— Проронишь хоть звук — убью.

— От-пус-ти… сейчас… же!

— Молчи, говорю!

— Завизжу!

— Поцелую!

— Укушу!

— Да что ж это за наказание такое?! Смотри, сама напросилась.

С этими словами он бесцеремонно подхватил меня под попу, приподнял и начал целовать, да так, что я при всем желании не могла произвести ни единого звука — только сдавленное мычание.

Видимо, мычание вышло громким, потому что буквально через минуту зашуршали листья рододендронов и прекрасно знакомый мне голос мелодично удивился:

— Ло-ри? Бож-же мой! А кто эт-то? Ой! Рой! А что эт-то вы дел-лаете?

Рой глухо застонал и выпустил меня из рук, после чего повернулся и изрек:

— Доброе утро, Эбигейл! Рад тебя видеть. Мы тут целуемся, как видишь.

Эбигейл Лапейн немедленно приняла соответствующую позу и застыла в образе «Статуя, изображающая красавицу в высшей стадии изумления». Возможно, тут стоит кое-что пояснить.

Оговорюсь сразу: мы все здорово зависим от Эбигейл Лапейн. Наша больница создана на пожертвования и существует во многом благодаря тому, что Эбигейл Лапейн, жена нашего мэра, носится по различным светскими мероприятиям и выбивает для нас финансирование. В этом ее несомненная заслуга, и за это мы все — я имею в виду здравомыслящих людей — прощаем Эбигейл очень многое.

Господь наградил Эбигейл, дочь полковника артиллерии в отставке Бриджуотера, неземной красотой. Золотистые локоны, ярко-голубые глаза размером с блюдечко, фарфоровая прозрачная кожа, формы античной богини, рост топ-модели. Алые губки, жемчужные зубки, длинные ресницы, очаровательный носик, ушки, напоминающие морские раковины… Если вы увлекаетесь дамскими романами, выберите свои самые любимые, возьмите оттуда описание самых распрекрасных красавиц, смешайте в одном флаконе, взболтайте — и перед вами Эбигейл Бриджуотер.

Однако Господь в неизбывной доброте и мудрости своей ничего не делает слишком. Неземная краса Эбигейл Бриджуотер уравновешивалась — а злые языки утверждали, что и с перебором, — ее столь же феерической глупостью. Эбигейл умела связно разговаривать либо про наряды и драгоценности, либо по бумажке. Читала исключительно глянцевые журналы, причем если почта запаздывала, то бедняжка Эбигейл не отчаивалась — просто перечитывала старые номера.

Чувство юмора у нее отсутствовало в принципе, все сказанное она понимала только в буквальном смысле, и злые люди — никому не говорите, но это были моя сестра Чикита и ее дружок Джои Роджерс — однажды на заседании городского совета подсунули ей-таки бумажку, на которой с обеих сторон было написано «Переверни!», а потом помирали со смеху, глядя, как Эбигейл добросовестно переворачивает бумажку… Раз двадцать перевернула, пока шериф Кингсли не отобрал у нее это безобразие.

Разговаривала Эбигейл так, как разговаривала бы кукла Барби, получи она такую возможность. Ухитрялась растягивать согласные, хлопала ресницами, помогая самой себе произнести трудные слова типа «инвестиция» или «кардиология», всплескивала ручками и забывала, о чем речь, если предложение выходило слишком длинным. Боялась мультфильма про Белоснежку — «там глазки в темноте!» — и плакала, когда смотрела про Бемби. Обожала чупа-чупсы, открытки с котятами, розовый цвет и фоторепортажи о великосветских свадьбах.

Кстати, в девках она ходила очень долго. Отчасти виноват в этом был папаня-полковник.

В отличие от дочери мистер Бриджуотер обладал если и не воображением, то здравым смыслом. Он прекрасно понимал, что с таким уровнем интеллекта Эбигейл уготована одна дорога в жизни — выгодное замужество. Полковник безжалостно пресекал все неперспективные романы дочери, встречал ее из школы, не пускал на вечеринки — одним словом, тиранил бедняжку, как мог.

И дождался своего звездного часа! Пять лет назад — я тогда работала в Чикаго и новости узнавала из захватывающих писем мамы — наш новоизбранный мэр Лапейн, тогда вполне бодрый мужчина шестидесяти семи лет — заметил белокурую фею на празднике, посвященном Дню независимости, и влюбился, как мальчишка.

