Однако от чрезмерного рыцарства Беовульф не избавился даже тогда, когда на него, уже старого короля, возлагал надежды весь его народ. Он не изволил повести дружину против дракона, на что хватило бы ума даже у героя, и объяснил это в своем длинном «самовосхвалении» тем, что после многочисленных побед ему уже нечего бояться. Впрочем, на этот раз, вступая в единоборство с драконом, безнадежное даже для рыцарского духа, он не отказался от меча. Зато отказался от помощи своих двенадцати спутников. Избежать поражения и достичь поставленной цели, уничтожения дракона, удалось только благодаря преданности подданного. Если бы не эта помощь, все рыцарство Беовульфа привело бы к единственному итогу — к его собственной бесполезной смерти, а дракон остался бы жив и невредим. В результате его подданный подвергся излишней опасности, хотя ему и не пришлось заплатить собственной жизнью за mod[6] своего господина, а народ внезапно утратил короля.
В Беовульфе мы имеем дело всего лишь с легендой об «избыточности» в правителе. История же с Беорхтнотом подается скорее как быль, и она взята из реальной жизни автором — современником героя. Здесь перед нами словно Хигелак, ведущий себя подобно Беовульфу в молодости: принимающий условия «состязания на равных». Но с совершенно иными людскими потерями в результате. В этой ситуации он был не подданным, но властителем, которому следовало подчиняться беспрекословно, он нес ответственность за всех своих и не должен был посылать их на смерть иначе, как только ради защиты королевства от непримиримого врага. Он сам говорит, что цель его — защитить владенья Этельреда, его людей и земли (52-53). По справедливости, он и его воины шли на подвиг, готовые погибнуть, чтобы уничтожить или остановить захватчиков. И совершенно никуда не годится, что это отчаянное сражение, имевшее единственную реальную цель, он превратил в спортивное состязание, тем самым не достигнув поставленной цели и нарушив свой долг.
Почему Беорхтнот сделал это? Вследствие изъяна в характере? Вне всяких сомнений. Однако характер этот, как можно предположить, был дан ему не только от природы, но и запечатлен «аристократической традицией», сохраненной в преданиях и стихах, от которых до нас дошли лишь отголоски. Беорхтнот был больше рыцарем, чем героем. Для него слава была самодостаточным мотивом, и он добивался ее, рискнув поставить свой heordwerod, свою ближнюю дружину, самых дорогих ему людей, в ситуацию истинно героическую, которая для них могла разрешиться только смертью. Это, может быть, и прекрасно, но, безусловно, никуда не годится. Глупейшее геройство! И гибель Беорхтнота не искупает его безрассудства, во всяком случае, полностью.
Это же признает и автор «Битвы при Мэлдоне», хотя строки, в которых выражено его мнение, либо не замечены, либо ими пренебрегли. Их перевод, приведенный выше, я уверен, точно передает прямой смысл и подтекст, хотя большинству скорее известен перевод Кера:
На самом же деле, в этих строках звучит порицание, серьезное, хотя и вполне совместимое с преданностью и даже любовью. Хвалебные песни при погребении, славословившие Беорхтнота, вероятно, мало чем отличались от плача двенадцати дружинников по Беовульфу, но не менее вероятно, что завершались они на той же зловещей ноте, что звучит в последнем слове величайшей поэмы: lofgeornost — «жаждущий славы».
Если судить по сохранившемуся фрагменту, автор «Мэлдона» не разработал тему, обозначенную в строках 89-90. Но, если поэма имела закругленную концовку и выводы (что весьма возможно, поскольку в тексте не заметно следов спешки), эта тема, вероятно, имела продолжение. Однако, если автор и был расположен к критике и вообще к выражению неодобрения, то его описание поведения «малой дружины» лишено той остроты и трагичности, какой он хотел добиться, даже при условии, что его критическое отношение не могло быть одобрено. Оно лишь подчеркивает верность дружинников. Их дело было терпеть, гибнуть и не сомневаться, в то время как автор, описывающий события, имеет возможность справедливо указать на грубый просчет. Их долг не обращать внимания на просчет вождя, и (больше того) любовь к старику в сердцах дружинников ничуть не умаляется. Таков всякий подвиг, совершенный во имя повиновения и любви, а не во имя гордости или своеволия, подвиг, исполненный наивысшего героизма и трогательности — от Виглафа под щитом его родича до Беорхтнота при Мэлдоне и до Балаклавы, даже если в стихах он сохранится под названием «Атака кавалерийской бригады».[8]
Беорхтнот был неправ, и пал по собственной оплошности. Но это была рыцарственная, благородная ошибка, ошибка благородных. Дружина не винила вождя в ошибке; наверное, в глазах многих он не заслуживал порицания. Но поэты стоят выше рыцарства и даже героизма и потому, если они достаточно глубоко рассматривают эти темы, вопреки себе подвергают сомнению подобные «настроения» и деяния их носителей.
