собой родились нужные слова.

— Мы отомстим! — немного хриплым голосом сказал он, обращаясь к стоящим вокруг матросам и офицерам. — За каждого нашего товарища, за Макарова, за Вирениуса, Михеева… за погибших на «Петропавловске» и «Донском» — за всех! Вчера мы победили их в Восточно-Китайском море. Их было больше, и они были сильнее, но мы победили! Сегодня мы пришли в Порт-Артур и соединились с нашими товарищами. Все было против нас, но мы смогли!

Несколько позже стали известны кое-какие подробности постигшей русский флот катастрофы. Макаров в последнее время, каждый день выводил эскадру для обучения эволюциям. Оставшись практически без крейсеров, он, тем не менее, не прекратил минную борьбу на рейде. Японцы каждую ночь забрасывали внешний рейд десятками новых мин, а русские в ответ каждый день вытраливали рогатые гостинцы. В тот роковой день ничего не предвещало несчастья. Напротив, когда возвращающиеся после ночного поиска русские миноносцы были атакованы японцами, им на помощь пришел «Новик» и без труда разогнал вражеские истребители, один из них повредив. Обескураженные таким приемом японские миноносцы отошли, бросив своего окутанного клубами пара товарища. Командовавший крейсером Шульц, не упустил своего шанса и, нагнав потерявшего преимущество в ходе противника, расстрелял его как на учениях. Получив благоприятные известия, адмирал вывел эскадру на рейд и приступил к маневрированию. Постоянные учения начали постепенно приносить свои плоды, русские броненосцы более-менее научились держать строй и больше не путались, проводя простейшие перестроения. Сказать, что эскадра в полной мере овладела этим искусством, было бы преждевременно, но прогресс виден был невооруженным глазом. Через некоторое время со стороны Элиотов подошли все шесть броненосцев Того. После боя 27 января японский адмирал обычно не рисковал подходить слишком близко к приморскому фронту Порт-Артура, но в этот раз его корабли, держась за пределами дальности русских береговых батарей, устроили перестрелку с эскадрой Макарова. Тот, имея пять броненосцев против шести японских, энергично отвечал, не пытаясь, впрочем, сойтись на близкую дистанцию. Обменявшись несколькими залпами и не добившись особых результатов, противники собирались было разойтись, но в этот момент открыли огонь десятидюймовые пушки Электрического утеса. Как позже выяснилось, полковник Меллер осмотрев орудия, установленные на этой батарее, нашел способ придать им круговой обстрел и увеличить дальность стрельбы до семи тысяч саженей.* Правда при этом значительно уменьшалась и без того невеликая скорострельность. Однако на батарее готовы были с этим обстоятельством примириться лишь бы достать, полагавшего себя в безопасности противника. Артиллеристы, служившие на Электрическом утесе, не без основания считались лучшими в крепости, а в тот день к их искусству добавилось еще и везение. Первый же их залп лег среди броненосцев Того, а один из них поразил в корму идущую третьей «Сикисиму». Попавший под большим углом стальной фугасный снаряд без труда пробил тонкую броневую палубу, и разорвался под ней, произведя страшные опустошения, разбив в числе прочего рулевой привод. Броненосец тут же выкатился из строя и застопорил ход. Увидев что японская колонна смешалась Макаров решился сократить дистанцию и повел эскадру на врага. Видя, что японский броненосец не двигается с места, на Электрическом утесе успели дать два залпа, не меняя целика, и еще раз попали. Однако этот успех был последним, развивший полный ход «Петропавловск» налетел на минную банку и подорвался. От взрыва детонировали недавно принятые на броненосец мины заграждения, а затем от хлынувшей в котельное отделение воды взорвались котлы и практически лишившийся носовой оконечности корабль стремительно затонул с большинством экипажа, а также Макаровым, Верещагиным и великим князем Кириллом. Спасти удалось всего несколько десятков человек, включая тяжелораненного командира броненосца Яковлева и неведомо как очутившегося на борту великого князя Бориса. Впоследствии вспоминали, что накануне ночью видели в этом районе подозрительные огни, однако сочли, что они принадлежат своим миноносцам. Говорили так же, что покойный Макаров собирался отправить туда тральный караван, но то ли забыл, то ли не успел. Впрочем, прежде чем произошел подрыв, эскадра несколько раз прошла по роковому месту без каких-либо последствий.

  С началом войны жизнь семейства Егоровых переменилась совершенно. Призванный в армию Ефим Иванович целыми днями пропадал на службе, Мила все время проводила в госпитале, а Сережа и вовсе неизвестно где. Милейшая же Капитолина Сергеевна осталась одна. Впрочем, скучать ей было некогда. Служившая у них китайская прислуга разбежалась, а необходимость держать в порядке дом, стирать и готовить на всю семью пищу никуда не делась. Будь на месте мадам Егоровой дама другого склада, у нее, возможно, опустились бы руки от свалившихся на нее забот, но уроженка славного города Одессы была не такова. Поэтому каждый вечер, когда члены семьи добирались-таки до дома их ждал вкусный ужин, чистое белье и горячая вода. Вот и теперь, проголодавшиеся за день Сережа и Ефим Иванович с наслаждением работали ложками, и только Людмила отчего-то ела без аппетита.