Она была сильная, она скрывала боль, скрывала сильное и продолжительное кровотечение, но аптека в Литл-Соноре только одна… Старая сучка Эмили Грин отловила мать во время одной из редких прогулок по саду и настучала ей, что Эбигейл за последний месяц скупила у нее весь запас ночных прокладок.

Мать давно превратилась в бессловесное и молчаливое существо с отсутствующим взглядом, но на этот раз ее задело за живое. Она пришла в комнату к Эбигейл — и застала дочь застирывающей окровавленные простыни в умывальнике.

За долгие годы молчания миссис Бриджуотер отвыкла принимать решения и потому поступила так, как поступала всю жизнь: отчиталась мужу. Полковник побурел, потом побледнел, потом покраснел — и помчался к Эбигейл.

Памятуя о соседях, он не орал, а сипел, и оттого ругательства выходили еще более мерзкими. Однако Эбигейл спокойно сидела и смотрела на бушующего родителя немигающим змеиным взглядом, а когда воздух в легких полковника закончился, встала и подошла к нему вплотную. В конце концов, она тем более не была заинтересована в разглашении секрета…

— Наорался? А теперь слушай, старый хрыч, что тебе скажу я. Ты больше никогда — слышишь?! — никогда не войдешь в эту комнату без стука и без моего разрешения. Ты больше никогда не повысишь на меня голос. Ты отправишь эту бледную моль в санаторий, где, между нами, ей самое место. Ты откроешь на мое имя банковский счет — и ты больше никогда не будешь вмешиваться в мою личную жизнь!

— Что?! Да ты… да я… Ты… ты…

— Шлюха? О нет. Шлюхи берут деньги и неплохо зарабатывают. Я собираюсь торговать собой, это правда. Но это будет только ОДНА сделка, зато крупная. Самая крупная. Максимально возможная. И для того, чтобы она состоялась, ты будешь молчать в тряпочку и изображать счастливого и строгого папашу, а я — непорочного ангела, воспитанного суровым воякой с золотым сердцем.

— Эбби, я тебя убью…

— Вряд ли. Ты сделаешь все, как я сказала. Знаешь почему? Потому что иначе я заявлю, что все эти годы ты и твоя припадочная сестрица на пару растлевали меня. Что ты подглядывал за мной в ванной, трогал меня за разные места, жил со мной, как с женщиной…

— Эбби, ты чудовище…

— Вовсе нет. А если и да — это ты меня такой сделал. Мать и ты — я была вам не нужна. Кто из вас поинтересовался моей жизнью? Кто из вас проявил ко мне любовь? Внимание? Мать пятнадцать лет занимается тем, что лелеет свою выдуманную болезнь. Ты озабочен только тем, как бы вовремя сбыть меня с рук, удачно выдав замуж. О да, для этого пригодилась бы моя девственность, но тут уж извини! Впрочем, можешь раскошелиться на операцию — сейчас это запросто восстанавливают.

— Эбигейл…

— Папаша, заметь — я не иду против твоего же желания. Я тоже хочу выйти замуж, причем как можно удачнее. С одной поправкой: выбирать буду я, и условия ставить — тоже я. А теперь уходи. Я устала.

Разом постаревший на двадцать лет полковник ушел, шаркая ногами, а Эбигейл прислонилась лбом к оконному стеклу и прислушалась к собственным ощущениям.

Странно, но она не чувствовала ни возбуждения, ни ярости, ни обиды, ничего. Абсолютный холод внутри. И удовлетворение от удачно завершенной беседы. Эбигейл пошла в ванную и пытливо вгляделась в свое отражение. С лица семнадцатилетней юной красавицы на нее смотрели глаза старой и мудрой шлюхи.

Переступив через себя, через свою первую любовь, через подруг, через Роя, через родных, Эбигейл утратила способность любить — но зато превратилась в холодную вычислительную машину во всем, что касалось ее собственного благополучия. Жизнь в доме Бриджуотеров разительно переменилась. Миссис Бриджуотер через полгода была мирно отправлена в санаторий для душевнобольных, полковник Бриджуотер превратился в тихого старичка с трясущейся головой, а Эбигейл — Эбигейл занялась благотворительностью и общественной деятельностью. Первое создавало ее имидж, второе позволяло выезжать из Литл-Соноры в поисках выгодного жениха.

