Наконец, затих, лишь свистящее дыхание нарушало тишину. Драконович ослабил хватку, затем и вовсе отпустил, шаг назад, и воздух расчертил короткий взмах меча. Он вонзился рядом с волком, но опять-таки не глубоко — так, чтобы быстро оборвать жизнь лесного хищника. Если что.

— Говори. — Коротко кинул Драконович.

Из пасти вместе с дыханием вырвалось приглушённое рычание, но с каждым мигом теряло грубость, разбивалось на короткие рыки, что звучали всё чаще и чаще. Наконец и настоящие объёмные слова появились:

— Что-р-р… Что нужно-хн-р?..

— Что с лесом? — отрубил Драконович, выжидающе выпячивая вперёд подбородок. — Почему затих?

Рыки, а затем:

— Не-р знаю… Тревожно, давит-р-х-х…

— Что давит? Как?

Волк закашлялся — воздух противно тёрся о горло, разом огрубевшее. Он судорожно глотал, стараясь заглушить кашель, но всё не проходил, настойчиво доводил, словно хотел, чтобы хлынула кровь, наполнила пасть…

— Не понятно… Просто тяжело-р-р, голову трудно поднять-р-х-р…

Лесной воин всё меньше и меньше понимал загнанное животное, пора заканчивать.

— Чужаков не видел? — Спросил последнее с надеждой в голосе.

— Нет-хр-р-р…

Вновь меч взлетел в высь, волчара в ужасе захлопнул глаза, а когда раскрыл, рядом никого. Только узкое углубление от меча.

Строгие посеревшие стволы — вновь навстречу, в глаза, в лицо. Быстро, стремительно, что кажется, не ты мчишься по лесу, а лес ринулся на тебя древесной толпой, пытается бросить наземь, чтобы окровавленное лицо покоилось в пыли, чтобы не вставал больше. Меч пытается ударить по лопаткам, но тщетно, добротно прилажено, ноги пружинисто отталкиваются от земли, что не бег даже получается, прыжковый полёт. И ветер — очухался! — в лицо!

Всё реже и реже солнечные лучи пробиваются меж веток, чтобы отразиться от стального кольца, что обхватывает голову, или игриво стрельнуть в глаза, угрюмые стволы вокруг сдвигаются, словно слышишь — стой! Драконович замедлил бег, потом ноги и вовсе зашагали. Здесь бегать без надобности, даже если спешишь, а вот пройтись шагом, скользнуть взглядом по сторонам, когда цепляешься даже за узорчатую кору, что здесь будто вырезана особым мастером — даже полезно. Вдохнуть, распахнуть грудь чистому воздуху, наполненному едва ощутимым чародейством. Что мешает тебе это сделать. А если уж по срочному делу — что ж, шаг тоже может быть быстрым.

И вот дремучий лес распахнул объятья, Драконович вышел на широкую поляну. Солнце здесь уже не пряталось за листвой, во всю извергало на затылок поток горячих лучей, шаловливо играющих в волосах. Скулы воина расслабились, в этом месте все тревоги мигом улетучивались, и на душе становилось покойно. Вот только всё это не совсем гармонировало с избой, что возвышалась посреди поляны. Именно возвышалась, а не стояла.

Вокруг избы высилась изгородь из нетолстых посеревших жердей, сверху каждый украшал человеческий череп, белый, гладкий, словно хорошо обглоданный. Лучи отражались от натёртой поверхности, и солнечные зайчики весело глядели из провалов глазниц. Драконович скосил глаз на руки, довольно отметил, что черепа всё же поменьше шаров мускул, что перекатываются под кожей. Тоже гладкие, коричневые от солнца.

За рядом черепов можно разглядеть покосившуюся крышу, в которую неопрятно воткнута дымовая труба. Кроме трубы в крыше несколько дыр, все кое-как заделаны на скорую руку, ясно, что всё это смоет первым же дождём достаточной силы. Единственное, как знал Драконович, окно занавешено пожелтевшими, словно старый пергамент, во множестве мест заплатанными занавесками. На подоконнике пригорюнился почти засохший голубенький цветочек, неизвестно как прижившийся в потрескавшемся глиняном горшке. Лесной воин знал, дикие цветы редко когда живут в неволе, им нужен простор и собратья, растущие рядом. Как сумел выжить этот, да ещё и чахнет, не погибая, он понять не мог.