Лапейн в наших местах появился недавно, перебравшись из Аризоны. Был он холостяком, вполне приличным дядькой, и его даже начали жалеть, когда вопрос со свадьбой стал делом решенным. Однако моя мама Меган придерживалась иного мнения.

— Эбигейл, конечно, глупа как пробка, но зато у нее нет воображения. А воображение — это самая вредная вещь для девки. Начнет представлять себе разных принцев — и ну шарахаться из койки в койку, замуж выходить… за что ни попадя! А Эбигейл — она выйдет за своего старичка и станет ему верной женой до конца дней его. Вот увидите, они будут счастливы.

И как в воду глядела, само собой. Мэр расцвел рядом с красавицей женой, а Эбигейл… Эбигейл звала его «слоником», сама гладила ему сорочки и выглядела абсолютно довольной и счастливой.

Она и была довольной и счастливой, и именно в этом крылась главная опасность для окружающих. Потому как Эбигейл Лапейн, осознав, что она теперь первая леди Литл-Соноры, вовсю взялась творить добрые дела. И, само собой, больше всего при этом упирала на устройство чужих судеб. Постоянно устраивала кому-то свидания, знакомила молодых людей с «приличными девушками», опекала всех матерей-одиночек нашего городка. Я лично еле увернулась от трех выдвиженцев Эбигейл — один из них, Фил, был внучатым племянником мэра и страдал боязнью открытых пространств, другой — Мэтью — увлекался буддизмом и признавал только тантрический секс, третий — Арни — писал стихи в стиле: «Вот лист сошел с ветвей — сойду и я с ума. Как потаенны тайны бытия!» Тяжелее всего вышло с поэтом — я девушка по натуре отзывчивая и добрая, и потому он читал мне свои опусы по телефону ночами. Я крепилась три месяца — потом подговорила Чикиту взять трубку вместо меня. Что уж она ему брякнула, не знаю, но звонки прекратились, а потом Эбигейл рассеянно сообщила, что «милый Арни» избрал путь уединения и лечится в данный момент в закрытом санатории…

Как бы там ни было, мы с Эбигейл были как бы подружками, поскольку, как уже было сказано, к больнице Литл-Соноры она имела самое непосредственное отношение. А вот Рой Роджерс при упоминании ее имени впал в панику…

И вот именно эта Эбигейл сейчас стояла и таращилась на то, как Рой Роджерс целуется со мной в зарослях рододендронов!

Домой он пришел на заре, потому как после расставания с Лори еще немного побродил по округе, узнавая родные места заново и радуясь этому. Он вошел в родной дом на цыпочках, прокрался в кухню, потому что очень хотел есть…

… и выяснил, что практически вся семья в сборе.

Мама сидела между столом и плитой и время от времени подкладывала на протянутые тарелки горячие блинчики с мясом и подливала кофе в большие глиняные кружки. За столом восседали Бранд и Гай — оба плечистые, крупные, обстоятельные. Удались они в папу — и ели так же, как он: много и неторопливо.

Джои примостился между холодильником и окном, у его ног сидели неразлучные друзья — шотландский терьер Миксер и кот Блендер — и гипнотизировали юного хозяина в надежде, что он таки заснет и выронит изо рта кусок блинчика…

Папа в кухне присутствовал опосредованно — его могучий храп доносился аж со второго этажа. Рой обреченно прошествовал к мойке и стал намыливать руки — как привык, каждый палец в отдельности, потом всю кисть…

Бранд невинным голосом поинтересовался:

— Мам, а что ж Лори замуж-то не вышла?

— Не знаю. Честно говорящей мало кто из наших дураков подходит. Лори — девочка стоящая. Серьезная, умная, красивая… Да и какие ее годы.

— Ну в ее годы у тебя было уже трое нас. Скажи, Гай?

— Угу. Но Лори и в самом деле золотая девчонка. Я бы сам на ней с удовольствием женился, только робею. Нехорошо, когда жена знает не только внешние приметы мужа, но и его внутреннее строение.

— Ха-ха-ха!

— Хи-хи-хи!

— Дурачье! Рой, садись завтракать.