Эбигейл не торопилась, о нет. Сверстники ее не интересовали, нужна была рыбка покрупнее. Общественное мнение… что ж, все про нее знали только Триш Мэддок, Джимми Ли и Рой Роджерс. Джимми Ли вскоре уволился и переехал в Аризону, Рой теперь жил в Остине, а Триш всегда была серой мышью и не стала бы трепаться. Эбигейл надела привычную личину очаровательной и добросердечной дурочки и принялась творить добрые дела.

Что-то в ней умерло навсегда, и иногда Эбигейл просыпалась посреди ночи в холодном поту, ощущая в груди странную леденящую пустоту. Но она была сильной — и потому научилась справляться с этими приступами паники. Одиночество ее не тяготило, а если природа начинала требовать свое — что ж, свидания вслепую никто не отменял. Она находила в Интернете несколько подходящих кандидатур, садилась в машину и уезжала в Хьюстон или Форт-Уорт на несколько дней.

Секс окончательно превратился для нее в комплекс физических упражнений. Эбигейл относилась к нему равнодушно. Криминальный аборт привел к бесплодию, так что о противозачаточных средствах можно было не думать. Процесс превращения Эбигейл Бриджуотер в холодную и прекрасную машину, работающую только с одной целью — обеспечить собственное безбедное существование — был завершен.

Пять лет назад она вышла за новоизбранного мэра Литл-Соноры Робера Лапейна — после идеально разыгранной партии, включавшей якобы случайное знакомство, краткий и целомудренный период ухаживания, расчетливо сдержанное обольщение и пышное бракосочетание в конце. Лапейн был стар и богат — идеальное сочетание. Эбигейл смогла немного расслабиться, пожить спокойно — и даже начала получать некоторое удовольствие от статуса замужней дамы. Самым сложным оказалось терпеть исполнение супружеского долга в койке — но несколько капель невинного брома, добавленных в вечерний чай, творили чудеса, и вскоре супруги Лапейн зажили святой и безгрешной жизнью, одаривая друг друга исключительно невинными ласками.

Эбигейл успокоилась и расслабилась — и жизнь немедленно нанесла очередной удар. Так всегда и бывает. Полгода назад во время делового обеда Лаура Флоу обмолвилась, что неплохо было бы заполучить к ним в больницу какого-нибудь именитого врача типа Роя Роджерса. Честно говоря, Эбигейл в этот момент почувствовала себя так, словно ей за шиворот вылили ведро холодной воды, но внешне она в лице не изменилась. Отпила глоток кофе — в высшей степени изящно — и заметила небрежно:

— А зачем нам Рой Роджерс? Он уже тысячу лет здесь не был и вряд ли согласится приехать. Насколько мне известно, он — знаменитость.

Лаура кивнула.

— Да, и это создаст дополнительные трудности. Но в целом, я полагаю, попробовать не мешает? Представляешь, к нам же будет совсем другое отношение…

Эбигейл слушала, переспрашивала, кивала — а сама мучительно соображала, как быть. Рой Роджерс являлся прямой и явной угрозой ее нынешнему стабильному и безмятежному благополучию. Общее прошлое, да еще ТАКОЕ… Слоника такой друг детства не обрадует. Более того, Слоник может выкинуть что-нибудь неподобающее — если узнает, что его непорочный ангел, его душенька, его Жемчужинка сделала криминальный аборт в шестнадцать лет…

Впрочем, Рой ведь нынче врач. У них там клятва Гиппократа, а это навроде тайны исповеди. Возможно, все и обойдется.

А если не обойдется? Искать нового мужа? В тридцать шесть это проблематично, пусть и не смертельно.

Нужно было срочно искать выход — как обезопасить себя от возможного разоблачения со стороны Роя Роджерса. Эбигейл снова стала плохо спать и начала грызть ногти. А потом ей случилось откровение.

Оно посетило ее в ванной во время эпиляции. Отодрав от безупречной ноги очередную полоску с воском и отпустив сдавленным шепотом пару выражений, которых супруга мэра города должна всячески избегать, Эбигейл вдруг застыла.

Это же просто, как грабли! Если Рой Роджерс все-таки появится, нужно сделать так, чтобы он увлекся кем-то другим. Во-первых, голова у него будет занята новой возлюбленной, а во-вторых, ему будет невыгодно разоблачать Эбигейл — это бросит тень и на него тоже.