Занавески раздвинулись, выглянуло сморщенное старушечье лицо. Окинуло взглядом дворик, потом взгляд скользнул за изгородь и, наконец, наткнулся на высокую фигуру Драконовича. Морщинистая слива лица расплылась в улыбке. Половина зубов уже давно выпала, другая пожелтела, изъедена чернотой, но всё же улыбка добрая, искренняя, Драконович такое всегда чувствовал. Только оттачивал это искусство на лишь животных, с коими общался гораздо чаще, чем с людьми. Вы же замечали, что псы, кошки и прочие тоже могут льстиво подлизываться, выпрашивая лакомый кусочек.

— Драконя, свет мой ясный! — поприветствовала старуха скрипучим, как болотная коряга, голосом.

— Здравствуй, бабушка Оргона, — ответил он, специально придавая голосу громовую раскатистость.

Улыбка Бабушки Оргоны стала ещё шире.

— Красуешься, Драконя. Разве я не говорила, что это не очень хорошо?

Драконович ничего не сказал, только расправил плечи и нарочито выдвинул вперёд широкие плиты груди. Мускулы на руках заиграли, шарами закатались под кожей, та ещё больше заблестела на солнце. Кожаный пояс заскрипел под упругими валиками торса. Старушка не удержалась — рассмеялась.

— Ну, что ты стоишь, проходи. — Пригласила она, скрываясь внутри дома.

Драконович прошёл во двор, глаза хмуро посмотрели на черепа, и он поднялся по скрипучим ступенькам крыльца внутрь избы. Делать это ему пришлось нагнувшись и боком, чтобы не поломать стену с дверным проёмом.

Воздух в избе пропитан пряным запахом, он идёт от многочисленных пучков трав, висевших под потолком и сушившихся на печи. Занавески почти не пропускают свет внутрь, на столе стоит догорающая лучина. Воин понял, что прервал какое-то гадание — рядом с лучиной разложены мелкие костяные пластинки рун.

Стены, для Драконовича слишком близко стоящие друг к другу, сверху обрамлены черноватыми подтёками: залатанная крыша не всегда спасала даже от несильных дождей. Во многих местах они потрескались, обнажились сгнившие стержни брёвен.

— Подлатать бы тебе избушку, бабушка.

— Да кто ж её подлатает, Драконя? — Усмехнулась Оргона. — Разве, что ты, да у тебя других дел хватает.

— Всё равно. Как-нибудь соберусь, да подновлю. — Твёрдо сказал Драконович, снял перевязь с мячом и поставил у входа.

В полусогнутом состоянии он прошёл к столу и опустился на стул. Тот жалобно заскрипел под весом, ножки разъехались в стороны. Бабушка поставила новую лучину, пальцы потушили старую. Драконович ухмыльнулся — хоть бабка и выглядит немощной, но кожа как дублёная, да и сама дрова для печи колит.

Оргона собрала руны в мешочек, кинула куда-то на печь. Драконович хотел сказать, что и эту лучину можно потушить, да занавески убрать, но промолчал, бабушка лучше знает. А вслух сказал:

— Поди, руны ещё пригодиться могут, по важному делу я пришёл, быть может, придётся и гадать.

Оргона сняла с обшарпанной печи кружку с дымящимся варевом, отпила чуть-чуть, потом руки подали его Драконовичу. Тот принял кружку, поднёс ко рту нарочито медленно, чтобы нос успел унюхать, что дают, но напиток не узнал. Тогда осторожно отхлебнул, горло тут же вспыхнуло, огонь медленно опустился вниз, там затих. Но лесной воин даже не изменился в лице, лишь глаза немного заблестели. Оргона одобрительно кивнула, кружка тут же была отставлена в сторону.

— Знаю, зачем пришёл. — Начала она первой. — Тревогой скован лес, ты это чувствуешь, пришёл за советом.

Драконович не стал кивать, бабка никогда не ошибается. Оргона обратила взор к окну, через узкую дырку в котором проникал робкий солнечный лучик. Он падал ей на лицо, морщины искажались, придавая ему вид страхолюдной маски, Драконович даже сглотнул.

— Нет, враг не пришёл в лес, — продолжала Оргона. — Но скоро это может случиться. Знаешь, в большом мире, если приходят завоеватели, все мужчины, могущие держать в руках меч, собираются в ополчения и идут сражаться. Заметь, не ждут, когда враг придёт в их селение — встречают подальше от родного дома. Теперь, похоже, и тебе придётся защищать родной лес в большом мире…