У нас есть два старинных поэта, которые глубоко и художественно трактуют о героическом и рыцарском: первый — автор «Беовулъфа», второй — написавший «Сэра Гавейна». А третьим, похоже, посередине между ними, стал бы автор «Битвы при Мэлдоне», сохранись у нас его текст целиком. Все эти три произведения взаимосвязаны. «Сэр Гавейн», позднейший по времени, — полностью осознанная и явно намеренная критика и оценка всего комплекса чувств и поступков, только частью которого является героическая доблесть, отличаемая от верности господину. И все же эта поэма обладает большим внутренним сходством с «Беовулъфом», куда более тесным, нежели простое использование старого аллитерационного стиха[9], что, тем не менее, тоже существенно. Сэр Гавейн, как образец рыцарства, конечно, блюдет свою честь, и пускай древние представления о благородстве, возможно, изменились, верность слову, преданность и неустрашимая храбрость остались прежними. Они подвергаются испытаниям в приключениях, которые не ближе к обыденной жизни, чем Грендель и дракон, однако поступки Гавейна более достойны и более осмотрительны именно потому, что он — подданный. Он подвергает себя смертельной опасности из верности сюзерену и из желания обеспечить безопасность и достоинство своего господина, короля Артура. В странствиях от него зависит честь и его господина, и всей «малой дружины» Круглого Стола. Не случайно в этой поэме, так же как в «Мэлдоне» и в «Беовулъфе», присутствует и критическое отношение к господину, на коего обращена преданность. Это замечательные строки, хотя, как и в «Мэлдоне», почти не замеченные исследователями — придворные осуждают великого короля Артура, в тот час, когда Гавейн отправляется в путь:
Стыд и срам,
Что обречен на смерть столь благородный рыцарь!
Господь свидетель, равного ему найти не просто:
Он осмотрителен, но смел, боец искусный,
Правитель мудрый и своих земель владыка,
Вассалам славный лорд, монарху — ленник.
И он ли должен смерть от колдовской секиры
Принять покорно ради гордой клятвы?
Найдется ли еще король, какой одобрил бы
Убийство на пиру в рождественскую ночь!
«Беовулъф» — поэма богатая по содержанию и по стилистике; конечно, смерть героя рассматривается в ней со многих точек зрения, и об изменении отношения к рыцарству в молодости и в старости, а также об ответственности в ее тексте упоминается лишь вскользь. И все же упоминается. Несмотря на полет фантазии и широчайший охват, автор не забывает о критическом отношении к господину, объекту вассальной преданности.
Итак, господин действительно может получить пользу от деяний своих рыцарей, но он не должен использовать их верность или подвергать их опасности по своей прихоти. Это не Хигелак, который послал Беовульфа в Данию ради хвастовства или опрометчиво данной клятвы. Его слова, обращенные к Беовульфу по возвращении воина, безусловно, противоречат сказанному прежде (что хорошо видно в словах о snotere ceorlas[10], стих 202 — 204), но они показательны. Из них мы узнаем, что Хигелак пытался отговорить Беовульфа от безрассудного дела (стих 1992 — 1997). И так и должно было быть. Однако в конце поэмы ситуация полностью меняется. Мы видим (стих 3076 — 3085), что Виглаф и геаты расценивали поход на дракона как безрассудство и пытались отговорить короля от рискованного предприятия почти теми же словами, что и Хигелак намного раньше. Однако король жаждал славы или славной смерти — а навлек беду. Нельзя выразить отношение к «рыцарству» и долгу острее и короче, чем это сделал Виглаф, воскликнув: «Oft sceall eorl monig ans willan wraec adreogan» — «Порою гибель одного многим приносит горе». Эти слова автор «Битвы при Мэлдоне» мог бы предпослать своей поэме.
